оглавление канала
Выйдя из дома, он громко хлопнул дверью, даже не потрудившись запереть замок обратно. Зачем? Грабители за собой замков не запирают. А тот погром, что он учинил в доме, безусловно устроили какие-нибудь залетные бандиты или беглые зэки. Ядовитая усмешка появилась на его красивых губах, когда он представил Верею, которая, вернувшись домой, увидит весь этот беспорядок.
Участкового он застал в тот момент, когда тот уже выходил из своего кабинет, собираясь идти домой. Увидев Ольховского, Василий Егорович замер с вытаращенными глазами, а потом вдруг вытянулся по стойке смирно, хотя Александр Евгеньевич был и не в форме. Собственно, в форме его участковый ни разу и не видел. И он с презрением подумал, что все эти деревенские мужланы, пугающиеся любого начальства, готовы сделать все, что угодно, лишь бы выслужиться. Прикажи он ему сейчас жрать землю, и ведь будет. Он сдвинул свои красиво выгнутые брови на переносице, и строгим голосом, способным заморозить вагон рыбы, спросил:
- Уважаемый, а не подскажете ли, куда это исчез ваш подопечный, потерявший память? И кто за это ответит? – Он даже не стал скрывать своего презрения, и холодно смотрел на здорового мужика, который начал краснеть и потеть под его начальственным взглядом.
Участковый часто-часто захлопал ресницами, все еще вытянувшись в струнку, и стал нашаривать платок, уголок которого торчал из кармана, собираясь утереть внезапно взмокший лоб. Наконец, он его извлек, но не решился им воспользоваться, а просто стоял, смотрел на Ольховского и мял его в руке. Видя, что Василий Егорович от растерянности не может произнести ничего внятного, повысил голос и гаркнул:
- Ну?!!! Чего молчите?! Спрашиваю, кто будет отвечать за пропажу человека на вашем участке???!!!
Участковый от его окрика чуть не подпрыгнул на месте, и захлопав ресницами еще быстрее, проблеял, слегка заикаясь:
- А кто вам сказал, что человек-то пропал?
С иезуитской улыбочкой Ольховский вкрадчиво проговорил:
- А как это, по-вашему, называется, когда человека уже второй день нет на месте? И хозяйки дома, между прочим, тоже!
Выражение глаз Василия Егоровича несколько изменилось. Испуг в них быстро сменял раздражение, которое он все еще пытался скрывать, когда проговорил:
- Так они в лес за травами ушли. Дед Авдей меня об этом предупредил, просил за домом Вереи Константиновны в ее отсутствие присмотреть. – И совсем приходя в себя, набычившись, словно молодой бычок на ретивого пастушка, который не в меру сильно хлопал бичом, закончил совсем неожиданно. – У нас, между прочим, демократия. Имеют право…
И наконец, сделал то, что так долго собирался сделать - вытер затылок и лоб своим скомканным платком, после чего, немедленно опять затолкал его в карман. Ольховский даже слегка растерялся от такого ответа. Ты посмотри! Оказывается, и у этого деревенского увальня есть голос! Ольховский было собрался «объяснить» ему и про «демократию», и про «право», но тут же охладил себя. Было понятно, что криком он тут уже ничего не добьется, а ему нужен был результат. Поэтому, резко сменив гнев на милость, проговорил примирительным тоном:
- Ну раз так, тогда другое дело. Я тут к этому вашему Авдею заехал, расспросить его еще хотел про найденыша вашего поподробнее. Как он его нашел, может тот ему что сказал, из чего можно будет что-то понять? В общем, все в таком роде. А мне говорят, что ушел, мол, дед, уже второго дня, как ушел, и вместе с вашей знахаркой. Я, конечно, заволновался, как они человека без памяти одного что ли оставили. Вот и поехал на хутор глянуть. А там все на ключ закрыто и никого нет. Вы уж простите, что погорячился, Василий Егорович… Сами понимаете, служба такая… - Попытался он втиснуться в доверие к участковому, для чего, состроил покаянную физиономию.
Так как, к подобным чувствам у него привычки не было, получилось не очень правдиво. Он это и сам понимал. Но решил, что для участкового сойдет и так. И совсем другим, уже деловым тоном, спросил:
- А вы случайно не в курсе, в какую сторону они ушли за травами-то? – Заметив, как участковый опять набычился, поспешно добавил. – Это я к том, что вдруг кто опять потеряется, и искать придется.
Но судя по выражению маленьких, но к удивлению Саши, проницательных глазок участкового, обозначенная причина стража местного порядка не очень-то впечатлила. Ольховский начинал злиться, что сам, собственными словесными вывертами и политесами загнал себя в глупую ситуацию. Но теперь уж выхода не было, нужно было продираться напрямки. Василий Егорович посмотрел на него внимательно и неохотно проговорил:
- Так, известное дело. Они каждую осень на одно и тоже место ходят, на дальние болота. Только там красный корень и растет. – Потом, не выдержав, все же спросил с легким подозрением. – А чего это вы собрались их искать? Что Авдей Силуянович, что Верея Константиновна – оба люди знающие, бывалые. В лесу не заблудятся. Отродясь такого еще не было. – Недоверие и настороженность по отношению к «начальству» сквозило уже настолько явно, что Ольховский собрался, было, напомнить опять этому увальню, что такое субординация. Но потом передумал, поняв, что только больше ухудшит ситуацию, которая и так складывалась, увы, не в его пользу.
