Новости о рублевской «Троице» напоминают теперь сводки с театра военных действий. Хотя что теперь не напоминает сводки с театра военных действий? Патриарх Кирилл идет на таран, заявляя, что икона год будет стоять в Храме Христа Спасителя, а потом отправится в Лавру. Музейщики отходят на заранее подготовленные позиции, напоминая, что 18 июня она должна вернуться к реставраторам Третьяковской галереи. Готовят, говоря иначе, контрнаступление. Чиновники минкульта пытаются совершать сложные маневры, демонстрируя присущую чиновникам грацию. На заднем плане вместо хора – стадо депутатов, ощутивших внезапно, что место иконы – в церкви. Об этом и вопят на разные голоса.
А «Троица» — в храме, в специальной капсуле и под охраной дюжих росгвардейцев в камуфляже. Видимо, охрана понадобилась для того, чтобы не вспорхнули вдруг нарисованные ангелы и не отправились туда, где до сих пор принимают жалобы даже на самых главных начальников.
И наблюдая за этой печальной историей, я почему-то (или не почему-то) вспомнил вот что. Есть такой город на Волге – Тутаев. Райцентр в Ярославской области. Вернее, конечно, Романов-Борисоглебск, но с возвращением исторического имени там целая эпопея, и она пока ничем не кончилась.
Красноармеец Илья Тутаев погиб, подавляя ярославское восстание, и таким вот образом память его большевики увековечили, отняв у старого года старое имя. Впрочем, слово «Тутаев» как-то тут прижилось, если не знать, откуда оно вообще появилось, и не подумаешь, что дело в подвиге красного героя.
Город старый, всякое повидавший, кое-что сохранивший – есть и старинные дома, и древние церкви. Есть великолепный Воскресенский собор, изящный настолько, что думали даже, будто возвели его мастера-итальянцы. Но нет, местные, ярославцы. И расписали местные. Можно полюбоваться на росписи, они уцелели. На иконы, на разные чудеса. Имеется, например, громадная темная икона Спаса. Под ней – специальный лаз. Если проползти через лаз, от всех грехов, говорят, очистишься. Не знаю, не рискнул, но люди ползут.
Это – на Борисоглебском берегу реки. Городов, собственно, было два, объединили их только в XIX веке, но и потом названия сохранялись; сейчас, уверяют местные, все уже не так: есть правый берег и левый берег. Но я позволю себе цепляться за старину.
На Романовском берегу – Крестовоздвиженский собор. Тоже XVII век. А расписывал его Гурий Никитин Кинешмянин, главный русский мастер фресок.
Даже если вы никогда не слышали его имени, вы наверняка видели его работы. Церковь Ильи Пророка в Ярославле – это Гурий. Троицкий собор Даниилова монастыря в модном туристическом Переславле-Залесском – Гурий. Спасский собор Спасо-Евфимиевского монастыря в еще более модном Суздале – он. И Троицкий собор Ипатьевского монастыря в Костроме. И Архангельский собор в Московском Кремле. И вот – здесь.
Когда-то давно русского мастера ошеломили западные гравюры. И он пытался вписать иноземные хитрости в русскую традицию. И особенно завораживали его сцены из Апокалипсиса. Помните – ну, конечно, помните – и чудовищных зверей, и гибель белых, сахарных городов, и саранчу с человечьими лицами, и красного дракона, по золотому полю ползущего в эти самые гибнущие города. Гурий Никитин свое дело знал.
Тутаев – совсем особенное место. Его место. Крестовоздвиженский собор он расписывал дважды. Сначала – начинающим еще художником, рядовым артельщиком работал на паперти. Потом – уже признанным, уже главным, во главе собственной артели украшал основное пространство собора.
А собору не повезло. Нет, его отреставрировали и побелили, и крышу, слава Богу, заделали (следы подтеков, оставленные осенними дождями, до сих пор видны на стенах). Но реставрация фресок – тяжелое и долгое дело.
И они с каждым годом все бледнее, все ближе их смерть. Они исчезают на наших глазах. Раз за разом приезжая в Тутаев, видишь – стало хуже. Еще чуть хуже. Еще меньше времени осталось у этой красоты.
Видеть такое больно. Вот буквально, физически больно.
Я не знаю, что тут можно сделать. Никакой общественной организации, пожалуй, не под силу запустить процесс реставрации фресок в таком объеме. Даже если удастся обойти все законодательные препоны – памятник федерального значения, как-никак. Церкви явно не до того – важнее ведь лепить страшноватые новоделы да отбивать у музеев сохранившиеся пока шедевры. Государству… Ну, тем более не до того. Государство, не жалея средств и сил, защищает маму от родителя номер один, - так бы я, пожалуй, определил нынешний смысл его существования. И страшно задумываться о том, как далеко оно в своей непримиримой борьбе готово зайти.
Но ему теперь уж точно не до Гурия. Фрески Гурия гибнут. Прямо сейчас.
Люди высокой морали наверняка скажут, что это – не самое страшное из происходящего вокруг. И я не стану спорить. Не самое. Но ведь гибнут.
Совершенно не знаю, как им можно помочь. Просто хочу рассказать, вдруг вы не знаете, – есть пока еще они в маленьком городе Тутаеве. Можно поехать и увидеть. Мне кажется, что и святым, и бесам, которых рисовал Гурий, почему-то важно, чтобы мы на них смотрели. Зачем-то нужно.
Кто знает, сколько им осталось. Да и нам. Стоит поспешить.
