Lebensborn - расовые эксперименты нацистов по увеличению численности "арийской расы". Откровения бывшего эсэсовца Питера Ноймана об участии в программе Lebensborn.
Главный идеологический постулат нацистской Германии 1933-1945 — это расовое учение о превосходстве, так называемой, "арийской расы" над другими, более низшими расами. Адольф Гитлер и его приспешники заявили, что из всех современных народов только немцы и родственные им германские народы являются наиболее расово чистыми существующими народами "арийского происхождения". Они утверждали, что представители арийской расы - превосходят другие расы в интеллектуальном и физическом плане и являются носителями и распространителями высокой культуры. В национал-социализме "Третьего Рейха" -"арийская раса" рассматривалась как "раса господ" и предназначалась для мирового господства.
Считалась, что "чистый ариец" должен обладать определёнными физическими (нордическими) чертами - такими как светлые волосы, голубые глаза, высокий рост, длинная голова, узкое лицо.
Когда в 1933 году нацисты пришли в Германии к власти, то они стали преследовать две расовые цели.
1. В первую очередь они принялись "очищать" чистую немецкую кровь от крови представителей низших рас, к которым они причислили, в первую очередь, евреев и цыган. Браки немцев-арийцев с представителями низших рас были категорически запрещены в третьем рейхе. Затем была запущена в действие, так называемая программа, Т4. Программа Т4 предусматривала принудительную стерилизацию, а в дальнейшем и физическое уничтожение (эвтаназия) людей с психическими расстройствами, умственно отсталых, а также инвалидов (если они нетрудоспособны более 5 лет).
2. Вторая цель нацистов заключалась в том, чтобы увеличить в Германии численность "расово чистых "здоровых детей, которые бы соответствовали нацистским стандартам. Для этой цели в Германии в1935 году была создана организация Lebensborn, дословно "источник жизни".
Лебенсборн — это детище главы СС Генриха Гиммлера. До того, как связаться с нацистами Генрих Гиммлер пытался заниматься сельским хозяйством, в частности он разводил кур и индеек, занимался их селекцией, выводил самых мясистых и плодовитых кур. Тем же самым Генрих Гиммлер стал занимался и в организации Лебенсборн. Создавались питомники - пансионаты, в которые свозились молодые юноши и девушки, чистокровной "арийской расы", где от них требовалось только одно, чтобы они оставили "чистое и здоровье потомство".
Главным критерием отбора для программы Лебенсборн была чистая родословная. У всех участников проекта Лебенсборн проверялась родословная до 1 января 1800 года. Мужчин для Лебенсборн, в основном подбирали среди членов СС. Подходящих женщин находили в организации BDM (Союз немецких девушек), аналоге женского гитлерюгенд.
Всю заботу о матерях и детях Лебенсборн , брало на себя немецкое государство. Были созданы многочисленные дома матери и ребенка, в которых выращивались "маленькие чистокровные арийцы".
Бывший офицер СС Петер Нойман в своих мемуарах рассказывал о своём участии в данной программе. Это позволяет нам посмотреть на Лебенсборн изнутри . Приглашение от Лебенсборн Петер Нойман получил в 1940 году, когда ему было около 20 лет. Он был из простой рабочей семьи, прошёл все ступени гитлерюгенд , был очарован Адольфом Гитлером и его идеями национал-социализма. В то время он проходил обучение военно-политическом нацистском учебном заведении НАПОЛА, где главным критерием отбора было отменное физическое здоровье и чистая расовая родословная.
Вот как все это описывает Петер Нойман в своих мемуарах.
Весна. 1940 год. Несколько дней назад я явился в госпиталь.
Меня послал туда старший офицер медицинской службы, которого я встретил, когда первый раз прибыл в замок. Я вошел и остановился в ожидании.
Врач привел в порядок бумаги, разбросанные на столе, и встал.
– У меня к вам два вопроса, Нойман. Весьма важных вопроса.
