Ветеран Афганистана о дефиците на фронте, встрече с Миннихановым и внимании со стороны полиции
«Это был июнь, мы знали о потерях, крейсер «Москва» уже был потоплен. Мы бойцам повезли две машины с прицепами. Всю минеральную воду сразу отдали в госпиталь. Мы думали: один раз отвезем, и все. А потом уже появилось понимание, что наша помощь еще нужна», — рассказал о первой доставке груза руководитель «Полевой почты «Герат» и участник войны в Афганистане Наиль Каюмов. Гуманитарный штаб вырос на базе музея боевой славы и за короткий срок стал одним из самых влиятельных в Челнах. Первые грузы волонтеры «Герата» начали отправлять еще в мае, до мобилизации. О начале своего пути, заканчивающихся деньгах и о том, что из экспонатов попадет в новую комнату музея о спецоперации на Украине, — в интервью «БИЗНЕС Online».
О герое
Наилю Каюмову 56 лет, он в прошлом ветеран Афганской войны — там мужчина служил огнеметчиком с 1985 по 1987 год. После конфликта занимался музыкой и выступал вместе с группой «Февральский ветер». Но одним из его главных увлечений стало писательство — Наиль за эти годы написал десятки рассказов. По образованию он электрик и учитель технологии и черчения. До 2008 года занимался бизнесом, организовав сеть магазинов по продаже автозапчастей и открыв свой ресторан. Каюмов же является и основателем «Полевой почты „Герат“», которая стала одним из крупнейших волонтерских штабов Набережных Челнов.
Сама «Полевая почта „Герат“» появилась в 2003 году на базе ЧОП «Герат-Челны», которое основали бывшие ветераны Афганской войны в конце 90-х годов. Тогда, в начале нулевых, здесь открыли исторический музей: кто-то принес свою форму, памятные фотографии, личные вещи. Постепенно волонтеры начали заниматься раскопками (находки с которых шли на стенды в музее) и поисковой деятельностью. «Копают», как уверяет герой текста, везде, от Карелии и до Крыма.
Ныне в «Герате» состоят свыше сотни человек. Многие его члены воюют в зоне СВО, есть погибшие. Прошедшие Чечню ветераны отправились на СВО и там и погибли.
Незадолго до нашего до интервью Наиль вновь вернулся из очередной экспедиции, из которой привез ряд артефактов былой эпохи.
О волонтерстве и СВО: «Как пелось в песне, война — это последний довод королей»
Место для музея и штаба волонтеров выбрано антуражное — подвал лицея-интерната №84. Внутри этих катакомб стоят артефакты из прошлого и ящики со столь нужной бойцам гуманитаркой. Герой материала уверяет, что нам еще не повезло прийти в самый разгар ремонта. Из-за него волонтерам пришлось до лучших времен убрать яркие стенды и маскировочные сети. Последние без дела лежать не стали— их отправили бойцам в зону СВО.
— Каково ваше отношение к спецоперации?
— Я понимаю, что это надо было, скорее всего, раз мы не смогли это предотвратить. Я не сторонник таких радикальных мер, война — это всегда плохо. Это хорошо, когда не коснется тебя, твоей семьи. Я сам участник войны и, когда приехал в Афганистан, подумал: «Зачем нам это надо?» А потом увидел, что мы там строим, помогаем.
Очень плохо, что ребята погибают, но сейчас нужно довести до конца. Как пелось в песне, война — это последний довод королей. Раз не смогли договориться, значит, надо. Да и мы видим, что происходит: против нас вся Европа, это реально же. Если не мы, то они, уж извините, нравится кому-то это или нет.
Но среди русских много тех, кто против этого. Некоторые нас осуждают: «Чего помогаешь?!» И это не украинцы — татары и русские. У нас даже бывают конфликты: четыре человека сидели, ни одного украинца — все переругались.
— Интересное название — полевая почта. Почему выбрали его?
— Когда я служил в Афганистане, у нас адрес писался не «город Кабул», а «полевая почта» и номер части. А Герат — это такой город в Афганистане. Вот так и появилось название «Полевая почта „Герат“».
— Как вы начали свою волонтерскую деятельность?
