Сто лет я мечтала посмотреть выставку одного художника из моего родного города, но когда туда приезжала, то на это никогда не хватало времени. И вдруг, идя в школу на родительское собрание к сыну, я увидела на афише знакомое имя… Оказывается, выставка расположилась в одном из залов технического вуза и было это совсем недалеко от нашего дома. Естественно, я решила побывать там на следующий же день и попасть на торжественное открытие этого мероприятия. Весь вечер я думала об этом и успехи и неудачи сына, о которых говорила их классная руководительница, сплетались у меня с эпизодами прошлого, когда этот художник рисовал мой портрет… Интересно, будет тот портрет на выставке или нет? Я видела его всего два раза и он мне понравился. Тем более, что там я на себя совершенно не похожа. Помню, тогда, в восемнадцать лет, я выкрасила волосы. Больше такой глупости я не допускала. А тогда мои пепельные косы превратились в красно-рыжие… Вообще-то подруги говорили, что мне это идет, но у меня-то было такое чувство, словно на голову мне натянули парик и теперь следует играть какую-то соответствующую новому образу роль. А мне этого не хотелось. Я уже готова была перекраситься в обратную сторону, но тут меня встретил местный художник… Все говорили, что он талантлив. Я этого не знала. Но разрешила ему писать мой портрет. Выставила, правда, несколько условий – не занимать у меня слишком много времени и не позволять себе никаких вольностей! Он дал слово, посадил меня на скамейку в парке, раскинувшемся на берегу Волги, да так, что я оказалась на возвышении, а река где-то далеко, внизу, и всего за два сеанса написал удивительный портрет. Разумеется, на нем была изображена я. Но вроде и нет. На скамейке сидела какая-то космическая девушка с моим лицом и окидывала взглядом не парк и не Волгу, а весь мир. Это была вечная девушка. Художник назвал картину «Красота спасет мир». Дескать, такое убить невозможно… Он был оптимист…
Я еле дождалась следующего дня. Утром мы созвонились с Валентиной и я сообщила ей о выставке, упрашивая пойти со мной. Но она отказалась – из-за микроскопа. Потому что как раз сегодня его электронным глазом будут рассматривать то, что она нашла в тетиной квартире. На полу и на халате самой тети. К тому же ей скоро должен звонить Платон. Что ж, встречусь со своей молодостью одна. По пути я зашла в издательство, чтобы хоть немного продвинуть свои дела, заброшенные из-за тетиной смерти. В издательстве без меня, как говорится, и конь не валялся, сама виновата, внесла в договор условие, что я непременно должна вычитать свое произведение перед отправкой его в типографию. Я погрузилась в свою повесть и оценила по достоинству работу редактора и корректора – ошибок не было. И спокойно отправилась на выставку. Я все-таки позвонила Грете, пригласила ее, но она собралась в поликлинику и высказала мне встречное предложение – прийти после выставки в Лизину квартиру, в штаб, где она будет вместе с Валентиной. И прибавила, что сегодня обязательно появятся новые факты! Я пообещала придти.
На улице шел снег. Я решила не нырять в метро, а проехать на трамвае, мне нравится этот вид транспорта, старинный, неспешный, а, главное, не боящийся пробок. Я сошла на нужной остановке. Снег был жесткий, колючий, больше похожий на град. Эти мелкие градинки били меня по лицу. Я морщилась, но продолжала идти. Как и всю жизнь. Я давно поняла – нельзя останавливаться, когда тебя стараются уколоть, увести на задний план, выбить опору, на которой ты стоишь. Снег – это так, временно, и как бы жестоко он ни хлестал по лицу, все пройдет и наступит хорошая, солнечная погода. А враг бывает и не временный. Более того – в большинстве случаев он постоянный. И может прекрасно улыбаться тебе в лицо, а часом позже строчить на тебя донос. Или же, допустив в работе какую-то серьезную ошибку, тут же делает все, чтобы свалить ее на другого… В том числе и на меня… Однажды сотрудница, отвечавшая за выпуск газеты без ошибок, проморгала страшный ляп в заголовке. Я не удивилась – в то время ее муж влюбился в женщину, состоящую, как подчеркивала сотрудница, из одних недостатков. И наша дама была слишком занята личными проблемами. Но надо было не только краснеть за ляп, но и писать объяснительную спонсору газеты! И они с редактором – другом ее мужа написали… Лишь через несколько месяцев мне случайно попалась на глаза эта бумажка – дежурной по номеру и виновницей ляпа там называлась я… То-то спонсор не выполнил несколько моих просьб… Мне бы удивиться – почему, но я же Буратино, живу с открытыми, доверчивыми глазами… И ничему меня жизнь, кажется, не научила… Только – идти вперед! Потому что я поняла – только так можно победить!
Интересно, а как я думала о жизни тогда, в восемнадцать лет? Когда писался мой портрет? Я плохо помню себя прежнюю… Словно это был совершенно другой человек… Вспомню ли я свои мысли, желания, тайны, которые поверяла подругам? Не знаю… Я рано вышла замуж и жизнь моя оказалась слишком насыщенной, чтобы тонуть в мелочах или копаться в прошлом… Так что бей меня, снег, я закаленная, я не отступлю, тем более, что иду сейчас на свидание с молодостью…А тогда вроде и снега-то такого колючего не было… И мир казался изумительным, созданным специально для меня… И я играла на сцене… Вбирала в себя чужие желания, мысли, монологи… Играла чужую жизнь… И потому как-то смутно помню свою…
Словом, когда я дошла до дверей зала, в котором расположилась выставка, то поняла, что подготовлена к восприятию своей малой родины и себя в ней. И широко распахнула двери…
Наверное, устроители выставки специально так сделали – каждый перешагивающий этот порог оказывался в моем замечательном городе. Потому что сразу видел несколько картин, расположенных полукругом, со старинными улочками-переулочками, с площадями, торговыми рядами, мостовыми, сбегающими к Волге… Со знаменитой пожарной каланчой и старинными особняками, в которых жили замечательные русские писатели… И я чуть не задохнулась от ощущения родного города! Это чувство ведомо лишь тому, кто живет вдалеке от родимых мест… Я словно пришла в гости к тем, кто давно меня ждал… Я переводила взгляд с одного полотна на другое, и не могла унять свое волнение… Ну как же это прекрасно!