Казалось, он колебался. Черты его лица выражали расположение и доброжелательность, но глаза были строги.
– Мы навели справки о вашей родословной. Вашей лично и семьи. Поздравляю. Вы истинный ариец. Мы проследили вашу родословную до XVIII столетия и убедились в том, что ваши предки чистокровные немцы.
Он прошелся вокруг стола и жестом предложил мне сесть в кресло. Я подчинился, несколько удивленный. Офицер подошел к шкафу с папками, порылся в них и наконец вытащил карточку.
– Между прочим, анализ крови показывает, что у вас вторая группа крови, – продолжил он, поворачиваясь ко мне. – Это чистая нордическая группа.
Он снова сел за стол, рассеянно играя карточкой из картотеки.
– Вы знаете, конечно, что существует несколько групп крови, Нойман, главные из них – вторая (А), третья (В) и первая (О). У людей, имеющих группу AB, часто содержится еврейская кровь в венах. Группа О часто ошибочно считается универсальной группой крови, поскольку она может переливаться людям с любой группой крови.
О чем он? Не собирается ли он использовать меня в качестве подопытной свинки в экспериментах по переливанию крови?
Офицер медицинской службы уставился взглядом в какую-то точку над моей головой.
– Вы, вероятно, знаете основные положения генетики, Нойман… Понимаете, что большинство человеческих особенностей, наряду с дефектами и изъянами, передаются каждому поколению посредством микроскопических элементов, называемых хромосомами в ядра клеток. Эти хромосомы или даже части хромосом и определяют, будет ли ребенок иметь папины голубые глаза, мамин рот или другие черты своих прародителей.
Его взгляд переместился на меня.
– Доказано, что несколько поколений могут сохранить и сохраняют те же способности – в искусстве, науке и т. д. Бах – продолжатель нескольких поколений музыкантов. Штраус, Бетховен, Рихард Вагнер также происходили из семей музыкантов. В другой сфере – династия Круппов, например, всегда одаривала Германию изобретателями и техническими гениями… Примеры многочисленны, и было бы утомительно приводить их далее.
Давая пояснения, офицер наблюдал за мной через свои очки без оправы. Его проницательный взгляд, казалось, оценивал мою понятливость, мой уровень интеллекта. Но он мог бы не утруждать себя этим предисловием.
Я все понимал.
Он сел и потер руки.
– С учетом этих фактов легко понять, что два расово чистых существа, с не смешанной арийской кровью, имеют все шансы произвести на свет ребенка, обладающего их характеристиками и здоровыми свойствами или, во всяком случае, изрядную долю этих свойств. В течение последних нескольких лет эти принципы получили практическое применение в выращивании чистокровных животных. На конных заводах обнаружено, что кобылица чистой родословной, спаренная с самцом-производителем тоже чистокровного происхождения, в девяти случаях из десяти дает чистокровное потомство. Это ключевое понятие. Чистокровность! Понимаете, вполне естественно, поощрять производство совершенных видов животных. Чистокровность радует всех. Но люди в ужасе воздевают руки кверху при мысли о применении того же принципа к человеческим существам. Почему? Разве то, что справедливо для животных, не должно быть справедливым и для людей?
Он улыбнулся.
– По правде говоря, если бы мы достигли такого уровня эволюции, который был бы достоин называться цивилизованным, то все это было бы излишним. Такие брачные союзы образовывались бы автоматически, как нечто само собой разумеющееся. К сожалению, человек еще не достиг совершенного состояния, позволяющего ему объективно диагностировать собственные ошибки. Сейчас является обычной практикой, когда какой-нибудь алкоголик после вечерней попойки совокупляется с алкоголичкой или, в худшем случае, с врожденной сифилитичкой, которая неизбежно произведет на свет урода. Ущербное существо, в свою очередь, произведет ущербное потомство. Задумайтесь на миг об этой пагубной прогрессии. В третьем или четвертом поколении появится масса ненормальных человеческих существ. Ими будут заполнены тюрьмы и приюты, и это не будет оскорблять наше нравственное чувство, никто не будет жаловаться. Разве это не чудовищное положение вещей?
