Вчера все новостные каналы сообщили о разрушении плотины Каховской ГЭС. Истинные масштабы трагедии пока сложно оценить. Волна прорыва - это страшное явление. В военно-инженерной академии была кафедра, которая занималась такими вопросами, как оценка последствий подрыва дамб. Но реформы армии в эпоху всем известного скандально снятого министра обороны привели к тому, что Военно-инженерная академия прекратила свое существование. Сейчас по бывшему адресу академии располагается Высшая школа экономики. Экономисты нужнее военных инженеров ...
Двадцать один год назад я преподавал на кафедре инженерных заграждений Военно-инженерной академии. Однажды, перебирая в шкафах кабинета залежи всякой макулатуры, оставшейся от предшественников, я наткнулся на ученическую тетрадь, исписанную ровным, аккуратным и красивым почерком. Сейчас так не умеют писать. Этот красивый почерк меня и побудил к тому, что я начал читать, что же там написано. Написанное оказалось бесценным как для меня лично, так и для истории. Только пока этого никто еще не оценил. Тетрадь эта принадлежала генералу Шифрину, которого к тому моменту уже не было в живых. Возможно, с этической точки зрения это и неправильно, что я публикую чужую рукопись, но позволить сгинуть этому историческому рассказу в небытие, на мой взгляд, значительно большее преступление. А потому и вставляю его без рецензии.
Когда из обстановки на фронте для меня стало совершенно ясно, что ДнепроГЭС придется взрывать, дабы не отдать его целым в руки врага, я доложил Военному Совету фронта свои соображения об этом и просил разрешения начать подготовку к взрыву. Командующего фронтом генерала армии Тюленева не было, он выехал в Днепропетровск, и все вопросы решал член Военного Совета фронта Армейский Комиссар II ранга А.И. Запорожец совместно с начальником штаба фронта генерал-майором Романовым. Товарищ Запорожец, выслушав меня, сказал: «Что же это ты, вся страна пять лет, строила ДнепроГЭС, а ты раз и взорвать! И думать об этом не смей!» На мое возражение: «Если немцы захватят ДнепроГЭС в целости, то Вы же первый мне голову снесете» Запорожец ответил: «Иди, и чтобы я об этом больше не слыхал. Никому об этом не говори и не разводи панику». В этот же день, будучи, на докладе у второго члена Военного Совета Предсовнаркома Украины товарища Корниец Л.Р., я и ему доложил, что ДнепроГЭС необходимо готовить к взрыву, на что Корниец мне ответил: «Взрыв ДнепроГЭСа имеет не только военное, но и политическое значение. Никому об этом пока не говори. Если рабочие узнают, что готовится взрыв ДнепроГЭСа, это может вызвать панику. Я сегодня буду говорить со Шверником и завтра мы об этом еще поговорим».
Видя такое отношение Командования фронта к столь важному вопросу, и чувствуя, что никто не хочет взять на себя ответственность за столь серьезное мероприятие, как взрыв ДнепроГЭСа», я вызвал к прямому проводу начальника Главного военно-инженерного управления (ГВИУ) генерал-майора инженерных войск Котляр Л.3., чтобы с ним посоветоваться, как быть. К проводу прибыл зам. Начальника ГВИУ полковник Колесников З.И.. Так как Колесников мой товарищ по учебе в Инженерной Академии, одного со мной выпуска, разговор состоялся в таком духе. Коротко обрисовав положение на фронте и необходимость подготовки к взрыву ДнепроГЭС, я доложил, что мое обращение в Военный Совет фронта не встретило поддержки, и что ответственности на себя никто не хочет брать. И в заключении я передал ему дословно: «Если ты, Захар, дорожишь моей головой, то прошу, поставь срочно, где это следует, вопрос о разрешении фронту готовить ДнепроГЭС к взрыву. А так как у меня нет качественных ВВ (инженерные войска фронта, не получая ВВ централизованно, производили подрывные работы с помощью различных суррогатов и бракованных авиабомб и снарядов, которые нам любезно передавали Командующие ВВС и Артиллерии), то прошу срочно прислать сколько сможешь толу, так как надо готовить так, чтобы не было отказа. А без тола вряд ли можно рассчитывать на безотказный взрыв». Товарищ Колесников обещал срочно доложить обо всем этом Начальнику ГВИУ товарищу Котляру.