— Работая в Крыму на раскопках в крепости Керчь, мы познакомились с одним подразделением. Тогда еще не было конфликта, просто дружили с ними, общались, приезжая на раскопки. А вот в прошлом году, когда все началось, я позвонил ребятам и сообщил, что мы скоро приедем. Тогда еще не было понимания гуманитарной катастрофы, просто мы решили отвезти им подарки, минеральную воду. Все по своей инициативе, нас даже не просили. Это был июнь, мы знали о потерях, крейсер «Москва» уже был потоплен. Мы бойцам повезли две машины с прицепами. Всю минеральную воду сразу отдали в госпиталь. Мы думали: один раз отвезем, и все. А потом уже появилось понимание, что наша помощь еще нужна. Мы в сентябре опять поехали на раскопки и привезли еще гуманитарку.
С началом мобилизации мы стали помогать нашим мобилизованным, и движение переросло в волонтерский центр. Уже в октябре мы решили, что начинаем этим заниматься серьезно. Весь кинозал был забит коробками. Люди стали нести вещи, волонтеры — сортировать их. И наши ребята начали ездить туда, кто на машинах, кто на попутках. Поэтому мы сейчас все направления совмещаем, поисковые движения не бросаем.
С госпиталем Черноморского флота мы продолжаем плотно работать. Уже, наверное, штук 20 отправили им каталок. Сейчас им попроще, но мы все равно стараемся везти, минеральная вода очень нужна. Дали бы нам денег, мы бы там купили. Там, в Крыму, вода очень плохая, а ребятам после капельниц надо много пить. У них везде такая вода, всю жизнь. Они привыкают, конечно, к ней, но неместным пить ее невозможно.
— В июне? Нам ваш коллега говорил, что вы начинали в мае.
— А, с мая! В мае как получилось. Тогда мы сами не поехали, вместо нас отправились наши друзья из Сарманово. «Хочу съездить помочь!» — заявил один очень энергичный друг тогда. У нас как раз были связи с «Бурденко», мы им помогли сделать доставку. Как бы мы причастны к мероприятию, но не были инициаторами. По идее, считается, что начали в мае, но я лично поехал в июне.
— Что вы обычно возите бойцам?
— Форму. Я знаю, в чем нужда всегда — это форма, она изнашивается быстро. Я сам был в Афганистане. Там съездишь на одну армейскую операцию, и весь изодранный — ползание по траве и камням делает свое дело.
Вот недавно решили отправить бойцам одного подразделения форму, качественную «Горку». Жены насобирали сумму, хорошо помогла «Триада» — найти 60 комплектов качественной формы разных размеров сложно. Они вообще нам постоянно помогают. Например, в ноябре, когда мы собирались отправить 160 комплектов одежды, «Триада» все закупила на свои деньги — это 500 с чем-то тысяч. В обоих случаях мы уже с ней потом рассчитались из фонда волонтерского центра.
Всегда есть, как помним по боевому опыту, большая потребность в кровоостанавливающих турникетах, жгутах. Мы наладили их выпуск в школе, сделали около 1,6 тысячи штук. Возили солдатам саперными «кошками», чтобы мины сдергивать. Потом приступили к созданию тактических носилок — их у нас делают обычные люди на своих швейных машинках. Когда были деньги, закупали тепловизоры и прочее. Однако с каждым разом деньги у народа кончаются, все меньше и меньше приходит. Но все равно работаем.
С питанием, говорят бойцы, теперь все нормально. «Технологии» и коптеры мы не каждому можем отправлять. Всегда нужны строительные материалы — проходили, знаем. Ребята рассказывают: только обустроились — надо идти вперед, опять строить, опять рыть, и для всего опять необходимы стройматериалы.
Запчасти нужны. Сколько отправляют туда техники… Это у нас просто, когда можно съездить в сервис и все купить. А там, если машина встала в поле, все. В списках у нас постоянно колеса, запчасти.
— Вот да. Читатели часто спрашивают: почему этим занимаются волонтеры, а не государство?
— Мы этим занимаемся, потому что этим не заниматься не можем, вот и все. Видим потребность — мы ее закрываем, я вопросы государству не задаю. Опять вернусь к Афганистану, когда мы были обеспечены всем. Если уходим на трехдневную армейскую операцию, нам выдают три комплекса сухпайка, и мы брали только один — свободное место оставляли для боекомплекта. Голодными нас тогда не оставляли.