Его лицо посуровело.
– В определенных вырождающихся и застойных странах считается ненормальным и даже негуманным то, что мы всеми средствами стараемся сохранить чистоту германской расы. Но разве не правительства этих стран проявляют слепоту и бесчеловечность, отказываясь хранить неповрежденным свое наследие? Не они ли преднамеренно разрушают свои собственные страны, мирясь с тем, что кровь их народов повреждена, испорчена и насыщена ублюдочными штаммами?
Он снова улыбнулся холодной улыбкой.
– Но, возможно, руководители этих стран считают очищение нашей расы опасным для себя.
Вошел санитар, держа в руке листок бумаги, который он положил на стол офицера. Тот взглянул на него и затем снова повернулся ко мне.
– Теперь о вас, Нойман. Мне прислали табели вашей успеваемости из Плёна, Фогельзанга и отсюда. Все прекрасно. Мы сможем кое-что сделать из вас. Думаю, вы догадываетесь, о чем я говорю. Уверен, что вы слышали о Lebensborn . Вас в числе пятерых ваших товарищей выбрали для поездки в Вестфалию. Наш фюрер, по советам Розенберга и Дарре, учредил эти питомники, в которых производится для Германии эта чистая, регенеративная кровь, так необходимая для будущего. Нам нужны такие молодые люди, как вы, здоровые, интеллигентные, испытанные и проверенные нацисты.
Я догадался, о чем идет речь. Как и все в гитлерюгенде, я знал о существовании этих учреждений, но никогда не представлял себя в качестве потенциального жеребца. Все это забавляло меня, но в то же время тревожило. Меня озадачивали возможные последствия.
Перед моим уходом врач встал и по-дружески положил мне руку на плечо.
– Нойман, вам лучше не распространяться об этом. Не делитесь с другими о том, что узнали.
Через два дня мы пятеро сели на поезд, уходящий с центрального вокзала Мюнхена.
Во Франкфурте-на-Майне мы пересаживаемся на поезд, идущий в Кассель, где делаем пересадку на местный поезд, который тащится со многими остановками до города Марбург-ан-дер-Лан.
У вокзала нас поджидает небольшой «Фольксваген».
– Парни, вам до Шмалленога? Садитесь!
После двухчасовой поездки в авто мы оказываемся далеко в горах хребта Ротхаргебирге.
Шмалленог (очевидно, все же Шмалленберг. – Ред.) – небольшое селение, которое производит впечатление заново и полностью перестроенного поселка. Он состоит как из небольших двухэтажных коттеджей с балконами, увитыми виноградными лозами, так и из больших многоквартирных домов казарменного типа высотой в шесть этажей. Последние выстроены вокруг лужаек в виде подков.
Наш водитель и гид ведет нас к зданию современного типа, похожему на госпиталь. Может, это руководящий центр Лебенсборн?
Мы начинаем нервничать. Возбуждение и энтузиазм поездки сменяется серьезными опасениями в отношении нашего будущего.
Нас проводят в большой зал, где женщина в форме БДМ (Лиги немецких девушек, – Ред.) сидит за полированным столом для регистрации. Она интересуется нашими именами и документами.
Покончив с формальностями, она оглядывает нас.
– Оставьте здесь свой багаж и отправляйтесь в комнату номер 17. Первый коридор направо, вторая дверь.
Мы поступаем так, как сказано.
В комнате номер 17 нас встречает медсестра. Должно быть, ее предупредили о нашем приходе по внутреннему телефону, поскольку прежде, чем мы смогли открыть рот, чтобы сказать что-то, она отрывисто вымолвила:
– Раздевайтесь, пожалуйста. Вот ваши карты, каждому – своя. Ступайте по одному в кабинет доктора Нивски. Он осмотрит вас.
