ГЛАВА 38
ХРАНИ И МОЛИСЬ НА ЦЕНТР
Зачем нужно было остановиться. Зачем нужно было осесть.
Империи кочевников отличаются от империй оседлых народов. Номады динамичней нуждаются в расширении территории. У номадов все быстрее: и захваты соседних государств, и внезапное подчинение одному вождю-триумфатору, и изображение дисциплины, и внезапная распря по причине естественной смерти Чингисхана. Кочевая империя строится совершенно по иному принципу. У кочевников все — почти такое же, как и у земледельцев, но, еще раз, все значительно быстрее происходит. Не оттого что кочевники все метеоры такие. Скакуны на скачках. Нет. Просто кочевье — это движение. Это самое главное. Все приходит в движение по принципу безостановочного движения повозок. И тут же все зациклено на центр. Нет центра, нет и империи. Это подобно потоку воды от рухнувшей дамбы. У номадов впереди воды широкая ровная степь, у земледельцев же — сплошная пересеченная местность: холмы, овраги, реки, озера и тд. Весть в степи разносится подобно птицам в разные стороны. На этом же принципе номадические империи мгновенно распадаются на части, как будто их смывает водой, как будто они не позаботились построить водозаборы и прочие препятствия на пути водных потоков.
Раз у номадов все быстрее, тогда можно объяснить все номадические перипетия. Номады, например, могут выйти из одной империи и тут же войти в другую (по принципу кочевого союза. Номады всегда так делали со времен хунну, тюркитов. Тюркиты пришли на место империи жужаней. Уйгуры заняли место тюрков. Потом пришли киргизы. Потом в великой степи 300 лет царила анархия, первобытный племенной хаос (любимая фишка современных либералов, мол, у казахов всегда была демократия. Именно племенную военную демократию они имеют в виду и ничего другого. Они не понимают, что племенной демократии сопутствует вечная спутница — племенная война, оттого собственно и название — военная демократия). Потом этот хаос (первобытная демократия) надоел Чингисхану. Он решил создать новый союз племен кочевников и назвать его вечный народ — мангы ель (именно с этого момента на исторической сцене появились какие-то монголы, потому что созвучие «мангы ель» персидские, арабские, византийские, китайские и русские свидетели услышал как «монголы». «Вы кто?» — Спрашивали они у амбициозных кочевников. Амбициозные кочевники союза отвечали: «Мы мангы ель!» Так мангы — елевцы через глухой телефон инородцев превратились в монголов, хотя до того в Великой степи такого народа не было. До монголов, чтобы объединить все амбициозных кочевников в союз, тюркиты назвали всех «Ель» или будуном. Память о великой славе тюркского эля жила в памяти всех жителей степи. Чингисхан повторял за Бумынем и Тюньекуком. Чингисхан взял идеологию для союза, чтобы переварить всех кочевников в котле монгольской империи. Монгольской империи чего-то не хватило, чтобы переварить всех амбициозных наездников.
Что не хватило мангы -елевцам -монголам.
Конечно японцы тоже долго шли к своему сакральному символу. На самом деле японцы шли к неосязаемому центру веками. К которому всегда ведет только элита. К эпохе Хэйан (794 — 1185 гг) японский император уже был главной японской фигурой.
Но японская аристократия изнежилась, изжила себя за 300 лет. Она рисовала иероглифы и любовалась природой. Одновременно смотрела свысока, презирала провинциальных феодалов и прочих мужланов из крестьян. Но эти провинциальные мужланы освоили навыки боя, потому что они обеспечивали охрану дворца и аристократии. Мужланы превратились в новую элитную касту самураев. Группы самураев, как подвид новой элиты, начали собственный поход для выяснения, кто из них самый сильный — храбрый. Так в Японии возник новый центр притяжения — сёгунат. С 1192 года власть взял сёгун Минамото. С этого момента фигура императора отошла в тень. Было время, в эпоху Камакура (с 1185 по 1333 гг), что императоры жили в крестьянских хижинах (именно с этого момента все японцы приучены к неприхотливости и скромности, японский премьер встречает гостей в комнате, где нет почти ничего. Так и японцы живут, жили — спали — ели на татами. убирали скромный столик у угол. Больше ничего не было. Ничего лишнего. Японцам был чужда роскошь). При этому главному человеку, напоминающего простого в период Камакура крестьянина, оказывали почести (про себя конечно усмехаясь) Ведь император — это сын богини Аматерасу. Каждый новый сегун переезжал в собственную столицу. И со своей ставки отдавал команды.