Опять же пример из Афганистана, где ты раз в неделю обязательно должен был сходить в баню, получить чистую одежду, иначе тебя старшина наругает. Обязательно завтрак, обед и ужин, зарядка, бритье.
— А на СВО не так?
— Вначале сложности были, сейчас вроде бы не так. Я говорю со слов ребят: где-то это налажено, а где-то, видимо, еще нет. Все зависит от командиров. Но сравнивать СВО с Чечней, Афганистаном или Великой Отечественной вообще нельзя. Да, мне как-то сказали: мы всегда готовимся к прошедшей войне, а не к той, что нас ждет. Мы начинаем изучать ошибки прошлого, латать их, а жизнь-то идет.
— А чем СВО отличается от других конфликтов?
— В Афганистане у душманов были максимум минометы, а тут с обеих сторон самолеты и танки. До 1982 года мы чувствовали себя хорошо, но, когда Америка начала их экипировать, а они наши самолеты сбивать, тогда мы потеряли контроль над небом. Однако это все равно не то, душманы не шли на открытое столкновение. Блокпост захватить могли, а если большая колонна шла, они редко выходили, ведь ее сопровождали с воздуха, по горам шел десант. В Чечне также таких прямых столкновений мало было, обычно издалека постреляют, и все. На СВО же с нами Европа воюет, их технологии. Это третья мировая.
— Вы упоминали, что с едой теперь все нормально. Значит, раньше были проблемы?
— Видимо, были. Скорее всего, это проблемы с логистикой. Ребята говорят: «Ухожу я на позицию за 4 километра, и кто мне еду принесет?» Им ночью в условленную воронку еды накидают — днем передвигаться нельзя из-за коптеров — они ночью пришли и все забрали.
— Вы помните мобилизацию: из каждого утюга шли новости о дефиците бронежилетов и касок у бойцов. Как сейчас с этим обстоят дела?
— Ребята сейчас говорят: с этим проблема решена. Но, к слову, вспомнил одну историю. В августе девушка из «Герата» попросила у нас бронежилет — она в июне пошла в зону СВО медсестрой-добровольцем. Девочка эта из Чебоксар, трое детей, но боевая, шальная, ее «чупакаброй» называют. Я ей отдал наш музейный, привезенный из Чечни бронежилет. Мы только его заново обшили, дали также разгрузку оттуда. В путь ей наказал, чтобы все вернула на родину. Но не в смысле, что нам жалко, а чтобы сама вернулась, живая и здоровая. Мы с ней списываемся, пока все нормально.
— А что вы еще производите или производили своими руками?
— Балаклавы, теплые толстовки сами шили, окопные свечи делали. Но в основном маскировочные сети. У меня прямо в школе стоят два станка, девочки режут, мальчики цепляют.
О доставке гуманитарного груза
— Проходила новость, что «Герат» на две части разделился. Что случилось?
— Мы не разделились, просто активная группа девочек ушла в другую команду. Они начали работать на один полк, хотели все охватить и ушли к другому предпринимателю, который работает на те направления. Такой вот производственный конфликт.
— Запросы вам отправляют командиры, как понимаю. Среди них есть ваши друзья?
— И друзья есть. У нас многие «гератовцы» — ветераны, там воюют. Один такой в госпиталь приехал на лечение, через две недели уезжает обратно. Долго помогал, ездил туда еще до мобилизации. Поэтому у нас прямой контакт есть и с женами, и с самими ребятами. Звонишь им и спрашиваешь, что надо, они — то и то. Понимаю — дорого. Денег немного, но приходят люди и спрашивают, что нужно купить. Условно, столько-то бинтов.
Но не подумайте, что они там голодают или ходят без снаряжения — их всем обеспечивают, всего хватает. Просят обычно что-то для себя и что не жизненно необходимо. Например сладости. Но мы возим и без просьб с их стороны, опыт-то у нас есть, есть понимание, что нужно солдату.
Госпиталь вот запросил плитку и газовые баллоны для персонала. Потом другой госпиталь просит. Сейчас обращаемся к людям, закупаем, готовим машину, там на месте все раскидаем.
— А как именно груз попадает в руки бойцов?