В тот же вечер мне предлагают идти в рекреационное помещение.
В связи с этим понимаю, что медосмотр дал положительные результаты. Я выдержал испытание.
Рекреационное помещение с большим камином и тонированными стеклами окон напомнило мне зал собраний в Зонтхофене. Там было пятьдесят парней и девушек. Они играли в пинг-понг и шахматы, разговаривали или слушали музыку. Около десятка пар танцевали под музыку радио, которое было установлено в конце помещения рядом со своеобразной стойкой бара. Вскоре я обнаружил, что там подают только молоко и разные фруктовые соки.
Я окунулся в атмосферу студенческой жизни, которая напомнила мне импровизированные вечеринки в Виттенберге. Не было и намека на аморальное или даже фривольное поведение, того, что указывало бы на что-либо иное, кроме как обычное развлечение группы обыкновенных молодых людей.
Я чувствовал себя скованным.
Взобрался на один из стульев стойки бара и заказал у брюнетки за стойкой оранжад.
В помещении находилось несколько военнослужащих в мундирах сухопутных войск, люфтваффе, ВМС. Пять или шесть человек носили форму СС.
Офицеры и прочие военные разговаривали друг с другом поразительно раскрепощенно.
Никого из Зонтхофена я не заметил.
Я спросил официантку:
– Скажите мне, пожалуйста, фрейлейн, здесь есть кто-либо в форме НАПОЛА?
– Здесь несколько залов, – ответила она. – Возможно, они находятся в другой части здания.
У меня не было никакого желания вникать в этот вопрос более глубоко, и я спустился со своего насеста, поблагодарив ее. Но без оплаты, потому что здесь не платят.
В поле моего зрения попала блондинка, которая просматривала какие-то журналы, сидя за небольшим круглым столиком. Она была самим совершенством – фигурой, лицом и зубками, – если не считать одного недостатка, который я заметил сразу: ее глаза были цвета голубого фарфора, но почти без всякого выражения.
Я подошел к ней:
– Добрый вечер, фрейлейн. Надеюсь, не помешаю. Я заскучал в баре. Разговаривать с официанткой не особо увлекательно.
Она взглянула на меня и улыбнулась:
– Вы, должно быть, здесь новичок. Только новичок бывает столь предупредительным в разговоре с девушкой. И столь вежливым. Но садитесь, пожалуйста.
Я сел в соседнее кресло. Она положила журнал на стол.
– Вы приехали сегодня?
– Да, из Баварии, в полдень. – Я наклонился к ней. – Простите. Как ужасно с моей стороны, что я не представился. Меня зовут Петер Нойман, я учусь в Зонтхофене.
Она ответила с чуть ироничной улыбкой:
– Лотта Пфлинген. Для вас – Лизалотта.
– Скажите мне, фрейлейн… Лизалотта, надеюсь, вы мне позволите вас так называть – вы так очаровательны, добры и внимательны. Вы не раскроете бедному невежественному новичку тайны этого места? Что здесь происходит? Я имею в виду вообще. Конечно, речь идет не о генетической стороне дела, но…
– Но вам до смерти хочется знать, как мы все попадаем в постель, согласно национал-социалистическим правилам? – прервала она меня, вновь улыбаясь.
Ее слова меня сильно смутили. Должно быть, я покраснел.
– Я не это имел в виду. Мне хочется знать, как организован Шмалленог.
Она стала серьезней.
– Знаю об этом не больше чем вы. Сама здесь только три дня. Можете быть абсолютно уверены, что, если бы я находилась здесь несколько дольше, мы бы не разговаривали друг с другом в данный момент. Возможно, меня бы уже… заказали! Могу сообщить лишь то, что мы, то есть, понимаете, девушки, живем в общих комнатах на шесть или двенадцать постелей. За нами смотрят «юнгмедельфюреринен» ( функционеры Союза немецких девушек, ответственные за 150 других девушек. – Ред.) из БДМ. Выбранные девушки… исключаются из списка обитательниц спальни и перемещаются в другое отделение, имеющее дело с правовыми вопросами брачного союза и, конечно, с будущими детьми, которых он может произвести. Потому что мы должны помнить, для чего мы здесь, – тихо закончила она, глядя в сторону. – Странный долг, который требует страна, не правда ли?
