- Ты уверена, что действительно жаждешь туда попасть? Вот прямо очень-очень?
С некоторых пор у меня появилась привычка: когда я в затруднении, что-то обдумываю, то достаю свой балисонг и начинаю его крутить. Юлька косилась на порхающую в моих пальцах стальную бабочку с нескрываемым неодобрением.
- А то ты не захотел бы! Даже не пытайся уверять, что нет, всё равно не поверю…
- И в мыслях не было. Но учти, твоя практика затянется на лишние недели три. Пока ещё они там, на «Лагранже» запустят «батут» - придётся торчать в трёхстах миллионах километров от дома, когда остальные наши будут уже валяться на травке. Или, скажем, на пляже, где-нибудь в Крыму – после того, как сдадут экзамены. Что, скажешь, по Земле не соскучилась?
Сегодня утром она получила от астрофизика Валерия Леднёва радиограмму с приглашением прибыть на станцию «Лагранж» чтобы присоединится к его группе. Предэкзаменационная практика будет засчитана надлежащим образом, вопрос с начальником станции «Ловелл» Георгием Гречко согласован, подтверждение начальника экспедиции «Лагранж» Алексея Леонова прилагается, ждём…
- Соскучилась, конечно. – она прерывисто вздохнула. – маму тысячу лет не видела, дом… Но Лёш, сам подумай: это шанс своими глазами увидеть, как воплощается моя идея! Леднёв пишет, что если я потороплюсь – то успею на борт «Эндевора». Кстати, Дима тоже с нами полетит…
- Это хорошо. Хоть спокойнее за тебя будет.
Мне и правда, полегчало, когда я узнал, что наш с Юлькой артековский вожатый тоже собирается принять участие в ловле «звёздного обруча». Двумя днями раньше я получил от Димы радиограмму – с подробным изложением их планов и просьбой ничего пока не говорить Юльке.
- Он что же, будет командовать кораблём?
Она удивлённо вздёрнула бровь.
- Нет, конечно, как тебе такое в голову могло прийти? Он не пилот, не проходил нужной подготовки, а у «Эндевора» свой экипаж, с командиром Джанибековым. Дима будет управлять «крабом» - чтобы на месте, когда они найдут «обруч», прицепить его к кораблю для буксировки к «Лагранжу».
- Если обнаружат. – многозначительным тоном поправил я.
- А куда он денется? Леднёв пишет: зонды уже расставили, осталось только засечь место его положения.
Я пожал плечами.
- Если ждёшь, что я начну тебя отговаривать – то зря. Лети, раз уж решила.
- Решила, да… - она замялась. – Сразу, как только получила радиограмму. Слушай, Лёш… ты не обижаешься, что я одна лечу одна, без тебя?
…Вот что тут ответить? Сказать что да, обидно, и ещё как, потому что и самому хочется поучаствовать в самой дальней из всех предпринятых на настоящий момент космических экспедиций? И тоже не терпится, оседлав «краб» (зря, что ли нас учили?) поучаствовать в ловле таинственного инопланетного артефакта?..
- Ну что ты, конечно нет! – соврал я, сделав для убедительности большие глаза. - Да и некогда. На мне программа испытаний этого лазерного самопала, помнишь, вчера показывал? Вот как раз на сегодня и намечена первая вылазка…
- На багги поедешь, с Пьером Дюбуа? – Юлька явно обрадовалась перемене темы. – И далеко?
- Нет, не очень. Километра за два с половиной от главного купола «Ловелла», возле восточной кромки кратера. Геологи говорили – там, вроде, подходящие обломки скал, просят проверить в первую очередь. А ты когда на «Гагарин»?
- Завтра утром, на «Тихо Браге». Он прибывает сегодня, примет груз, пассажиров, и обратно. Если всё пройдёт хорошо, то обедать буду уже на «Гагарине».
- Значит, не полетите, а прыгнете через «батут?». А я и не знал, что на «Звезде КЭЦ» закончили его настройку.
- Закончили. Уже два дня, как закончили. Испытывали на холостых режимах, а прибытие «Тихо Браге» - это будет первый рабочий запуск.
- Ясно. – я ухмыльнулся. - Чтобы, значит, два раза не вставать…
- Что-что? – Юлька нахмурилась. – Куда вставать?