— Берем одно подразделение, с которым мы работаем. Мы им привозим груз, выгружаем. У них постепенно скапливаются вещи, о которых узнают другие подразделения и берут то, что нужно. Или идет машина в какой-то полк. Они нас встречают на границе или довозят — одинаково не бывает. Вот в госпиталь отправляю груз, ребята в последний момент говорят приезжать в такую-то деревню, мы им все передаем и разъезжаемся. Так их местоположение остается в секрете.
— Взаимодействуете с другими волонтерами? Вижу, у вас тут супы от девочек из «Вкуса дома НЧ».
— С Аней из «Своих не бросаем 16» хорошо, плотно общаемся. Бывало, что у нас груз шел в одно с ними направление. Я им звонил, объяснял ситуацию, и они предлагали нам вместе фуру забить гуманитаркой. Периодически такое возникает: фура идет полупустая, нам предлагают ее заполнить, и мы им отгружаем.
С десантниками мы работаем параллельно, по разным направлениям. Было так, что они нам звонили и предлагали забрать излишки, сильных пересечений нет. С казаками из Боровецкой церкви хорошо работаем, они на гражданском направлении много работают. Мы тоже в свое время думали об этом, но ребята из подразделения прямо сказали, что им некому передавать.
— С исполкомом работаете?
— Мэрия нас поддерживает, глава города лично обсуждал наши проблемы. У меня даже встреча с Миннихановым была. Но в основном мы плотно работаем с предпринимателями и волонтерами. Хорошо помогают «Далини», «Своих не бросаем», «Союз» — подвозят груз до Севастополя. Но логистика всегда была проблемой.
— Сколько уже отправили грузов?
— Мы одно время пытались подсчитать, даже ввели накладные — машина уходила, а мы знали, сколько в ней зубных счетов. Но это было в начале, не было такого объема. Потом девочки начали жаловаться, что задыхаются с этим пересчетом, потому начали примерно заполнять. Точную цифру не скажу, врать не хочу.
О поисковых работах: «Когда я начинал, думал: еще один год, и уже не буду»
В одной из комнат волонтеры организовали небольшой кинотеатр с манекенами в офицерской форме и винтажными проводными телефонами ушедшей эпохи. Наиль завел нас неспроста — здесь он хотел показать небольшой фильм о поисковой деятельности организации. Короткометражная кинолента собственного производства рассказывала об одной из памятных экспедиций волонтеров. Поисковики в далеком 2013 году сумели найти на полях минувших сражений под Любанью четырех пропавших без вести. Двоим из них удалось вернуть имена: красноармейцу Ивану Гужеленко и младшему политруку Бадретдину Ерусалимову. Опознанных бойцов вернули в родные поселения — Назарово и Тетюши. Их путь длиной в 70 лет подошел к концу.
— Интересная вообще история. У обоих находим родственников. Есть такой актер — Александр Панкратов-Черный, Гужеленко — его двоюродный дедушка. А есть Сергей Шакуров: Ерусалимов — его двоюродный дедушка. Два солдата погибают, два их правнука становятся актерами и играют в одном фильме.
— А как вы начали заниматься поисковой деятельностью?
— В 2008 году ко мне обратился за спонсорской помощью поисковый отряд «КАМАЗ». Я средствами помог, отправил с ними свою дочь. Она вернулась и рассказала о поисковом движении. В следующем году поехал уже я сам. Еще через год ребята попросили, чтобы я создал свой отряд. Так и появился отряд «Челны». Потом ко мне обратилось несколько учебных заведений, 44-я школа, кулинарный колледж, с просьбой создать им свой отряд. А мы же еще работаем и в других регионах, и к нам там часто подходят ребята и говорят: «Можно с вами?» Вот постепенно и появилась «Полевая почта „Герат“» в нынешнем виде.
— А сколько у вас занимают экспедиции?
— Бывают и трехдневные, если разведка. У нас хорошие контакты с населением, теми же лесорубами. Последние как-то работали в лесу, и их трактор выдернул кости. Они работу останавливают и звонят: «Наиль, мы тут нарвались. Что делать?» Я бросаю все, беру билет на поезд, приезжаю — мне нужно убедиться, что кости человеческие. Я прихожу на раскопки, убеждаюсь и говорю: «Все, ребята, здесь копать нельзя». Они эту сторону обходят, мы с весны начинаем работать и только на этом пятаке «поднимаем» 36 солдат. Если бы я не приехал, тракторы бы просто все перемололи.