Я покачал головой и поднялся.
– Все это слишком сложно для нашего понимания. Потанцуем?
Она кивнула в знак согласия, и мы вышли на танцевальное пространство.
По радио играли блюз или что-то в этом роде. Лоб девушки приблизился к моим губам, и я чувствовал аромат духов, исходивший от ее светлых локонов.
– На самом деле все это очень глупо выглядит, – вздохнула она.
– Мы могли бы встретиться обычным способом на вечеринке и стать добрыми друзьями без обязательного условия разделить постель.
Я крепко держал ее вблизи себя. Мы медленно танцевали среди других пар.
– Вы действительно полагаете, что встреча парня и девушки в обычном порядке так уж сильно отличается? – спросил я. – Если не лицемерить, то я думаю, это одно и то же. После первоначальных нескольких минут мужчина оценивает свою жертву, а женщина готова ею стать при условии, что за это будет заплачена определенная цена и что мужчина соблюдает правила игры или моральный кодекс, если вам угодно.
Она пожала плечами.
– Чего говорить об этом? Я уверена, что вы правы. Это лучший способ поведения. Во всяком случае, вы мне нравитесь, – прошептала она мне в ухо. – Не буду спрашивать, нравлюсь ли я вам. Вы меня выбрали. Надеюсь, не просто от скуки.
Я не ответил. Как бы то ни было, музыка прекратила играть, и мы вернулись на свои места.
После танца мы долго сидели рядом и непринужденно болтали о разном.
Около полуночи она посмотрела на часы и предложила:
– Не пойти ли нам к тебе? Мне надоела эта музыка, болтовня и шум. А тебе?
Улыбнувшись, я согласился.
Мы поднялись, и я вдруг почувствовал себя ребенком, которого ведут за руку. И все же я проехал несколько сотен километров просто для того, чтобы продемонстрировать свою мужскую состоятельность.
Перед тем как подняться на второй этаж здания, предназначенный для этой цели, я кое-что вспомнил.
– Кажется, нам нужно сначала проштамповать наши карты. Так написано на памятке, которую мне вручили.
Теперь настала очередь Лизалотты покраснеть.
Выполнив эту необходимую формальность, похожую на некий брак-экспресс, – мы пошли в мою комнату.
Как только мы вошли в комнату, Лотта небрежно сбросила жакет и села на кровать, скрестив ноги.
– Вот и я, герр Петер Нойман. Машина для производства детей в вашем распоряжении. – Ее смех прозвучал фальшиво. – Ты не думаешь о том, как ужасен бизнес по продаже женского тела в качестве инструмента деторождения?
Я сел рядом.
– Успокойся, Лизалотта. Ты не торгуешь телом. Ты предоставляешь его Германии, а это уже другой вопрос.
Я погладил ее по голове. Потом моя рука скользнула к ее плечам, перебирая локоны густых светлых волос, и переместилась далее по телу.
Она отдавалась мне с какой-то отчаянной решимостью. Но у меня не было чувства, что она принадлежит мне полностью и без остатка. Лотта не отводила от меня взгляда, в выражении ее лица запечатлелся вызов. Только по истечении некоторого времени, когда уже невозможно было сдерживаться, она действительно позволила себе предаться естественному влечению.
Позднее, когда она прижалась ко мне, я поместил ее голову в изгиб своей руки.
– Петер, как ты думаешь, если у нас будет сын, он будет похож на нас?
– Сын или дочь, Лотта. Мне хотелось бы, чтобы у нее были твои глаза, ротик, волосы… Ну, и что-то от меня. Чтобы ты всегда помнила своего Петера.