…Вот ведь, язык мой – враг мой! И вечно я что-нибудь такое ляпну, не подумав…
- Забей… в смысле – забудь. Это просто так говорится.
Юлька ткнула меня острым кулачком в плечо.
- Вечно у тебя, Монахов всё не как у людей, с подвывертом!
- Да, я такой! – улыбнулся я. – То ли ещё будет, когда вернёшься на Землю…
Она не выдержала и рассмеялась – своим обычным негромким смехом, от которого я с некоторых пор таю, как шестнадцатилетний пацан.
…впрочем, почему – «как»? Я и есть он самый, шестнадцатилетний… в каком-то смысле...
- Отправляйся уже! И сегодня вечером заходи, и Бритьку прихвати с собой. Мне на камбузе маленький тортик соорудили, по случаю отбытия –заодно и попрощаемся.
- Тортик? – я облизнулся. - М-м-м… вкусный, наверное! Это для нас двоих?
Она снова рассмеялась.
- Размечтался! Ещё две девчонки будут из диспетчерской, мы с ними работаем. Кстати, позови своего Поля, ладно? Одна из них, Тамара, кажется, положила на него глаз, только никак не решается заговорить.
…этого мне ещё не хватало! Хотя, обще-романтическое настроение… может, и я рискну, наконец, объясниться со своей «Юлькой Сорокиной»? Хотя нет, не время – особенно сейчас, накануне вынужденного расставания. Вот вернётся она, встретимся на Земле, и тогда, тогда…
- Раз ты просишь – позову, конечно, мне нетрудно.
Честно говоря, я немного расстроился, потому что всерьёз рассчитывал на вечер наедине. Нет, не подумайте не того – всё чинно-благородно, тортик, чай, ну, может поцелуй в щёчку… или не только в щёчку…
- А что за тортик-то? – спросил я, чтобы отогнать от себя грешные мысли.
Юлька оживилась – она тоже была изрядной сладкоежкой. Впрочем, её фигуру это не портило.
- Девчонки говорят: настоящий «наполеон»! И как они только сумели его здесь испечь?
- Наполеон – это хорошо. – согласился я. - Только учти, собаке сладкого не давать, у неё и так в последнее время что-то не то с желудком, и глаза воспалены…
- Может, стоит отправить её на Землю? – встревожилась собеседница.
- Так и сделаю. Вот практика закончится, и как только, так сразу.
Я встал.
- Ну ладно, я пошёл, мне ещё у Гречко боевые патроны получать. И, кстати, насчёт тортика: будете готовить чай – попросите на камбузе цейлонский крупнолистовой, у них есть, я точно знаю. И заваривайте покрепче, я люблю, чтоб было в красный отлив…
- Огонь!
Луча не было, как не было и разного рода «вж-ж-их!» и «пиу-пиу!», сопровождающих энергетические выстрелы имперских штурмовиков. Камень в пяти шагах от меня – серый, с острыми углами, размером с человеческую голову – брызнул солнечным огнём, и сразу же на казённике револьвера затлела красная лампочка. Перегрев - поскольку выстрел был произведён «усиленным» патроном, теперь придётся ждать около минуты, пока оружие остынет. Я поднял револьвер и помахал им перед собой – бессмысленный ковбойский жест, в вакууме так ничего не остудишь.
Ну и ладно. Жаль только дунуть в ствол нельзя, гермошлем мешается. И на скобе не крутанёшь, перед тем, как картинно засунуть в кобуру на бедре – во-первых, нету этой самой кобуры, а во-вторых, сама скоба тоже отсутствует. А жаль, выпендриваться – так уж по полной…
В наушнике раздался негромкий, похожий на кудахтанье смешок. Похоже, напарник, даром что француз, угадал мои мысли.
- Ну, что там, Пьер?
- Хорош-шьё! – прозвучало в ответ. – Ийесть запьись!
Я оглянулся – для этого пришлось поворачиваться всем телом, неуклюже переставляя ноги в массивных башмаках лунного скафандра. Француз стоял возле лунного багги, чуть наклонившись и едва не упираясь шлемом в ящик, закреплённый на торчащей вбок штанге. Обращённая ко мне сторона ящика поблёскивала линзами объективов – спектрометр был заранее направлен на мишень, и Пьер Дюбуа наблюдал, как ползёт за стеклянным окошком регистрационная лента с несколькими разноцветными кривыми. Это не слишком удобно, но вариантов нет – вчера селенологи с электронщиками полдня провозились с клятым устройством, но так и не смогли наладить передачу данных. Придётся учёным обойтись бумажной лентой, мстительно подумал я - спектрограф надоел нам обоим хуже горькой редьки. Хорошо, хоть не приходится каждый раз ставить его на штатив, а потом свинчивать и грузить в багги – Пьер попросту приварил к раме нашего транспортного средства подходящий кронштейн, и теперь перед выстрелом он просто направлял прибор на цель.