Вот это трехдневная. А так бывают экспедиции и по 20 дней. Но в среднем 10 дней, с дорогой выходит около двух недель. Добираются все по-разному, из разных городов съезжаемся: кто поездом, кто машинами. Мы всегда работаем в связке с местными поисковыми отрядами, мы уже идем как помощь, ведь они-то работают в основном, им доехать до раскопок за два часа можно.
— А сколько у вас уже было «ходок»?
— Больше 40 точно.
— Не думали оставить это дело?
— У меня преемники есть, я уже второй год не выезжаю. Молодежи много, в любой момент меня поддержат. Когда я начинал, думал: еще один год, и уже не буду. В итоге со мной и жена, и дети не раз в экспедицию съездили, сын успел в армии отслужить. Короче, это у нас семейное дело уже. И так многие, когда приходят на «год-два», а потом завязать не могут.
Но с каждым все тяжелее стало выезжать, и финансово, и физически.
— А спонсоров у вас нет?
— Так-то мы обычно за свой счет выезжаем, но таковые были — КБК помогали с приобретением оборудования, даже сам гендиректор выезжал с нами на раскопки. Но потом из-за СВО у них с финансами стало посложнее, видимо.
— Не пытались искать новых спонсоров?
— Пытались, но уже не ищем — бесполезно. Мы к нашим предприятиям обращались, нам сказали: «Возможностей нет». Мы уже не ходим, это обивание порогов унизительно. Иной раз просим даже не деньги, а продукты, но даже это не дают.
О музее боевой славы: «Мы уже планируем сделать новую комнату по Украине, экспонатов у нас много»
Дальнейший наш путь лежал в музей, который представлял собой самую натуральную историческую сокровищницу. В небольшом помещении посередине стояло три мотоцикла, а за ними в темном углу «безглазый» автомобиль 40-х годов. На полу и на стендах лежали винтовки, пулеметы и «Пэпэшки» из разных эпох. Среди экземпляров были и Mauser C96, и «Наган», и МП-40. На одной из полок лежал американский одноразовый гранатомет M72 LAW прямиком из времен конфликта в Чечне.
— Откуда вы берете экспонаты?
— На основе раскопок начал разрастаться музей. Некоторые вещи купили у населения, что-то взято у антикваров, что-то подарено друзьями. У нас здесь чеченская война, Афганская и Великая Отечественная. У нас есть «Макаров» (пистолет Макарова — прим. ред.), две сигнальные ракеты — наша и немецкая, немецкие автоматы, например МП-18, он же первый так называемый «Шмайсер».
В музее все сделано так, чтобы дети могли потрогать экспонаты руками, он у нас «трогательный».
— И не было проблем у вас с активистами или полицией, учитывая, как много здесь оружия?
— Регулярно в отношении нас возбуждали уголовные дела, очень много об этом в прессе писали. Силовые структуры все изымают, проводят экспертизы, доказывают, что это не является оружием. Два месяца в году это все стабильно длится.
— Неужели полиция каждый год забывает о вашем существовании и вашей сфере деятельности?
— Не нужно на одного меня опираться, ведь действительно есть люди, которые оружие держат. Надо всех проверять, правильно делают. Много случаев, когда ребята много опасного вывозят. Наше оружие уже боевым не сделаешь, а местные находят порой такое, ой-ой! Черный рынок работает, и правоохранительным органам нужно работать в ответ.
Мы как-то решили все описать. Поняли, что здесь нужно жить. Через два года два энтузиаста сказали: «Мы этим займемся!» Их хватило тоже на два дня. Взять даже манекен солдата: у него сапоги отдельно, штаны отдельно, все описать, дать оценку сложно.
От неприятной темы Наиль постепенно с долей задора перешел к своему «козырю». Мужчина решил рассказать о главном достоянии музея, которое перекрывает по значимости все раритетные пулеметы и каски, мотоциклы и саперные лопаты. В глаза он на фоне пестрых артефактов не бросается, и замечает его не каждый, уверяет Наиль. Он предложил корреспонденту самостоятельно догадаться, что это может быть. Спойлер: у него ничего не получилось.