Оказалось, что выставка разместилась сразу в нескольких залах – впрочем, они были небольшими. Я оторвалась от родных улиц и пошла к следующим работам, посвященным деревенскому быту. И тут всколыхнулось сердце – все русские деревни похожи одна на другую и если даже художник писал эти пейзажи не там, где мы, дети, купались в теплой речке и рвали яблоки в чужих садах – мало нам было своих - какое это имеет значение? Вот она, крыша бабушкиного дома… Вот наш старый колодец и тропка, ведущая к резному крыльцу…
На выставке начался какой-то шум, все пришло в движение и я поняла, что посетителей приглашают в небольшое помещение с креслами – там состоится презентация. То ли всей выставки, то ли какой-то одной работы – я не поняла. Мне ужасно хотелось сначала найти себя, свой портрет, а уж потом слушать всевозможные речи. Но ведь и художника мне тоже хотелось увидеть… Ходили слухи, что какое-то время он был связан с криминальным миром и помогал продавать ценности за рубеж… В том числе и подделки… Но я не уверена, что все это правда. Должно быть, теперь он уже очень стар… Интересно, узнает ли он меня? Нет, конечно… Смешно об этом думать… Я прошла в небольшое помещение с рядами кресел человек на пятьдесят и подмостками, которые могли символизировать сцену и где стоял длинный стол и несколько стульев, и села к ним поближе. Очевидно, там будут находиться устроители выставки, и я буду рада их приветствовать – молодцы!
Посетители заняли лишь половину кресел, когда неприметный молодой человек вывел к столу невысокого старичка с седой гривой, опирающегося на красивую резную палку. За ними вышли какие-то женщины и стали хлопотать возле стола, но я на них не обращала внимания. Вот, значит, какой он стал… Годы безжалостны… Время не остановить… Оно бежит и оставляет на пути свои глубокие отметины… Садясь на стул, старичок качнулся вперед и его лицо на какой-то миг приблизилось ко мне… И наши глаза встретились… У него они были такие же серые с голубизной, как и раньше, но их словно подернула дымка…Он внимательно смотрел на меня. Я не отводила взгляд. И он улыбнулся… Узнал?
- Вы меня узнали? – быстро спросила я, встав и подтянувшись к столу.
- Вы – моя богиня, - сказал он дежурную фразу и, поймав за руку кого-то из хлопочущих рядом женщин, добавил: - Богиня…
Не узнал. Принял меня за обычную почитательницу таланта, а таких у него были десятки, сотни… Но я-то – не из их числа! Теперь мне уже хотелось, чтобы он меня узнал! И я попросила:
- Узнайте меня, пожалуйста! Мне это важно… Вы писали мой портрет… Давно… Тогда я была студенткой… В парке над Волгой…
Он услышал. И переспросил:
- В парке? В парке… Конечно, в парке… Но там я писал только одну девушку! Позвольте… Ну, когда же мне принесут очки?
Последний вопрос был адресован молодому человеку, сидящему рядом. Он взметнулся и исчез, а через минуту уже протягивал художнику старые очки в роговой оправе. Старик водрузил их себе на нос и воззрился на меня. И я так пожалела, что у меня нет кинокамеры! Вы видели, как в кино показывают распускающийся цветок? Вот на экране пока еще бутон, и вдруг сжимающие его листья распускаются, открывая взору лепестки, которые затем становятся пышными, красивыми, словно созданными волшебной рукой… Все это на самом деле происходит медленно, несколько дней, а то и недель, а на кинопленке – мгновения… Так было и с лицом художника, только здесь пошел обратный процесс – старое, морщинистое лицо его вдруг налилось необыкновенной силой, бороздки времени разгладились, глаза засияли, а от улыбки, кажется, порозовели, как у юноши, щеки… Ну, чем не добрый молодец! Узнал… И я улыбалась в ответ… Узнал…
- Вы разрешите мне вас поцеловать? – вдруг спросил он.
Что ж, теперь можно и поцеловать. Тогда – не разрешила.
- Да.
Я приняла его трепещущий поцелуй. И тут же спросила:
- А тот портрет – он здесь?
- Здесь…
- Я его еще не видела…
- Мы подойдем к нему вместе. А я вас искал… Я вас искал всегда…
- Мне приятно это слышать…
В микрофон красиво объявили о том, что презентация начинается. Я огляделась. Оказывается, за эти минуты женщины украсили импровизированную сцену цветами, выложили брошюры о художнике, каталоги его произведений, плакат с его биографией и фотографиями лучших его картин. Я не видела, есть ли там моя особа – сидела далеко от плаката. Потом начались речи, очень складные поздравления чуть ли не в стихах, хорошо прозвучало пожелание московских художников, мой живописец был тронут… А потом заговорили об итоговом труде творца, и я поняла, что труд этот должен быть сейчас представлен. И действительно, на подмостки выплыло большое полотно, на котором по великой русской реке плыл белоснежный теплоход, а вдали золотом сияли купола изумительного по красоте и духу своему монастыря… Я всматривалась в эти купола и слышался мне колокольный звон, без которого нет моей родины, и я не знаю, как долго длилось бы это погружение в историю, в корни и суть нашего существования, если бы не одна странность – теплоход, который был изображен слева, вдруг несколько раз качнулся и стал опускаться вниз… И только тогда я увидела дрожащую руку, которая не могла удержать картину в нормальном положении… И, вскочив со стула и выбежав на подмостки, подхватила картину, которую от волнения выпустила из рук увидевшая меня Яна… Другая сторона картины была в надежных руках – там ее держал мужчина, которому незачем волноваться, увидев меня. В душе моей, признаюсь, царила растерянность. Но я оказалась на сцене! О которой мечтала много лет! И я почувствовала себя настоящей актрисой! И на время выкинула из головы все наши подозрения о девушке. И зашептала ей:
- Яночка, милая, а мы так за вас волновались! Я, честно говоря, думала даже о похищении… И у Валентины Васильевны было такое предположение…
Но и она, оклемавшись и вновь взявшись за картину, играла не хуже. На лице появилась улыбка, и – никакой растерянности!