Красный огонёк погас, сменившись жёлтым, а потом и зелёным. Я перехватил ствол левой рукой, большим пальцем правой взвёл ударник. Массивный барабан провернулся, камора со следующей «гильзой-вспышкой» встала на место.
- Алексис, постой! Пусть… как это будьетт на рюсский… разлететься?
- Рассеется. – подсказал я. – Да, пожалуй, надо подождать минуты три.
Француз прав – предыдущее попадание испарило часть породы, составляющей камень, спектрограф зафиксировал её состав, проанализировав спектр излучения. Теперь, перед тем, как произвести новую «пробу», следует подождать, пока частички остынут и осядут, рассеются – иначе мы рискуем смешать в одну кучу данные от двух разных замеров.
- Я пока пальну по листу. – сообщил я и повернулся туда, где в стороне стоял, прислонённый к обломку скалы, алюминиевый лист размером метр на полметра. Стрельба по этой мишени в планах селенологических исследований не значились, это было моей личной инициативой. Надо же, в самом деле, выяснить, на что способен этот «бластер»?
В барабане лазерного револьвера (хоть бы название ему какое придумали, что ли…) оставалось ещё три патрона – два двойных и одинарный, в половину мощности. Я прикинул, что можно будет истратить два – двойной и одинарный, и ещё останется один заряд удвоенной мощности для того, чтобы пальнуть по камню. А перезарядить можно будет и потом, когда мы заберёмся в багги – так меньше риска растерять стреляные «гильзы», который поди, найди потом в рыхлом реголите неуклюжими пальцами перчаток скафандра «Мун хауберг».
Первый выстрел оставил на мишени малиновое, быстро гаснущее пятно, разбросав вокруг крошечные искры – капли расплавленного алюминия. Когда металл остыл, я приблизил шлем к поражённой точке – в металле осталась крошечная выемка, углубление, напоминающее лунный кратер в миниатюре. Но сквозного отверстия не наблюдалось – что ж, всё правильно, мощности половинной «гильзы-вспышки» и недостаточно для этого. Что ж, пришло время испробовать кое-что посерьёзнее. Я заглянул в каморы барабана: так, два патрона с красными заглушками, один с жёлтой - всё правильно. Я провернул барабан вручную так, чтобы «красный» встал напротив ударника, одновременно взводя его вручную. Дистанция – метров семь… ну что, понеслась?
На этот раз веер разлетающихся искр был куда более впечатляющим и напоминал электросварку, а малиновое пятно в том месте, куда угодил лазерный луч, было, скорее, ярко красным. Но мне не пришлось дожидаться, когда оно остынет – и так было хорошо видно, что алюминий прожжён насквозь, и в получившееся отверстие пролезет, пожалуй, кончик карандаша. А что, неплохо – толщина листа два с четвертью миллиметра, значит, панцирь скафандра или кожух лунного багги такой выстрел прожжёт без проблем – если, конечно, допустить, что кому-нибудь понадобится стрелять из лазерного револьвера в людей или лунный транспорт.
Тем не менее – испытание проведено, данные получены и будут соответствующим образом зафиксированы в отчёте. А теперь надо снова подождать, когда револьвер остынет – и вернуться, наконец, к безответным лунным булыжникам…
Эфир неожиданно взорвался помехами – вой, треск, свист хлестнули по барабанным перепонкам так, что я невольно вскинул ладони к ушам, едва не уронив при этом револьвер. Краем глаза я заметил, как дёрнулся и тоже схватился руками за шлем Пьер – и в этот момент вся электроника, которая была в поле моего зрения, умерла. Приборный щиток лунного багги, маленький выносной пульт на боку спектрометра, даже пластинка-экран на левом рукаве «Мун хауберга», на котором отражались текущие параметры вроде температуры поверхности скафандра, запаса воздуха, давления и уровень СО2 – вырубилось всё. А секундой позже замолчал и эфир, словно в уши мне кто-то очень старательный запихал ватные тампоны – и поглубже, поглубже, чтобы ни единого звука не проникло снаружи…
Я перевернул револьвер затыльником рукоятки к себе – из трёх лампочек, показывающих уровень заряда батареи, горят только две. Так, собственно, и должно быть, сколько там раз я стрелял – три, четыре? А вот огонёк, сигнализирующий об уровне нагрева, не горит, значит термореле тоже сдохло.
