Повесть Бориса Панкова
5
Носильщики остановили телегу на краю глубокой воронки, на дне которой валялся битый кирпич и прочий строительный хлам.
– Что вы с нами хотите сделать? – возмущенно и обижено завопили двое калек, которые находились поверх других.
– Ничего, - грубо ответил один из носильщиков, - В гости к товарищу Сталину сейчас поедите.
Носильщики дружно перевернули тележку, и несчастные пассажиры, как мешки, покатились в воронку. Больше всех досталось безногим. Они скатились на самое дно, где валялось много битого стекла. Гуров зацепился протезом за выступ, примерно на середине воронки. На него скатились двое безруких. У них, как по заказу, были ампутированы руки до самых локтей.
Гуров упорно стремился выбраться наверх. На самом дне воронки жалобно кричали безногие:
- Не бросайте нас здесь, братцы. Подохнем мы одни. Помогите выбраться из этой погибели. Помогите! Ведь вместе когда-то воевали...
– Как мы вам поможем? - возражал Гуров. - Шутка ли, у нас на троих всего одна рука. Ползите сами к нам по-пластунски, как разведчики на передовой.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы проходившие мимо строительные рабочие не помогли безногим калекам выбраться наверх. Те тотчас, как навозные жуки, поползли в сторону вокзала. Гуров решил на вокзал не возвращаться и с опасением проговорил им вслед:
– Ребята, не надо туда, опять вас назад завезут на мусорку!
Но на его слова никто не обратил никакого внимания, и он в одиночестве снова заковылял по городу и оказался на базаре. Остановившись у ворот, сразу обратил внимание на множество нищих, сидящих вдоль главного прохода, а также во всех углах и закоулках. Их голоса сливались в один сплошной жалобный вой. Прямо около ворот молодой парень и просил нараспев плачущим голосом:
– Меменьки и папеньки, подайте безногому инвалиду-фронтовику. Ведь я за вас воевал. Маменьки и папеньки, пожалейте калеку.
Близ него играл на гармошке слепой и пел солдатские песни. Еще дальше старик инвалид дергался в судорогах, задыхаясь, кланялся прохожим и протяжно-хриплым басом умолял о помощи. Каждый просящий калека старался говорить что-нибудь свое, оригинальное, чтобы затронуть душу каждого проходящего. Голоса нищей братии странно перекликались с голосами базарных торговок. Одна громко зазывала к себе:
- Подходите, люди, покушайте мои тошнотики. Кому тошнотиков по рублю штука?.. - Тошнотики величиной с обыкновенную котлету приготавливались из тертой подгнившей картошки и ржаной муки. Они имели горьковатый привкус и неприятный запах, но все равно их покупали и охотно ели, особенно нищие и всякие бродяги. Рядом с торговкой тошнотиками кричала во все горло молочница. Она продавала также и сметану - по десять рублей за пол-литровую банку.
- Петушки на палке есть и курочки без палок! - горланила молодая женщина, лукаво подмигивая молодым мужчинам.
За ней лоточница из «Табакторга» с плутоватыми глазами тихо приговаривала:
- Кому спичек, папирос? Кому в рыло, кому в нос?
- Холодцу с требухой! - кричала другая, растопырившись около своего подноса.
- Молочка из-под бешеной коровки! - предлагала следующая, робко поглядывая по сторонам. Это самогонщица, и немудрено, она ведь боялась и торговала из-под полы по десять рублей за бутылку.
Гуров, усевшись прямо на землю около слепого гармониста, решил подыскать момент, чтобы с ним познакомиться. Сам деревенский гармонист, он очень любил песни и, слушая слепого, получал истинное удовольствие. Милостыню он решил не просить до тех пор, пока не разберется в обстановке. Слушая пение инвалида, он обратил внимание на базарного фотографа, который спорил с каким-то мужчиной. Звали фотографа Фимка Маковский.
- Да это же не я, ты что не видишь? - возмущался мужчина, держа в руке карточку. Однако Фимка упрямо возражал, щуря единственный глаз, воспаленный и налитый кровью.
- Откуда ты взялся здесь на базаре с такой обгорелой рожей? - самоуверенно защищался фотограф, внимательно разглядывая снимки в дрожащей руке своего клиента. - Ведь ты копия, как есть на самом деле. Посмотри вот на себя! На, взгляни в зеркало! - И Фимка поднес к лицу клиента маленькое облезлое зеркало.
Тот резко оттолкнул зеркало рукой и зло проговорил:
- Я вижу себя каждый день, но не таким, как ты меня сляпал на фотографии.
- Не я тебя сляпал, а война таким сделала, - улыбнувшись, возразил Маковский. Он опять поднес зеркальце к лицу клиента: - Полюбуйся. Нос твой как ватрушка раздавленная колесом. Щеки как две горелые лепешки. Подбородок как кривая ржавая лопата!
- Что ты меня хаешь, жид одноглазый! Если фотографировать не можешь, не берись за аппарат со своим пьяным глазом!
- Лучше быть одноглазым жидом, чем обгорелой головешкой, - ехидно ответил Маковский и, разорвав фотографии, бросил их вслед уходящему клиенту.
На этом их беседа и закончилась. Маковский быстро удалился в свою мастерскую - небольшой балаганчик в самой глубине рынка.
Тут же на том месте, где Маковский спорил с клиентом, словно из-под земли вырос еще один завсегдатай рынка по фамилии Удалов. На его шее на ремешке висела специальная дощечка, которая была расположена чуть ниже груди. Удалов бойко начал свой давно заученный монолог.