- Да ведь я тут подрабатываю, - прошептала она мне. – Жить-то надо на что-то… На радио сейчас материалы делать боюсь… Сижу без гонорара… Сегодня здесь мой первый выход… Вот и волнуюсь…
Интересно, на радио боится, хотя там проще – пригласил человека и говори с ним в микрофон сколько влезет. А здесь тебя видят десятки людей… Но я решила этого просто не заметить. Очевидно, она действительно участвовала в подготовке презентации. Сейчас, когда кончится это представление, придется с ней общаться. Если она, конечно, не сбежит. Пока Яна не спускала с меня глаз. Кстати, и художник – тоже. Наконец, вся эта словесная белиберда кончилась. Картину взяли из рук Яны и ее напарника и унесли в один из залов. Все двинулись вослед. Получилась целая процессия, как на похоронах. Меня от художника и Яны отделяли человек десять. Я отошла в сторонку, чтобы соединиться с ними. Слиться в едином порыве… Художник добрался, наконец, до меня и ловко взял меня под руку. Он оказался между мной и сопровождающим его молодым человеком. Яна же плелась где-то сзади и я опасалась, что она может ускользнуть. Но она не ускользнула – надеялась на мою неосведомленность либо демонстрировала свою невиновность? А, может, она все-таки действительно невиновна… Словом, когда художник подвел меня к «моей» картине и я вздрогнула всем сердцем, потому что встреча с молодостью всегда волнующа и незабываема, то девушка оказалась вдруг рядом со мной… Я вспомнила, как Валентина просила меня быть осторожной, но подумала – не убьет же она меня прямо здесь, в конце концов! Кстати, что это у нее блестит в руке? Нож? Перехватив мой взгляд, она покрутила на пальце снятый с руки браслет. Не надо, чтобы девушка заметила хоть малейшую щербинку в моем поведении. И я стала рассказывать ей об этой картине. И о себе – тогдашней, молодой и красивой, полной надежд и сногсшибательных планов… Как оказалось, многим из них не суждено было осуществиться… А каким радужным тогда казался мир! Разве было в нем место серым краскам? Они пришли потом и стали называться серыми буднями… Господи, я что, жалуюсь на жизнь? А почему бы и нет? И я была благодарна Яне за понимание – она так хорошо меня слушала! А потом говорил художник. Он признался, что когда меня писал, то поверил в волшебство, потому что рукой его явно водил кто-то свыше. И спросил нас – разве, мол, это не чувствуется? Я была уверена, что он прав. Я вся ушла туда, в ту жизнь, я уже не стояла в этом зале, а дышала вольным воздухом, смотрела на реку и чувствовала дуновение волжского ветра… Яне, видимо, захотелось вернуть меня к реальности.
- Вы простите меня, Наталья… Я ведь так и не выразила вам соболезнование… Все как-то в бегах, все некогда… Но я очень, очень сочувствую… Вы, верно, глубоко любили свою тетю? Несмотря на… вздорный ее характер?
- Любила… Во мне – те же гены. Я – ее часть… Так, видимо, задумано было природой…
Я с сожалением вырвалась из объятий прошлого, я говорила спокойно, глядя прямо на нее, я и забыла совсем в ту минуту о наших прозрениях и подозрениях. И это сыграло свою положительную роль – Яна, думаю, закончила свою проверку, потому что перестала сверлить меня взглядом. А потом как бы между прочим спросила:
- Ну, а как продвигается расследование? Новенькое что-нибудь есть?
- Да как сказать… Все пути ведут в Рим, то бишь к этой пресловутой Лере… Выяснилось, что у нее в тайнике лежал тот самый пистолет, из которого убили тетю… Представляете? Жуть-то какая…
В это время художник стал целовать мои руки, потому что его молодой друг собрался отчаливать – естественно, вместе с ним. Их уже ждала машина. Творец моего портрета попросил номер телефона, по которому он мог бы меня найти. Позже, разумеется. Я подала ему свою визитку. Он был польщен, еще раз раскланялся и удалился вместе с внимательным молодым человеком. А я продолжала изучать самою себя – прежнюю.
- Какая вы здесь красивая, - польстила мне Яна.
Впрочем, она сказала – здесь, то есть на портрете. Значит, в настоящей жизни я уже не та… Мне стало грустно. Я тяжко вздохнула.
- А знаете, кого вы мне на этой картине напоминаете?
- Кого? – с любопытством спросила я, уверенная, что она назовет работу какого-либо классика. Иначе и быть не могло – тогда я была очень красива именно какой-то классической, вечной красотой…
- Ту рыжую красавицу у вашей тети!
В ушах моих вдруг стало глухо, будто туда разом перестали поступать все звуки... Так бывало, когда я опускалась глубоко под воду… И все же я услышала выстрел… И увидела, как рыжая красавица безумными глазами смотрит на пробитую пулей голову тети… Мысли мои кипели как в котле, забирая себе всю жизненную энергию, и потому я, верно, страшно побледнела… Как хорошо, что стояла я рядом с портретом, а Яна была от меня чуть сзади и сбоку, на юго-востоке, так сказать… Я боялась одного – только бы не упасть! Тогда она все, все поймет… То же, что поняла сейчас я…
- Ах, вы расстроились, - мягко и сочувственно сказала Яна. – Но почему вы расстроились? Я сказала что-то не то?