Пьер спрыгнул с подножки багги и подошёл ко мне. Физиономия его за забралом была крайне озадаченной. Рукой он сделал призывный жест – я понял, что затеял француз и наклонился чуть вперёд, давая ему прижаться стеклом своего шлема к моему.
- Что это былль, Алекксис? У меня в скаантдр вся электроника не работайт, свьязь нет…
Голос его, проникающий через двойной слой закалённого кварцевого стекла звучал тихо, но достаточно разборчиво. Я сделал попытку пожать недоумённо плечами – безуспешную, такие фокусы в вакуум скафандрах, не проходят, - после чего просто покачал головой.
- У меня то же самое, Шарль. Всё вырубилось – и связь, и датчики. Обогрев, правда, работает, и вот ещё…
Я продемонстрировал ему револьвер с двумя светящимися точками.
- Это есть плёхо… - глубокомысленно прокомментировал француз. – Что мы теперь делайт?
Вопрос закономерный – раз я назначен старшим группы, то мне и решать, как вести себя в этой явно нештатной ситуации. Я повернулся в сторону «Ловеллла» - до них по прямой было около полутора тысяч метров, и верхушка самого большого з трёх куполов станции хорошо была видна над каменистым гребнем. А вот это уже скверно: белый «бумеранг» антенны обзорного кругового радара не вращается, как он делал это всегда, не замирая ни на минуту. Ну, хоть прожектора на макушке купола горят, и на том спасибо…
«Шёлк-щёлк! Шёлк-щёлк! Шёлк-щёлк!» - три подряд нажатия на клавишу экстренной связи на левом запястье. Тишина, нет даже треска помех.
- По ходу, Пьер, на «Ловелле» тоже проблемы. Багги завести пробовал?
- Уи, дажье два раз. – француз по-прежнему не отрывался от моего шлема. Со стороны это, наверное, выглядит весьма забавно, мелькнуло у меня ы голове – двое космонавтов стоят, обнявшись, посреди лунной равнины и стараются обменяться поцелуями. – Ничьего не действовалль, совсьем!
- Ясно. Тогда – вариантов нет, пошли пешком. – ответил я. За полчаса доберёмся.
- Этот брать? – он ткнул перчаткой в спектрограф.
- Пусть остаётся, что с ним сделается? Вот разберёмся, что стряслось – вернёмся и заберём, и его, и багги.
- Уи, мсье! – Пьер в шутливом жесте вздёрнул перчатку, словно отдавая честь. – Я есть готовый. Идьёмм?
Эфир по-прежнему был мёртв, приборный щиток багги тоже не отзывался на нажатия кнопок и рычажков. Что ж, значит – придётся идти. Я хотел, было, прежде чем направиться в сторону станции, сунуть револьвер в ящик на багажнике - но передумал. Мало того – похлопал себя по набедренному карману, убедившись, что остальные взятые с собой «гильзы-вспышки» там, и никуда не делись. Глупо, скажете? Сам знаю, но ничего поделать с собой не могу. Древний, как этот мир инстинкт: когда случается что-то непонятное, потенциально опасное - убедись, что оружие под рукой…
Мы успели отойти не более, чем на три десятка шагов – вернее, не шагов, а длинных «кенгуриных» прыжков, когда отталкиваешься по очереди обеими ногами – когда справа, над гребнем кратера, что-то мелькнуло. Я остановился – слишком резко, едва удержав равновесие, - и повернулся в сторону подозрительной вспышки. И вовремя: над гребнем одна за другой взлетали сигнальные ракеты, вперемешку, красные, белые, зелёные, будто кто-то решил ни с того ни с сего устроить салют. И находился этот «кто-то» не возле куполов «Ловелла», а в той стороне, где в пологой стенке кратера, в каверне, в глубокой тени прячется таинственный «звёздный обруч».