Прежде чем раскрыть загадочный трофей перед нами, Наиль провел небольшой экскурс в историю. Он рассказал о героической обороне Брестской крепости и заострил наше внимание на одной фразе, которую оставили ее защитники на одной из кирпичных стен: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина».
— Каждый сентябрь в свой день рождения я провожу экспедицию. И есть у нас традиция: если что-то находят, оно идет мне в подарок. Как обычно экипирован поисковик: рыболовные сапоги, рюкзак с продовольствием, в руках лопата, миноискатель и хабарная сумка, чтобы собирать всякие «железки» для музея. Забрать что-то крупное при такой нагрузке не факт, что получится. Оставляешь обычно на видном месте, идешь обратно. Так вот. Как-то заходим мы в болото, в котором просто невозможно стоять. Весь лес, все сосенки в колючей проволоке. Я гляжу — лежит сосна. Решил я на нее присесть. Сапогом колючку раздвигаю и вижу надпись: «Я умираю, но не сдаюсь!» И я понимаю, что этот экспонат в мой день рождения должен уехать в Челны. Я начинаю орать мужикам. Мы все бросаем, точку «GPS'им» и 3 километра его несем.
Дальше, значит, читаем ошибки. «У» написана зеркально, вместо «и» у нас «е», в слове сдаюсь «с» заменили на «з». Это сразу в интернете выставили. Через две недели телефонный звонок. Я трубку беру, и мне с таким сильным английским акцентом — международный телеканал. Я им подробно рассказал о находке. Репортаж в итоге вышел.
Позже сюда из Казани приезжает делегация из профессоров. И одна женщина говорит: «Такие ошибки мог сделать только мусульманин». Вокруг этого столба за долгое время найдены свыше 6 сотен солдат. Даже рядом с ним, в 10 метрах, был найден «именной» солдат из Казахстана. Подвязать его мы не можем. Возможно, он где-то написал себя. Но если вы взглянете на ту сторону, увидите, что она сгнившая, дерево горело. Одна колючая проволока советская, другая — немецкая. Это говорит о том, что территория переходила из рук в руки, тут даже осколок торчит.
Ну и надо отдать должное: солдат явно был ранен и, чтобы хоть что-то оставить о себе, сделал эту надпись. Спустя большой срок она до нас дошла.
— А какая история у этого столба с именами?
— А, это тоже интересный экспонат. Когда мы готовимся к раскопкам, мы, как правило, изучаем район: какие подразделения вели тут боевые действия, какие были безвозвратные потери с обоих сторон и сколько уже найдено солдат. Во время одной раскопки мы уже знали, что там погибли четыре офицера. И однажды мы находим вот такой столб под землей — офицеров солдаты так похоронили, сделали столб. Мы их имена установили, столб привезли сюда. Одного мы вернули домой, а остальных похоронили в братских могилах — их родственников не нашли.
— У вас за стеклами много фотографий с постаревшими ветеранами Великой Отечественной. Откуда они?
— У них интересная история. В 1985 году наш фотограф-любитель просто пришел на празднование 9 Мая и «сфоткал» ветеранов. В 2005-м мы с ним пересекаемся, и он мне говорит: «Есть пленка, проявленная, но неотпечатанная, с ветеранами». Мы распечатали каждую фотографию тогда, договорились с газетой «Вечерние Челны», и в каждом выпуске выходило по две фотографии — обращались к жителям города, чтобы они опознали своих родственников. Из 98 фотографий у 11 удалось восстановить имена. Неопознанные мы разместили здесь — в живых уж никого и нет — в надежде, что кто-то кого-то узнает.
— Вижу, у вас целый стенд с фотографиями погибших в Афгане и Чечне. Есть ли в планах добавить павших в зоне СВО?
— Да, постепенно появляются ребята оттуда. Есть даже фото одного из первых погибших там. Есть бронежилет и шлем погибшего бойца — его товарищи привезли. Мы уже планируем сделать новую комнату по Украине, экспонатов у нас много: механизм для разбрасывания лепестков, снаряд для разбрасывания агитаций и другое.
Фото: Олег Спиридонов