То ты сказала, девушка, то! Сейчас, сию минуту ты призналась в убийстве! Потому что много лет рыжая красавица у тети была скрыта от посторонних глаз! А повесила я ее только вечером, накануне убийства… По просьбе трудящихся – в данном случае самой тети… Я заменила красавицей другую картину…
Наверное, человеку всегда нужно время, чтобы осознать опасность. Глубину бездны… Эти несколько секунд перевернули мою жизнь… И началась проверка меня на прочность… Я повернулась к Яне, приблизила свое лицо к ее глазам, чтобы не было никаких подозрений, и выдавила из себя грустный текст, словно играла экспромтом незнакомую пьесу:
- Ах, Яночка, да как же мне не грустить! Вы сказали – какая я здесь красивая! На картине! Вы это подчеркнули… А человек ведь не замечает своего возраста… Мне-то казалось, что все осталось… А у вас вырвалась правда… Горькая…
Я бессовестно лгала – по большому счету мне было совершенно наплевать, похожа я на ту, прежнюю, или нет. Думаю, все же похожа. А если и нет, не беда. Жизнь моя не проходит даром. Растут дети. Пишутся книги. И вообще… Разоблачаются преступники… А Яна принялась оправдываться – она не то имела в виду. И говорить мне комплименты. Я сделала вид, что поверила, и рассказала ей, как покрасила волосы в рыжий цвет и мучилась от этого, и хотела даже отказаться от портрета, но художник все-таки уговорил. Так что я на картине – как бы с чужими волосами… А у тетиной рыжей красавицы они, наверное, свои…
- И как только вы успели ее разглядеть, - все-таки, не выдержав, заметила я.
- Да я многое разглядела, когда мы знакомились с вашей тетей… Мне и вышивки ее понравились…
- Я тоже их люблю. Особенно заснеженный дворик… Тот, что в коридоре…
Тут я спохватилась, что мое поведение может вызвать у нее подозрение – я ведь до сих пор не спросила, почему она скрылась от всех!
- Яна, вы уж меня простите, но я была так взволнована своим портретом… Я ведь не видела его много лет… Так взволнована, что, извините, и не спросила сразу – у вас все в порядке? Мы так переживали, узнав, что вас нет в редакции… Даже предположили, что вас могли похитить… Эта банда… И теперь я так рада, что вы стоите рядом со мной живая и здоровая… А если вы позвоните Валентине, она еще больше обрадуется, потому что эта женщина все мозги сломала, гадая, куда вы девались и не грозит ли вам опасность…
- Я позвоню… Позже… Но… вы были недалеки от истины – думаю, меня действительно могли похитить… Если бы не моя осторожность… Я заметила за собой слежку… Я петляла, как заяц… И, кажется, оторвалась от своих преследователей…
- Ох, Яночка, берегите себя! Мне кажется, вы совершаете ошибку, действуя в одиночку. Впрочем, после смерти тети я еще как-то плохо соображаю… А, главное, плохо знаю положение дел… Может, Валентине Васильевне с Гретой уже известно, кто ваши преследователи… Вы бы связались с нашими женщинами…
- Да что вы на меня так давите? – вдруг сорвалась Яна. – Мне не только об этом надо думать! Я одна! Понимаете – одна! У меня нет родного угла! У меня денег нет, в конце концов! Мне есть нечего! За организацию вот этой презентации я что-то получу, мне заплатят, но это будет только через месяц… А в редакции работать не могу больше – чувствую опасность… Словно за мной следят изо всех углов…
Да, тонкая у нее организация, у этой Яны. Интуиция ее не подводит. Только сейчас, видимо, спит беспробудным сном…
- Вот и сейчас – вы со мной говорите, а мне мерещится убийца… Выстрелили в вашу тетю, а теперь моя очередь…
Что ж, если банда Леры действительно так кровожадна, то логика в этих словах есть. На первый взгляд, разумеется. Потому что на второй-то надо вспомнить, что кровожаден и безжалостен совсем другой человек, а вовсе не Лера…
- По этой же дорожке идет и следствие, - заметила я. – Вы только не пугайтесь… А… где вы теперь?
- Нигде! В воздухе! В подвешенном состоянии!
Не скажет. Играет злость. А сама думает, как бы ей поприличнее, но и побыстрее оторваться от меня на этой выставке и сделать ноги.
- Я понимаю ваше состояние…. И… можно, я останусь одна? Похожу, посмотрю… и еще постою у своей картины…
- Извините, мне давно бы следовало оставить вас. А я тут лезу со своими страхами… Простите! И прощайте!
И Яна рванула с места.
- До встречи! – бросила я ей вслед.
Она обернулась, обдав меня холодным взглядом, и пошла к выходу. Я заметила – у нее стала подпрыгивающая походка… Ее голова вздрагивала – вверх-вниз, вверх-вниз, а потом исчезла…
Так. Надо срочно сообщить обо всем Валентине. Я повернулась головой к какой-то картине и замерла, думая, как мне это сделать, а также не исключив возможности проверки Яной моего поведения. Я перешла к другой картине и, не видя ее, как и предыдущую, продолжала искать выход. Этот выход в лице молодого человека, сопровождавшего художника, подошел ко мне сам. Оказывается, мэтр захотел встретиться со мной завтра же в неказенной, как он выразился, обстановке, а потому приглашает меня на ужин при свечах… в собственной квартире. А живет он в элитном доме на Ленинградском проспекте… Это - квартира родителей его жены, бывших какими-то шишками в нашем правительстве… Я спросила, а будет ли сама жена, на что посланец ответил, что она давно умерла, но ей всегда нравился мой портрет. Но что будет та девушка, которая организовывала презентацию – Янина… Она сразу произвела на них впечатление… И в это время в его кармане зазвонил телефон… Это решило мои дальнейшие действия. Я быстро спросила, а где сам художник, и, узнав, что он уже сидит в машине, изъявила горячее желание сесть рядом и там обо всем договориться. Посланец был удивлен, но повел меня на улицу. Идя к выходу, я почувствовала на себе чей-то тревожный взгляд… Верно, Яна… В это время я красиво, беззаботно улыбалась и что-то щебетала своему спутнику… Словом, не вызывала никаких подозрений… Кажется, с ролью я справилась. Как и Яна – с ролью убийцы…
В машине, не обращая особого внимания на художника, я тут же разыскала по телефону Валентину. А поскольку я была не одна, то мое сообщение прозвучало следующим образом:
- Валечка, я звоню тебе с выставки… То есть – уже с улицы, из машины художника… Мне его помощник дал свой мобильник… Я так взволнована… Я видела здесь… ее!