– Как все это смешно. Мы сблизились всего на один раз. Затем акт совершился, и ты уходишь. Я же больше никогда не увижу тебя снова.
– Почему, милая, ты говоришь «никогда»? Жизнь полна сюрпризов.
Не открывая глаз, она провела рукой по моему лицу, словно лицу слепого.
– Скажи, Петер, ты обручен? У тебя есть девушка? Ты расскажешь ей об этом?
– Давай говорить о чем-нибудь другом, Лотта. Почему ты не расскажешь, как оказалась здесь? Вы все здесь добровольно?
Она прижалась ко мне теснее и издала мяукающий звук, как кошка.
– Добровольно – да, если тебе угодно так выразиться. В большинстве своем мы из БДМ, где применяются разные способы давления, чтобы уговорить нас, упирая все время на патриотизм, конечно. Во всяком случае, тебе грозит масса неприятностей, если откажешься, бесконечная нервотрепка.
Она чуть отодвинулась.
– Не заставляй меня углубляться в это, Петер! Это так глупо, в этом нет смысла. Во всяком случае, я действительно не могу с уверенностью сказать, как получилось, что я оказалась здесь. Думаю, мне стало все ясно только тогда, когда я приехала в Шмалленог. Но было уже поздно.
Она поцеловала меня, и я снова ее обнял.
В последующие несколько дней мы жили как настоящие муж и жена.
Когда пришло это ощущение, мы стали обедать в одной из небольших гостиниц в долине или на природе, в чаще леса. Мы обследовали соседнюю местность от Виллингена до берегов Рура или Эдера.
Повсюду в горах Ротхаргебирге располагаются маленькие деревушки с домами, выкрашенными в разные цвета, с растущими на стенах цветами, с крышами, покрытыми красной черепицей, которая сверкает полировкой. В Альтенхундене, Бад-Берлебурге, Винтерберге и Эрндтенбрюкке находятся другие питомники Лебенсборна. Здесь и там можно видеть высокие, побеленные здания в стиле модерн, госпиталь или дом материнства. Можно встретить недавно построенные обычные дома для проживания матерей и детей, где они остаются несколько месяцев и даже лет после рождения, в зависимости от обстоятельств.
Оплачивает проживание Третий рейх.
Лизалотта выглядела несколько подавленной, когда мы проходили мимо этих высоких домов, похожих на бараки. Она, несомненно, думала о том времени, когда ей придется жить в одной из этих каменных клеток со своим ребенком – с нашим ребенком.
Однажды в полдень, когда мы лежали на весенней травке, глядя в небо и наблюдая облака причудливых форм, она вдруг попросила меня показать карту, которую мне выдали по прибытии в Шмалленог (Шмалленберг. – Ред.).
В карте было записано среди прочих вещей, что, став партнерами, мы не можем менять своего решения. На карте, помеченной словом «Мужчина», констатировалось, что в самых исключительных обстоятельствах нас могут попросить перебраться в другие питомники.
Лотта читала это, надув губы.
– Итак, если тебя попросят, тебе придется уйти и спать с другой девушкой? Боже, как отвратительны эти люди!
Я улыбнулся:
– Не беспокойся, глупышка! Пока вопрос об этом не стоит. И не забывай, что у нас, к сожалению, осталось всего два дня для совместного проживания.
Она настороженно посмотрела на меня:
– Ты будешь мне писать, Петер? Впоследствии?
– Обещаю.
Затем мы расстались.
Для других парней из Зонтхофена, которые тоже нашли единственную в мире девушку на шесть дней, было так же трудно завершить это удивительное испытание, как и мне.
Лотта поклялась, что напишет мне, как только тесты покажут результаты нашего искусственного любовного романа.
«Искусственного» – это неточное слово. Мы с Лоттой познали немного счастья.
Поразительное испытание в жизни мужчины.
Слезы, поцелуи, обещания. И поезд отходит.