"...Луна теперь исследована гораздо подробнее, чем Россия... Но всевозможные усилия вывесть из материалов, цифр, фактов что-нибудь основательное, путное, дельное собственно о русском человеке, что-нибудь синтетически верное, – все эти усилия всегда разбивались о какую-то роковую, как будто кем-то и для чего-то предназначенную невозможность. Когда дело доходит до России, какое-то необыкновенное тупоумие нападает на тех самых людей, которые выдумали порох и сосчитали столько звезд на небе, что даже уверились наконец, что могут их и хватать с неба."(Ф.М. Достоевский)
Фёдор Михайлович при всей его гениальности просто не мог поверить в тот ад, который существует в европейских головах, в бесовские пляски, начинающиеся при одном упоминании о России. Не мог осознать великий писатель и философ, что широкую русскую душу Запад считает не загадкой, а виной, ненавистной помехой на пути к огромным просторам и несметным природным богатствам, вызывающим дикую зависть “наших западных партнёров”, нежно выпестованную в папских монастырях, поднятую на щит тевтонскими конкистадорами, огранённую шляхетским гонором и чувством собственного величия франков, германцев и прочих англосаксов. Зависть, переродившуюся в стойкую генетическую русофобию из-за множества неудачных попыток переделить все «по-честному».
“Цивилизованное западное общество” без права обжалования причисляло к звероподобным дикарям монархистов и республиканцев, западников и славянофилов, большевиков и белогвардейцев, тёмных крестьян и образованных дворян, для которых родным языком был даже не русский, а французский или немецкий.
Грубой силой и сладкой лестью европейские миссионеры убеждали русских, что они - тупик цивилизации. Просвещённая Европа во все времена считала нелегитимной вообще любую власть Москвы и Петербурга. Одинаково неприемлемы были для неё и последние Рюриковичи, и первые - вторые - третьи Романовы. Царя Ивана Грозного по-английски назвали “Ivan Terrible” - “Иван Кошмарный”, а Николая Второго, плюшевого мягкого Никки, умудрялись изображать то медведем с окровавленными зубами, то земноводным спрутом.
Больше ста лет назад закончились на Руси цари, а отношение Запада к русским не изменилось ни на йоту. Он одинаково яростно шипел и на русских коммунистов ХХ века, и отечественных капиталистов ХХI. За всё время существования России от Запада поступило всего одно цивилизационное предложение: “Сдохнуть!” И если бы дело ограничивалось только риторикой!...
Новая пехота Запада в войне против России - поколение «идейных террористов», современников Достоевского — это «маленькие люди», которые перестали довольствоваться участью Акакия Акакиевича и пошли путем Раскольникова. Для них терроризм — явление политическое лишь во вторую очередь. На первом месте - реализация собственного “Я”. Читая их письма и мемуары, постоянно чувствуешь жуткий духовный вакуум, оторванность от всех устоев... Эсерка Мария Школьник после совершенного ею теракта признавалась: «Мир не существовал для меня вообще». Главное событие в её жизни - бомба, брошенная в 1906 году в черниговского губернатора Хвостова. После совершенного теракта она, сбежав из тюрьмы, вполне комфортно жила в Швейцарии, Франции, США. В Россию вернулась в 1918. Заведовала «показательными» учреждениями дошкольного воспитания в Москве. Видно, много накопилось у женщины того, что хотелось передать дошколятам.
"И у Маши Школьник, и у других дореволюционных террористов одна на всех незатейливая история, ведущая человека к поступку, если убийство вообще позволительно так называть. Конфликт с родителями, со средой, манящие «огни большого города»... Увлечение символистами, оккультные общества, игры с Востоком... Душа, отвергшая вместе с предками их веру в Бога, требует своего. Но все эти желтые занавески и вертящиеся тарелочки быстро приедаются, а девочки-мальчики успели начитаться Маркса с Бакуниным, и тяга к чему-то свеженькому и остренькому прямиком ведет их в революцию. Ужас в том, что в этой среде вскоре обнаруживается та же пресность и скука. Идти на фабрику листовки работницам раздавать? Это, действительно, неинтересно. Совсем иное дело выйти на площадь и швырнуть пудовую «адскую машину», чтобы назавтра про тебя во всех газетах написали.