Мужчины удивленно посмотрели на меня. А моя мудрая подруга сразу же постаралась внести в разговор ясность, спросив:
- Яну?
- Да! Картину, - пояснила я для своих спутников. – Свой портрет… Мы с… ней смотрели друг на друга, а я вспоминала, вспоминала… И сразу тебе решила об этом рассказать. Я так переживаю!
- Хм… Она, разумеется, уже ушла?
- Да. Но произвела огромное впечатление… Художник пригласил меня на ужин при свечах… Он состоится завтра… И там я вновь встречусь с ней…
Мужчины недоумевали – в квартире художника нет моего портрета! Но Валя уже поняла, а я тут же выкрутилась.
- Мысленно, разумеется… Ведь во время ужина мы обязательно будем говорить о моем портрете… А какая интересная была презентация!
- Да перестань ты трещать об этой дурацкой презентации! Значит, завтра она будет с тобой ужинать… Я вот думаю, что сейчас предпринять…
- Да ведь дело-то именно в презентации!
- Ты хочешь сказать, что она каким-то боком…
- Не каким-то, Валя, а… Тебе интересно, как делаются такие презентации, да? Я сейчас спрошу…
И я тут же попросила художника и его тень рассказать мне, кто подготовил все это торжество. Они назвали мне организацию, которая предоставляет такие услуги. Валентина услышала.
- Она что, там работает?
- Да. А сейчас я скажу тебе главное. Ты во всем права. Все именно так, как ты думала! Как нам описывала!
- Постой, у тебя есть новые факты?
- Да! А какая замечательная выставка! Вы с… подругой обязательно должны ее посмотреть! И оставить свои записи в книге отзывов…
- Она не догадалась, что тебе и нам уже известен убийца?
- Нет! Тебе надо посмотреть на любимые уголки родного города…
- Да я на них всю жизнь смотрю…
- … в художественном видении… В преломлении, так сказать…
- Приезжай! И сейчас мы поднимем на ноги всю эту контору… Все перетряхнем… Ну и хитра, бестия! И будь там осторожна! Посмотри по сторонам – нет ли ее поблизости…
Я посмотрела – ничего подозрительного… Но телефонную трубку в моих руках видно не было – на всякий случай я спрятала ее под собственные и давно уже не рыжие волосы.
И вдруг мне в голову пришла потрясающая мысль!
- Умоляю вас, - обратилась я к художнику, - пригласите на ваш вечер и мою подругу Валентину! Она всегда была в восторге от вашего творчества! Валя, я правильно говорю? – спросила я в трубку.
- Правильнее некуда!
- Я буду счастлив, - тут же ответил художник. – Передайте мое приглашение вашей подруге…
- Все, Валя! Завтра – при свечах!
- Потрясающий бомонд! – заметила она. – Хоть бронежилет надевай!
- Обязательно надевай! Свое лучшее платье, - добавила я. – И мне приготовь!
Мы разговаривали так, словно нам долго не придется увидеться – это на всякий случай. Но уже через час я подъехала к издательству, а оттуда, проследив, нет ли за мной Яниного хвоста, отправилась в Лизину квартиру, ставшую нашим штабом в борьбе с преступностью. Войдя туда, я услышала, что Валя с Гретой говорили о какой-то последней капле. Терпения, подумала я, и с ходу заявила, что его не хватает нам всем, но нужно, необходимо воспитывать себя так, чтобы эта штука, словно тень, сопровождала нас всю оставшуюся жизнь… Однако женщины заявили, что терпения не хватает только мне, а у них с этим все в порядке, что они говорили о результатах исследований с помощью электронного микроскопа, а я тут, не дождавшись объяснений, полезла со своим выводом… Такая уж я есть. Вот и опять полезла – сказать, что эти их выводы – вовсе не последняя капля, а предпоследняя. А последняя-то – у меня! И какая! Они навострили ушки, но я воззвала к справедливости – сначала ваши карты на стол, дорогие дамы, ибо эта колода раскинута вами гораздо раньше, чем моя. И тогда мне представили страшный факт – на халате мертвой тетки и рядом, на полу оказались волосы девушки Яны! Как мы и думали… Что и требовалось доказать… Очевидно, тетя успела вцепиться в нее… Но молодость победила. Я же в свою очередь во всех подробностях рассказала о выставке, о роли на ней Яны, о том, как мы с ней смотрели на мой портрет и она сравнила меня с рыжей красавицей, которую видела на стене у тети! В тетиной комнате! Прямо напротив ее кровати!
- Я не понимаю, что ты так кричишь? – спросила меня Валентина.
- Ах ты, внимательная наша, ничего не пропускающая, волосинки с пола поднимающая! Вспомни-ка теткину комнату. Вот тебе задание – мысленно, как ты очень любишь делать, окажись в ней в тот день, когда я вас знакомила со своей тетей… Ну?
- Гну! Ну, оказалась… Постой, постой… Но там не было никакой рыжей красавицы! Напротив кровати Лии Семеновны висела картина, на которой что-то… Словом, как после погрома!
- Да! «Прерванное пиршество»! Ты вспомнила! Так вот, в тот вечер, когда я в последний раз видела тетю… Словом, перед тем, как ее убили, я сняла эту картину… Она меня попросила – сказала, что такой погром на полотне давит на нее и мешает ей дышать… Ну, и что-то еще в этом роде. Так вот, я ее сняла и засунула за шкаф. А повесила по ее просьбе рыжую красавицу, которая несколько лет стояла далеко от глаз… Спрятанная… Потому что эта нарисованная женщина очень нравилась тетиному мужу, он был к ней неравнодушен и тетя его не на шутку ревновала…
- К картине? – насмешливо спросила Грета.