- Вот вам, мужики, американское лото. Можно выиграть сразу шляпу, брюки и пальто. - Он ловко перебрасывал карты на дощечке, громко приговаривая: - Туз выиграет. Дама, король в проигрыше. За сто - двести плачу. Кто был на войне, получает втройне!
Около него тут же собралась толпа любопытных. Таких мошенников на базарном жаргоне обычно называли «чернушниками». Как бы между прочим чернушник уронил:
- Мандора, работайте!
Мандорами именовались его подельники. Они всегда выигрывали на глазах у всех, а затем, когда в игру втягивались обычные прохожие, незаметно исчезали. Если не было желающих играть, подельники вновь появлялись, и все начиналось сначала. Азартные игры были запрещены, но Удалов спокойно мог нарушать закон, поскольку имел дружеские отношения с участковым милиционером - старшиной Паршиным. Старшина постоянно получал от мошенника по сто рублей за каждый свой выход.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
Вообще рынок напоминал своеобразное существо и жил удивительной, неповторимой жизнью со всеми ее хитросплетениями, главными и второстепенными действующими лицами, и Гуров вскоре стал как бы его составной частицей, растворившись в толчее событий и судеб.
Вот появилась Люська Троицкая – известная здесь дамочка легкого поведения - красивая брюнетка, модно одетая во все новое, немецкое... Кокетливо ворочая соблазнительными пышными бедрами, она подошла к играющим, прижала пальцем карту, протягивая другой рукой сторублевую бумажку мошеннику.
- Я играю вот на эту! - Люська, как ей казалось, прижала пальцем туза.
- Может, добавишь к своей сотне, что мне дала, еще одну? - ласково проговорил мошенник. - Ты, кажется, выиграла!
– Нет. Хватит сотни, - запротестовала Люська.
- Фу-у-у-у, - крикнул громко чернушник, и вместо туза на этом месте оказался король. Мошенник поднес его к глазам Люськи: - Дамочка, красавица, вы проиграли.
- Нет. Не может быть! - возмутилась Люська. - Я своими глазами видела, что прижала пальцем туза.
– У вас просто обман зрения, - проговорил мошенник и начал вновь перебрасывать карты на своем лотке.
– Жулик! - обиженно крикнула девица и не спеша пошла по базару.
Средь базарного шума отчетливо различались голоса нищих. «Восемнадцати лет Каламбина расцвела, как фиалка в саду», - пел пожилой калека, подыгрывая себе на ливенке - старой, маленькой, писклявой гармошке. Неподалеку него напевал слепой музыкант: «Глухой, неведомой тайгою...» Где-то раздавалось: «В городе Одессе жила-была банда»...
Вдруг торговка огурцами схватила за шиворот оборванного бродягу и начала бить его по лицу:
- Огурец украл, шакалюга проклятая, и сразу сожрал, лопни его утроба!
Воришка защищал руками опухшее лицо.
Торговка словно подхлестнула дальнейшие события.
Ни с того ни с сего нищая старуха ударила костылем двух совокупившихся собак. Собаки с воем и визгом разбежались по сторонам. Кто-то громко закричал:
- Люди, держите вора! Кошелек украл!
Базар пришел в движение. Карманный воришка, по-видимому, из неудачников пугливо пробирался через толпу. За ним гналась молодая женщина, отчаянно крича:
- Держите его, держите! Кошелек украл!
Двое военных задержали вора, начали обыскивать, но ничего в карманах у него не оказалось.
- Он деньги передал! - продолжала громко кричать, подбежав к ним вплотную, пострадавшая женщина.
По базару тут же понеслось: «Вор у бабы кошелек украл». Старшина милиции довольно быстро оказался на месте происшествия и повел вора в отделение. Пострадавшая женщина шла рядом с ним, резко и внушительно советуя:
- Его, товарищ старшина, надо тщательно обыскать, возможно, он спрятал мой кошелек в свои лохмотья.
Старшина угрюмо обыскал вора и укоризненно сказал, обращаясь к нему:
- Ты здоровый, молодой. Почему не работаешь, а лазаешь по карманам?
- А я работаю, - спокойно ответил молодой парень. - Это я после работы подрабатываю. Ведь одной работой не прокормишься.
- Руки-то у тебя что грабли колхозные, - упрекнул его старшина. - С такими руками не к бабам под юбки лазать, а в чужой карман и тем более.
- Смотря какая будет юбка у бабы, - ответил нагло вор.
В этот момент женщина начала остервенело бить вора по лицу.
- Не трогай! Не трогай! По закону разберемся, - рявкнул старшина. - Ведь еще нет никаких доказательств, а ты уже руки распускаешь.
- Нужны мне твои доказательства! - заупрямилась женщина. - Я своими глазами видела, как он выхватил у меня из кармана кошелек. Да он и сам не отказывается. У, сатана проклятый! - женщина злобно ткнула кулаком в лицо вору. - Развелось вас, жуликов, как нищих на базаре. Копейки не спрячешь от окаянных.
Старшина отвел вора и пострадавшую в отделение милиции и снова возвратился на базар. К нему тут же подошел торговец пивом, пожилой еврей.
- Товарищ милиционер, - начал он испуганно, - около моего ларька мужчина умер. Не знаю, какую отраву он наливал. Кружку не могу отмыть от этой гадости. Самого не жалко, черт с ним, а вот кружка пропала. Теперь из нее никто пить не будет, а у меня их кот наплакал.
- А ну пойдем. Где он лежит? - не слишком озабоченно проговорил старшина.
Продолжение следует.