Пресловутая классовая борьба — звук пустой, а вот какая-нибудь Брешко-Брешковская, бросившая «ради дела» месячного сына, — это уже по существу. Или другая мамаша, обмотавшая своего младенца динамитом, перевозя его по железной дороге: ребеночка жандармы обыскивать не станут. Массовый приход в революцию женщин, столь трогательно воспетый Максимом Горьким, - тот же религиозный выверт, духовная подмена. Перед глазами террористок стояли образы святых мучениц из книжек, читанных в детстве бабушкой на сон грядущий. Отказываясь от роли матери, жены и домохозяйки, они будто уходили из мира, совершали своего рода «постриг». Срезали косы, одевались нарочито небрежно, отказывали себе в «дамских слабостях»... Мужчины обращались к ним, как к равным себе - «товарищ» и поручали самые рискованные акции: баба, если что, погибнет, но не подведет.” (**)
Самым кровавым террористическим актом «Народной воли» стал взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года. Андрей Желябов настаивал на том, чтобы ограничить количество используемой взрывчатки: его ужасало предполагаемое число жертв. Исполнитель теракта Степан Халтурин, работавший в Зимнем дворце столяром-краснодеревщиком, не соглашался: «Число жертв все равно будет огромно. Полсотни человек будут непременно перебиты. Так лучше уж не жалеть динамита, чтобы по крайней мере посторонние люди не погибли бесплодно». В том, что немало посторонних погибнет, никто не сомневался.
Общее число пострадавших - прислуги и чинов лейб-гвардии Финляндского полка, несших в тот день караульную службу во дворце, составило 11 убитых и 56 раненых. Жертвами покушения стали недавние крестьяне, во благо которых был организован теракт. Исполнительный комитет «Народной воли» в прокламации по поводу покушения «объяснился»: «Пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймет, что в интересах родины ее священный долг стать за народ против царя, такие трагические столкновения неизбежны».
1 марта 1881 года взмах платочка Софьи Перовской означал не только смертный приговор императору Александру II. В результате двух взрывов ручных бомб было ранено 9 человек из свиты и конвоя, а также 11 полицейских и прохожих. Смертельными оказались ранения казака Александра Малеичева и крестьянина Николая Захарова, 14-летнего мальчика из мясной лавки.
И казалось бы, причем тут Запад?
Всплеск терроризма в стране пришелся на русско-турецкую войну 1877–1878 годов, когда Санкт-Петербург решал, брать Стамбул сейчас или повременить. У "профессиональных" народовольцев, как по мановению волшебной палочки, появилась динамитная мастерская, потом самые совершенные бомбы, промышленно произведённые не в России, мощная взрывчатка, конспиративные квартиры, своя типография, огромные денежные средства. При подготовке терактов денег они не считали.
Небывалый рост финансовой состоятельности народовольцев совпал с принятием политической программы организации. Ее 4й пункт провозглашал: "В состав теперешней "Российской Империи" входят такие местности и даже национальности, которые при первой возможности готовы отделиться, каковы, напр.: Малороссия, Польша, Кавказ и проч. Следовательно, наша обязанность – содействовать разделению теперешней Российской Империи на части соответственно местным желаниям". Ничего не скажешь! Британские спецслужбы всегда умели прикрывать свои вожделения "местными желаниями".