- К женщине на картине… И вот наконец я ее повесила… И она стала нам улыбаться. Тетка успокоилась и я ушла… А через час или два ее убили… А Яна, стоя на выставке рядом со мной и глядя на мой портрет, где я нарисована с рыжими волосами, сравнила меня с той красавицей… Она прямо сказала, что я напоминаю ей женщину с картины моей тети! И чего мне стоило удержаться, чтобы ни один мускул не дрогнул…
- Да… Так не дрогнул?
- Не дрогнул, Валя… Так что я думаю – игрушки все закончились. Ее надо брать. Прямо на вечере при свечах…
- Да, пора, пора… Только она может завтра и не прийти… Осторожная девушка… Много раз она это доказывала…
- Да нет, я думаю, что придет… Меня она не боится, да и не знает пока, что я там буду… Может, так и не узнает… И я не думаю, чтобы художник или его помощник специально вдруг стали предупреждать Яну о нашем возможном присутствии… Зачем? Они ведь не знают сути дела… Словом, надо положиться на случай!
Грета же заметила, что сейчас девушке интересно узнать, насколько мы продвинулись в расследовании, и коли ей скажут о нашем намерении явиться на ужин, то поскачет туда с удвоенным желанием, чтобы выведать все в непринужденной обстановке. Но я была уверена, что Яна гораздо хитрее, и сейчас главное для нее – спрятаться. К художнику она пойдет – он богат, и с ним может быть связан возможный вариант ее существования. Пойдет, не зная о нас. А зная? Не уверена… Но уверена, что никто ее не предупредит о приглашенных на ужин… А вообще будь что будет, главное-то мы уже знаем.
Валентина молчала – очевидно, прокручивала в голове возможные варианты действий. Зато Грета поведала мне, что Елисей Павлович сказал по телефону женщине, которую мы коротко называли работодательницей, и которая отвечала за связь с Галиной Петровной, что им необходимо залечь на дно. И, возможно, на всю зиму. Что таковы обстоятельства. У них начинается зимняя спячка. А когда дама напомнила ему о подарках, то он приказал ей забыть об этом и думать! И несколько раз повторил, что собеседнице необходимо забыть его телефон. А еще я узнала, что Галина Петровна нашла женщину, которая была связана с ее сыном… И увидела свою внучку… Естественно, вместе с ней была Люба. Девочка оказалась похожа на мать и трудно было сказать наверняка, внучка она или нет. Во всяком случае, Галина Петровна сомневается и хочет обратиться к медикам. Но девочка ей нравится. Люба даже уверена, что если анализ крови и не докажет родство, то Галина Петровна все равно завещает ей все, что имеет. Потому что сама девочка называет ее сына своим папой… А это дорогого стоит…
Тут наша очнувшаяся от своих эврик Валентина добавила, что прошлое этого Елисея оказалось весьма и весьма интересным. Когда-то, лет пятнадцать назад он попался на банальной краже и отбывал наказание под Вологдой. В это же время и именно в этом городе в женской тюрьме находилась Валерия Емельяновна Краткая, попавшая туда за мошенничество, а именно – изъятие у доверчивых граждан ценностей путем гадания и демонстрации своих экстрасенсорных возможностей… В тюрьме случился пожар и Лера отличилась при его тушении, отчего быстро оказалась на свободе. В то же самое время освободился и Елисей. Судьба свела их нечаянно, на вокзале, но несколько лет подряд они поддерживали друг друга… Такая вот грустная история…
Вале позвонили. Они почти молча выслушала сообщение, положила трубку и заявила нам, что ввиду обострения обстановки незамедлительно отбывает в милицию, а нам советует разойтись по домам, сидеть там тихо и ни во что не вмешиваться... Ибо на улицах иногда постреливают... Словом, она обошлась с нами как с малыми детьми… Но на талантливого человека никогда не надо обижаться. Я только спросила Валю, готовиться ли мне к завтрашнему ужину при свечах… И она ответила, что, возможно, ужин действительно состоится… А потом добавила – она надеется, что он состоится…
Яна между тем не знала, как отнестись к этому ужину… Разумеется, она сразу бы сказала – нет, но ей понравился этот парень… Она уловила, что в узких кругах его называли наследником художника… У старика никого нет, и сейчас молодой помощник для него все – он следит за квартирой, ходит по магазинам, готовит еду. Говорят, даже стирает белье, а не отдает его в прачечную. И что старик уже оформил на него все свое имущество… Так что и московская перспектива не хуже датской… Если, конечно, она понравится этому парню… Имя у него странное – Адик… А полное – Адольф, что ли? Ну, теперь с таким именем жить можно. А Дания для нее все-таки предпочтительнее. Подальше от этой земли, где ей никогда не было хорошо. С бабушкой, у которой останавливалась Оля, вопрос решился – она дома, с ее здоровьем все в порядке. Оля сама ей позвонила, извинилась, что не приходит, сказала, что живет пока у подруги. Бабушка тут же спросила ее про чемоданчик, хотя прибавила, что внук ее с тех пор не показывался. Оля ответила, что с чемоданчиком все в порядке, он в надежном месте, а именно – в камере хранения одного из вокзалов, что она принесет его в любой момент… И тут же дала старушке свой телефон! Яна ругала себя, что не уследила за этой растяпой – не надо было раскрывать свои координаты, они ведь еще не заглянули в этот чемоданчик. Яна боялась спугнуть телушку, забредшую в ее двор, да и дел было невпроворот с этой презентацией! Но зато она все время вращалась в среде художников, а не сидела в том маленьком кабинете со старыми сценариями, от которых хотелось чихать… Нет, которые хотелось забросить подальше и никогда больше к ним не прикасаться… И ей, честно говоря, было не до Оли… И вообще она как-то забросила все свои старые дела – у нее началась новая жизнь… Жаль, что это ненадолго… Завтра она уже опять должна идти в офис к этой Маргарите Львовне… А как не хочется! Кстати, сначала надо узнать, не вернулся ли Борис… А то этот передовик производства может приехать на день-два раньше положенного… Яна зашла в столовую, которая располагалась в том же общежитии, где ее поселили, и, прежде чем поесть, попросила разрешения воспользоваться телефоном, который находился недалеко от вывешенного меню. Ей разрешили. Она позвонила Рае, сказала о том, что презентация прошла успешно, и спросила про Бориса. Оказалось, что он звонил, спрашивал о своей протеже, а также сообщил, что дел в командировке оказалось больше, чем думалось, а потому вернется он только в выходные, и на работе появится соответственно в понедельник. Это было замечательно! Яна хорошо пообедала – не зря накануне поздно вечером уборщица, выслушав ее легенду про врагов-преследователей, потихоньку сходила к ней в кабинет, принесла деньги, да еще и покормила ее вдобавок. Девушка взяла с нее слово, что она никому не скажет о ее визите. Уборщица и не сказала.