Александр с превеликим удовольствием сейчас бы уже развернулся и ушел, но ответить было надо, а то еще невесть что возомнит о себе. Мельком подумалось, что все чему его когда-то учили, было абсолютно непригодно в деревне, не работали здесь приобретенные навыки, да и знания работника Службы оказывались здесь бесполезными. Здесь люди были какими-то другими. И любой разведчик, попав сюда, обречен на провал. Он ответил с фальшивой, словно извиняющейся улыбкой:
- Да, мало ли… Я подумал, что старик и женщина все же не приспособлены для длительного пребывания в лесу.
Ольховский ожидал, что этот пень деревенский сейчас кинется рассказывать о всех возможностях и способностях «старика и женщины», что Александру могло бы пригодиться. Но Василий Егорович только чуть приподнял свои круглые, широкие, как у медведя плечи, в жесте недоумения, и ничего больше не сказал. При этом, он выжидательно уставился на начальство: что еще спросит? «Начальство» ничего больше не придумало, и поэтому, кивнув участковому, милостиво отпустило его:
- Ну что ж, Василий Егорович, у меня вопросов больше нет. Но, я бы попросил вас, держать, как говорится, руку на пульсе. И если только что-нибудь вам покажется подозрительным, сразу докладывать мне. Телефон вы мой знаете. – И он уже, собираясь уходить, небрежным голосом с тенью легкой угрозы (начальство ведь!) добавил. – Надеюсь, вам не нужно напоминать, что о нашем разговоре нельзя сообщать никому… Даже вашему непосредственному начальству. Как я понимаю, вы помните, что вам до пенсии…, сколько?
Участковый поспешно подсказал:
- Два с половиной года…
- Вот, вот… - Продолжил мурлыкать Ольховский. – Я надеюсь, что за два с половиной года до пенсии вы не станете совершать необдуманных поступков.
С этими словами, не дожидаясь от участкового клятвенных или иных заверений, Александр Евгеньевич, развернулся и пошел к своей машине. Он помнил одно святое правило: что бы значимость последней фразы не потерялась, нужно вовремя уходить.
Участковый еще постоял немного на месте, глядя вслед отъезжающей машине, потом что-то пробормотал себе под нос о направлении, куда бы следовало идти такому «начальству», и, плюнув с досады в сердцах, направился неторопливой, чуть медвежьей походкой в сторону своего дома.
Этот небольшой домик с коричневыми ставнями и небольшим палисадником, заросшим кустами бузины, Ольховский знал давно. Оставив машину на соседней улице, он под прикрытием густо-разросшейся черемухи с гроздьями уже чуть подсохших черных ягод, прошел незамеченным к самому входу. Оглянувшись, чтобы проверить, не следит ли кто-нибудь за ним, он быстро открыл калитку и прошмыгнул на крыльцо. Вечерние сумерки окутали поселок, делая очертания домов, заборов, растений более таинственными и загадочными. Погода менялась. По небу летели рваные клочья облаков на несколько мгновений прикрывая начавшие проступать звезды. Пока еще не сильные порывы ветра, срывали с деревьев пожелтевшую листву, нагоняя тоску своим завываньем, похожим на заунывную песню степняков.
Он потянул дверь в сени на себя, и та с тихим скрипом отворилась. В сенях было темно, и только из-под дверей, ведущих в дом, виднелись узенькие полоски света. Его ждали. Уже более уверенно, он открыл дверь, обитую потертым дерматином темно-бордового цвета. Женщина, сидевшая за столом, без удивления посмотрела на него. Подобие улыбки мелькнуло легкой тенью по ее губам, а в следующее мгновение уголки рта вновь опустились, придавая ее лицу вид грустного Арлекина. Но взгляд пристальных зеленых глас был, как прежде проницательным и несколько презрительным.
- Каким ветром…? Я уж думала, опять мимо проедешь… - Всем своим видом она старалась показать, что вовсе и не ждала его.
Но, по накрытому на две персоны столу к ужину, по чуть подкрашенным губам и ресницам, и даже, по слабому запаху духов «Белая сирень», которые когда-то ему нравились, он без труда определил: ждала… Еще как ждала! Это ощущение некой власти, которую он имел над ней, эта ее едва заметная и какая-то жалкая улыбка, после неудач сегодняшнего дня, были ему, как бальзам на рану. Она отвела от него взгляд, не выдержав присутствовавшей в его глазах насмешливости, одним быстрым движением руки скинула с плетеной небольшой корзинки узорчатую, вышитую по краям красными цветами салфетку, и театральным жестом обведя стол, проговорила, все еще не глядя на него:
- Садись, будем ужинать. Чем богаты… Вина не предлагаю. Думаю, ты сегодня же обратно собрался. Но прежде, чем начну отчитываться, - это слово она произнесла с некоторой ядовитостью, - мы вполне можем спокойно поужинать… – И, не удержавшись, добавила, - как когда-то…
Не разуваясь, он прошел и по-господски, слегка развалясь, уселся на стул напротив хозяйки.
- Ну, здравствуй, Наталья… Ты права. Мне сегодня же нужно обратно. Сама понимаешь, служба – есть служба.
Он даже не пытался скрыть легкой издевки в своем голосе, что совсем не мешало приступить к еде. Александр только сейчас ощутил, насколько проголодался.