Кураторы и спонсоры наивных и глубоко провинциальных народовольцев, совершенно не ведавших, что творят, убили царя в день, когда он направлялся на подписание первой в России Конституции. Но главная вина монарха состояла в том, что “варвар” посягнул на интересы Британии в Турции и в… США, куда ушли две русские эскадры контр-адмиралов Лесовского и Попова - Атлантическая и Тихоокеанская. Американские газеты тогда писали: "Русский крест сплетает свои складки со звёздами и полосами." Англичане, скрипнув зубами, отказались от вмешательства в гражданскую войну между Севером и Югом и бросили на произвол судьбы в России уже подбитых ими на восстание поляков. За эту блестящую геополитическую операцию заплатили своими жизнями и русский царь, и американский президент. Это была британская месть в упаковке, не имеющей, на первый взгляд, к этим событиям никакого отношения.
Следующий ураган террора Россия пережила во время Русско-японской войны. В эти годы, несмотря на все усилия агентов британского влияния в русских штабах, судьба японской армии, а значит и британских инвестиций, висела на волоске и нужна была соломинка, способная сломать хребет верблюду. Таковых было две - революционная коса смерти (с 1904 по 1917 год в России было совершено свыше 22 тысячи терактов) и поздравительные телеграммы в адрес Микадо от “прогрессивной русской интеллигенции”. Впервые за всю отечественную историю целая каста людей, кормящихся за казённый счёт, поздравляла чужую армию с победами над Россией.
Ленин, написавший в 1915 году “Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству”, - не изобретал ничего нового, а просто озвучил настроения, которые уже десять лет пышно цвели в среде отечественной интеллигенции. Пройдёт еще двадцать лет, вырастут и встанут “на крыло” дети высокообразованных нигилистов и в сороковые годы ХХ века “цветочки” превратятся в “ягодку” власовской армии, воюющую с оружием в руках против собственного народа.
До сих пор мучает вопрос - могло ли быть по-другому в стране, окружённой внешними врагами, где опора государственности - привилегированное дворянство - уже полторы сотни лет паразитировало на собственном Отечестве, стремительно вырождаясь и превращаясь из носителя патриотизма в гнездо всевозможных пороков? Был ли вариант сменить печальное сползание в болото исторического забвения на стремительный взлёт без революционной разрухи, миллионов эмигрировавших и погибших в гражданской войне, разуверившихся и скончавшихся от болезней и голода? Насколько оправданным средством дератизации являлся поджог всего здания? Так ли необходимо было “сносить всё до основания”? Ведь затем пришлось по крупицам воссоздавать разрушенное - техническую и научную элиту, заводы и фабрики, памятники Нахимову и Суворову, офицерское достоинство, возвращать золотые погоны и звания, учреждать ордена императорских полководцев, восстанавливать патриаршество. И делать это не из любви к архаике. Просто в какой-то момент стало ясно - страна, лишённая корней, не опирающаяся на вековую историю, не уважающая героев прошлого, в противостоянии с Западом будет гарантированно раздавлена.
Поворот лицом к дореволюционной истории породил еще одну трагедию - те революционеры, которые осознали необходимость его и приступили к осуществлению, стали подвергаться обструкции и шельмованию со стороны прежних соратников и вынуждены были защищать возрождение России от новых врагов - бывших своих товарищей, физически уничтожать тех, кто препятствовал повороту России к своим корням, к своей духовной сокровищнице. И революционер Джугашвили превратился в красного императора, карающего хулителей России, по крупицам воссоздающего и преумножающего величие и славу Советской Империи, чей гимн начинался абсолютно еретическими, с точки зрения марксизма, словами: “сплотила навеки Великая Русь”. Иосиф Виссарионович Сталин - ужас для отечественных русофобов и непреходящий ночной кошмар “наших западных партнеров”!
На его плечи лёг не только груз восстановления народного хозяйства после гражданской войны, но и необходимость демонтажа революционных новоделов, несовместимых с исторической памятью и нравственными нормами русского народа. Набедокурено было много. Начиная с уродливого института “лишенцев” - лиц “неправильного происхождения”, лишённых гражданских прав, и заканчивая “Двенадцатью половыми заповедями революционного пролетариата” — популярной работой советского психиатра Арона Залкинда, вышедшей в 1924 году и посвящённой вопросам упорядочения личной жизни мужчин и женщин в СССР на основе классовой, пролетарской этики. Но самый мощный удар был нанесен по совместному проекту отечественных нигилистов и западных пропагандистов, поющих дружным хором песни о прирожденном невежестве русских и вековой дикости России.