На работу Яна решила не идти – отработала на презентации! Сегодня день, вернее, его остаток она посвятит Оле. Надо обработать эту девушку так, чтобы она сама побежала на этот вокзал и взяла там чемодан с деньгами… А уж потом Яна что-нибудь придумает… И телушку не будут мучить угрызения совести… Яна пошла в ту часть корпуса, где располагалась ее комната, и от вахтерши позвонила Оле. Девушка, как всегда, была на месте. Они договорились о встрече, причем Яна прибавила, что это совершенно необходимо. Приведя себя в порядок и переодевшись, она отправилась на свидание со своей… жертвой? Нет, Яна так не считала, ведь они с телушкой по-братски разделят эти деньги.
Олю она приметила сразу – та была в ее, Яниной, куртке, но оставила-таки свои малиновые джинсы! Девушки обнялись и Яна сразу же начала свой натиск. Прежде всего она предупредила Олю, что и сам чемоданчик, и его содержимое могли быть украдены, а это значит, что над девушкой, словно черная туча, повисла опасность. И от этой опасности необходимо избавиться. Надо немедленно пойти на вокзал, забрать чемодан и просмотреть его содержимое. И если это имеет отношение к криминалу, то немедленно заявить о своей находке в милицию!
- Постойте! Так вы, Яна, не знаете наверняка, в опасности я или нет? Так?
- Ну, в общем-то, да…
- А почему же вы мне сказали, что меня могут убить? И что я должна отсиживаться у вас? И не устраиваться пока на работу?
Яна поморщилась – стала не очень внимательна, допустила прокол… Все это – от усталости. От постоянной опасности, от вранья, в конце концов! Что ж, придется врать дальше…
- Да потому, Оля, что в офис прямо перед вашим появлением кто-то звонил… Этот человек подумал, что я – это вы, и начал говорить, не хочу ли я на тот свет… А я ничего не могла понять и сказала, что не хочу… Да, еще спросили, не хочу ли я явиться в милицию и все там рассказать…
- Господи, ну откуда кому-то стало известно про чемодан? И про эту Маргариту Львовну – ну, что я должна туда прийти…
- Ну, про чемодан, положим, мог рассказать его владелец, этот внук… Хотя я не уверена, что он – владелец. Украл, небось… А уж про ваше трудоустройство могли подслушать по телефону. Могли? Вы с Борисом разговаривали об этом?
- Разговаривали…
- Ну, вот. И я предлагаю немедленно отправиться на вокзал и забрать этот груз. Так ты можешь сразу избавиться от многих проблем… И от страха… Согласна? Мы не будем ничего трогать, мы только посмотрим!
- Ну, если только посмотрим…
И девушки пошли к метро. По пути Оля вспомнила, что не взяла с собой жетончик.
- Господи, какой еще жетончик?
- Из камеры хранения!
Вот так так! Оказывается, эта дура воспользовалась не автоматической камерой хранения, а сдала чемодан в обычную, где служащий может в любой удобный момент сам, без них проверить, что там находится! Такого Яна не ожидала! Ну, что ж, надо надеяться на счастливый случай. Эта фефела догадалась заплатить сразу хоть за неделю? А то вдруг сданная вещь будет считаться бесхозной? Оказывается, догадалась.