В период Муромати (1336 — 1573) самураев охватил просто раж воинственности. Наступила «Эпоха воинствующих провинций» — Сэнгоку. Пока даже среди сверх воинов не нашлось самого совершенного, великого сегуна. (Для чего нужны были эти кровопролитные битвы со смертью сотен тысяч людей, страданиями мирного населения? В ревконе есть понятие рефлексия. Зерефы имеют самую низкую рефлексию. Потому всегда агрессивны, другими словами воинственны. Они хотят все быстро получить. Они хотят власти. Поэтому именно из зерефов складывается средневековая элита феодалов — зеротов. Все время нужно быть начеку, если основное население придерживается традиции. И, при этом же, нет сакрального центра, если нет вообще центральной власти. Это опасно. Все зерефы ринутся немедленно в тот самый центр, но другие зерефы будут им тут же мешать. Начнется банальная бытовая драка. В родоплеменном социуме всегда есть причина для распри, для гражданской войны: амбиций много, рефлексия дикая. Поэтому всегда велико значение центральной власти. Убери центр, все и развалится как раз из-за этого. Но японцы должны были обязательно выяснить, какой клан самый живучий). За период Сэнгоку японцы подняли собственную массовую рефлексию. Разве не жертвы и страдания ведут к большой, отзывчивой душе? Простые японцы очень отзывчивы на чужую беду. В период Сэнгоку японцы потеряли часть животной энергии, ввели, канализировали агрессию в самурайский свод бусидо. Зачем понапрасну тратить жизненную силу, при этом получая уроки философии? Именно за время Сэнгоку самураи познали философию служения господину (лучше всего императору).
Можно сказать, основная часть кочевников Великой степи не прошла путь Камакура и Мурамати, чтобы в конце концов организоваться в Орду. (Не растратили дикую энергию? Тогда мусульманство поможет). Первое монгольская Камакура произошло при тюркитах, тюркиты выяснили, что царский род Ашина главный в степи. Вторая Камакура произошло при Чингисхане. Чингисхан был монгольским кочевым сегуном, если это можно так выразить. Вместе с тем, мы выясняем, если нет сакрального лица, если условно нет авторитетного хана уровня Чингисхана, кочевники снова возвращаются с того, с чего начали, даже не доходя условно до эпохи Муромати — к драке всех со всеми. Эпоха монгольской Муромати происходила одновременно с японской. Монгольское Сэнгоку: это когда джучиды (потомки первого сына Чингисхана Джучи) оспаривали у хулагидов захват Персии (у потомков ильхана Хулагу — внука Чингисхана). Толуиды оспаривали у угедеидов центральную власть. Чагатаиды против джучидов и так далее. Это все закончилось не созданием сегуната, а распадом монгольской орды. (Где Орда? Япония есть. Орды нет. Где наш свод служения государству?).
Почему произошло так быстро? Потому что кочевники… кочевали. Все время двигались. Чтобы создать сакральный центр поклонения, нужно было остановиться, создать города. Но ведь монголы захватывали города! Захватывали. Но чужие города (уточним). Все равно оставались кочевниками. А кочевье не учит ответственности дальше своего рода, родни. Не учит большой любви, так сказать, кроме уважения кровных братьев. Чтобы отвечать за государство, империю требуется другое мышление, совершенно небратское. Рефлексия — это вам не воспитание и культура. Это внутренние процессы в большой массе людей.
Итак, для поддержания империи нужна Конституция.
Формально имперский закон. Потому что все кочевники (и бывшие кочевники до сих пор) живут по неформальным законам. Они «проедают» коррупцией всю государственную систему, как будто снова хотят откочевать на поле с новой травой. Но современный мир очень тесен. Нужно условно перестраиваться от кочевого менталитета. Тогда есть шансы и неплохие.