В самом начале тридцатых была разгромлена обласканная Лениным историческая школа академика Покровского, заявлявшего под гром аплодисментов “наших западных партнёров”: “мы, русские, величайшие грабители, каких только можно себе представить”. Вслед за ней отправлен на свалку революционный поэт Демьян Бедный, с завидной регулярностью сочинявший пасквили на “мракобесную Русь”:
«Спала Россия, деревянная дура,Тысячу лет! Тысячу лет!Старая наша «культура»!Ничего-то в ней ценного нет»
Не помогла даже ссылка на высший авторитет: «Моею басенной пристрелкой руководил сам Ленин!»
Вместо него с легкой руки Сталина страну в середине 30-х буквально захлестывает культ Пушкина, следом реабилитируется Достоевский. В 1935 году произведения писателя включают в школьную программу… И это уже совсем в пику Ильичу, называвшему Фёдора Михайловича архивредным писателем. Именно Достоевского вождь всех времен и народов привел своей дочери как пример глубокого психолога.
Может быть, все дело в том, что в Сталине никогда не умирал не только романтик-революционер Коба, но и семинарист с библейским именем Иосиф, мечтавший совершить особый этико-исторический подвиг и искавший для этого подходящий образец? «Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою перед самим обществом, то есть перед церковью» , — эти слова Достоевского подчёркнуты рукой Сталина .
“По иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации..., - писал в “Братьях Карамазовых” Достоевский. - По русскому же пониманию и упованию надо, чтоб не церковь перерождалась в государство как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы способиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более”. Слева рукой Сталина приписано красным карандашом: «Ф.Д.» - так выглядел его знак согласия с автором.
Вся жизнь Сталина - это борьба за выживание в войне с коллективным Западом. Апофеоз - разгром фашизма и отчаянная послевоенная попытка избежать ядерной войны с англосаксами. Этого хватило бы для самоуспокоения самому придирчивому перфекционисту, но он и не думал о покое, видел вырождение партийных вельмож, чувствовал номенклатурную угрозу, пожирающую изнутри страну-победителя, пытался предотвратить надвигающуюся с тыла катастрофу. В конце жизни метался между забронзовевшими соратниками, увещевал, угрожал, сетовал: “Мало у нас в руководстве беспокойных... Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо...”.
“Положение сейчас таково, – говорил в приватной беседе Шелепину, – либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибли! Так поставлен вопрос историей”.
Вера в силу науки у Сталина была почти религиозная, чего не скажешь о вере в учёных. Вот его слова: “В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому”.
В который раз вождь пытался найти опору в прошлом. В связи с юбилеем Академии наук СССР предложил учредить в стране новые награды. Орден Ломоносова – за заслуги в разработке общих проблем естествознания, орден Менделеева – за заслуги в области химии, орден Павлова – за достижения в сфере биологических наук. Всемогущий партаппарат пропустил это предложение мимо ушей...
Перед самой смертью звонил члену вновь избранного Президиума ЦК Д.И.Чеснокову: «…Вы должны в ближайшее время заняться вопросами дальнейшего развития теории. Мы можем что-то напутать в хозяйстве, но так или иначе мы выправим положение. Если мы напутаем в теории, то загубим все дело. Без теории нам смерть, смерть!»
Государство-воин, победившее нашествие объединенного Запада, пережило своего Верховного Главнокомандующего всего на 38 лет - мизерный, по историческим меркам, срок. Державу - священный храм Сталин построить не успел. Надо предоставить шанс попробовать сделать это хотя бы на страницах книги.
(Из предисловия к 4й части "Император из стали")
Автор - Сергей Васильев