На Ярославском вокзале Яна, привыкшая заметать следы, решила пройти к камере хранения кружным путем – береженого бог бережет. Она провела Олю мимо туалетов чуть ли не до привокзального рынка, а потом потянула ее влево и они вновь нырнули в метро, а уже по подземным переходам добрались до нужного места. Очереди не было, и Оля, протянув мужчине в окне камеры хранения свой жетон за номером тринадцать, тут же получила большую коробку, заклеенную скотчем. Она обняла ее как ребенка, прижала к себе и выглянула сбоку, спрашивая глазами Яну – куда теперь? Действительно, куда? Эврика! Яна вспомнила, что есть между Ярославским и Ленинградским вокзалами хитрое заведение – сеть маленьких книжных магазинчиков, где и залежавшиеся, и только что изданные книги можно купить гораздо дешевле, чем где бы то ни было. Магазинчики располагались в старом двухэтажном и совершенно круглом здании из красного кирпича. Издали можно было подумать, что там – какие-то склады, и, только войдя внутрь круглого дворика, поражались обилию литературы. Открытые двери, яркие рекламы на первом и втором этажах призывали к себе покупателей. Вверху шла галерея, на которую и выходили двери верхних магазинчиков. Туда вели несколько старинных железных лестниц. И там есть скамейка, на которой можно расположиться с этой коробкой… И при необходимости даже посчитать, что там и сколько… Потому что эта скамейка стоит за большим металлическим ящиком, который закрывает ее от посторонних глаз. Да и на подходах к этому зданию тоже есть несколько укромных мест… Яна уже хотела скомандовать Оле, чтобы та шла за ней, но, увидев, что в коридоре кроме них никого нет, решила быстро переложить чемоданчик в другую тару. И как же она мысленно благодарила женщину-торговку на ВДНХ, буквально навязавшую ей сумочку, которая имела великолепное свойство – она могла быть очень маленькой и вместе с тем огромной, как рюкзак. Сейчас это хитроумное произведение из парашютного шелка, пропитанного специальным раствором, отчего казалось, что это кожа, висело на плече Яны. Она сняла сумочку, произвела несколько манипуляций с замками и получила огромную суму, в которую и нырнул мгновенно освобожденный от коробки чемоданчик. Коробку они тоже прихватили – для придания себе вида оптовых покупателей книг. Пройдя через привокзальный рынок и убедившись, что за ними никто не наблюдает, Яна повела Олю в обход круглого здания, ибо ворота во дворик находились с противоположной от вокзала стороны. Странно, но никто не шел им навстречу. Неужели у книжников выходной? Не может быть! Войдя во дворик и убедившись, что там – мертвая тишина, они нашли прикрепленную к одной из дверей записку: «Жора, мы все в налоговой. Приходи завтра». Понятно. На торговцев наехала налоговая инспекция либо налоговая полиция. Что ж, тем лучше! Покупатели-то об этом не знают. И имеют полное право, забравшись на галерею, отдохнуть на любой скамейке, в том числе и на той, что находится за черным ящиком. Яна спокойно открыла сумку и края ее опустила вниз так, чтобы чемодан стал виден. Был он не новый, темно-серый и какой-то унылый… Словно и не сулил никаких богатств… Во всяком случае, у Яны было именно такое предчувствие.
- У тебя ключ-то есть?
- Нет, - ответила Оля. – Откуда?
- Странно… Здесь обычный замочек… Шпилькой можно открыть… Что я сейчас и сделаю…
Замочек и впрямь открылся легко и девушка, волнуясь, подняла крышку, затем тихонько раздвинула белую бумагу, закрывавшую содержимое чемодана… Под ней лежали кипы документов с колонками цифр… На одном листе было написано: «Итоги аудиторской проверки». Речь везде шла об одной фирме… Яна проверила все до самого дна – денег там не было! Черт! Это ужасно! Хорошо одно – предчувствие ее не обмануло… Значит, не обманет и в другой раз, когда речь, возможно, будет идти о жизни и смерти… А сейчас надо достойно отыграть свою роль и не упасть в глазах Оли.
- Тут деловые бумаги, - сказала Яна. – Вроде никакого криминала. Думаю, что кто-то хотел с помощью этих документов шантажировать фирму… Либо продать все эти бумаги тем, кому это выгодно… Словом, я считаю, что ты, Оля, не должна подводить бабушку и ее внука… И по первому их требованию необходимо вернуть чемоданчик…
- Я тоже так думаю. У меня и в мыслях не было по-другому-то… Вот сегодня позвоню и еще раз спрошу… И… хочу признаться вам, Яна… Я надумала домой уехать… Не хочу тут… Устала бояться…
- Правильно, девушка! Правильно! Когда?
- Когда? Не знаю… Ну, вот Бориса дождусь и уеду…
Значит, у Яны есть время лишь до понедельника. А если честно, то ей надо бы больше!
- Зачем ждать Бориса? И вообще – зачем на кого-то надеяться? Всегда надо рассчитывать только на свои силы!
И весь обратный путь до вокзала Яна читала спутнице лекцию о том, как нужно быть независимой, смелой, решительной и так далее. И в конце концов Оля решила тотчас же, как только вернется в квартиру, позвонить бабушке и настоять на том, чтобы она как можно быстрее забрала чемоданчик собственного внука. И принести ей это сокровище. И оставить. И стать свободной, собраться и уехать домой, где есть мама, где все родное и где ее, Олю, понимают, любят и ждут. Яна одобрила ее решение, к которому сама подталкивала изо всех сил. И они расстались, довольные друг другом.
Яна легко пережила неудачу, психологически она готовилась и к такому повороту дела. И все-таки было досадно, что надежды на богатство не оправдались. Как жаль! Что ж…Все-таки еще два часа назад она колебалась, идти завтра на ужин к художнику или нет… Либо остановиться на принце датском… Но теперь от колебаний не осталось и следа! Идти, а как же еще? Одна надежда рухнула, ее необходимо тут же заменить другой… Другими… У нее должен быть выбор… Собственный… Ведь он не оставил завещания… Он не думал умирать… Конечно, она предприняла немало усилий, но пока еще неизвестно, как все обернется… В ее планах и действиях есть слабые места… А все-таки жаль, что он не оставил завещания… Тем более, что там, за границей, это принято… Можно ли сделать вывод, что он ее не любил?. Нет, Яна не сделала такого вывода. И кто этот он, даже мысленно не уточнила…
А Оля, придя в Янину квартиру, действительно тут же позвонила бабушке. Та очень обрадовалась звонку. Внук ее как в воду канул, но чемоданчик взять она согласилась, сказав, что лучше сама его спрячет, чем он будет лежать неизвестно где. Оля спросила, может ли она принести его прямо сейчас, и услышала положительный ответ. Она положила трубку и бросилась на кухню, чтобы перекусить перед новой дорогой. И в это время раздался звонок в дверь. Оля просто спросила, кто там, и услышала в ответ, что это мама. Она так обрадовалась, что сразу открыла, и… Удар по голове свалил ее с ног… Но она почти не чувствовала боли… Было темно, тихо, только в ушах стоял отдаленный звон… Сквозь который пробивались какие-то односложные слова: «Ты… не ты… ты… не ты…». Словно капала вода из-под крана… Но вскоре она перестала слышать и это… Ее накрыла черная волна – как волосы темноволосой женщины, выросшей на пороге с занесенными вверх руками.
На снимке - картина Петра Солдатова.