Через два дня мне позвонили с фронтового аэродрома, что в мой адрес прибыло два самолета ТБ-3 с взрывчаткой (20 тонн) и просили срочно забрать этот груз. Этим же самолетом прибыли командированный Начальником ГВИУ специалист – подрывник Б.А. Эпов с двумя молодыми офицерами из Московского инженерного училища для помощи в подготовке к взрыву ДнепроГЭС.
Я быстро достал автомашины и вывез взрывчатку с аэродрома и складировал ее прямо в потерне плотины, там, где она должна была быть расположена в качестве заряда для подрыва тела плотины. Так что, для взрыва плотины осталось только устроить забивку из мешков с песком.
Начальником по подготовке к взрыву и производства самого взрыва я назначил подполковника Эпова. В его распоряжение я выделил саперную роту дивизионного саперного батальона дивизии, которая обороняла подступы к ДнепроГЭСу. Представителем инженерного управления фронта для наблюдения за работами и связи со мною, я назначил офицера технического отдела подполковника Петровского. Вся эта работа производилась втайне от Командования фронта, так как санкцию на это Военный Совет фронта не дал.
На следующий день в инженерное управление принесли шифровку с резолюцией: «т. Шифрину – и подпись – Запорожец».
В шифровке было изложено Постановление ГОКО за подписями Сталина и Шапошникова. В этом Постановлении было указано: «что в случае крайней необходимости, разрешается произвести разрушение ДнепроГЭСа, при чем подробно указано какие разрушения производить: взрывать мост, тело плотины в двух местах, шлюз и мост через шлюз. Демонтаж оборудования и агрегатов станции был возложен на начальника ДнепроГЭС, а контроль за демонтажем и вывозом агрегатов и оборудования на Замнаркома Электростанций товарища Жимерина Д. Г.
Прочитав эту шифровку, я с облегчением вздохнул. Обстановка на фронте к этому времени была следующая: немцы были уже на подходе к ДнепроГЭСу. Войска фронта отходили с боями за реку Днепр, от Никополя до Херсона по переправам, наведенным отходящими частями, соединениями, фронтовыми понтонными батальонами и дорожными войсками фронта.
Вызвав начальника технического отдела инженерного управления фронта полковника Харчевина, дал ему приказание заминировать подступы к ДнепроГЭСу, использовав для этой цели взвод от саперной роты, готовящей ДнепроГЭС к взрыву.
С полученной мною шифровкой я пошел к члену Военного Совета фронта товарищу Запорожец и доложил ему о состоянии подготовки ДнепроГЭС к взрыву, и просил назначить представителя от штаба фронта, ответственного за подачу команды на взрыв, мотивируя это тем, что офицер, готовящий ДнепроГЭС к взрыву, не сможет знать обстановки на фронте и момента взрыва несмотря на то, что он имеет связь с командиром дивизии НКВД, обороняющей ДнепроГЭС. Дело очень ответственное и необходимое, чтобы команду на взрыв дал человек, облеченный полномочиями Командования фронта.
Товарищ Запорожец выделил ответственным за подачу команды на взрыв Заместителя Начальника штаба фронта генерал-майора Харитонова и приказал мне связаться с ним.
После доклада Запорожцу я пошел ко второму члену Военного Совета товарищу Корниец Л. Р., которому доложил о ходе подготовки к взрыву ДнепроГЭС, и что Запорожец назначил генерала Харитонова ответственным за подачу команды на взрыв, а я сейчас выеду на место работ. Товарищ Корниец спросил меня: «Вы знаете обстановку на фронте? Успеют ли ваши люди подготовить все вовремя, не опоздают ли? Дело ведь очень ответственное». – «Полагаю, что к вечеру сегодня все будет готово. Ведь работают они уже вторые сутки», - ответил я. – «К вечеру я заеду на ДнепроГЭС и посмотрю там, как у них идет работа», - сказал мне на прощание товарищ Корниец.
От Корниец я сразу же пошел к генералу Ф. М. Харитонову и доложил ему, что решением члена Военного Совета товарища Запорожец он назначен ответственным за подачу команды на взрыв ДнепроГЭС. Харитонов сказал, что он такое указание от Запорожец уже получил. Доложив ему о ходе подготовки к взрыву ДнепроГЭС, указал, что ответственным за подготовку и производство взрыва станции мною возложена на прибывшего из Москвы специалиста-подрывника подполковника Эпова, а моим представителем на месте работ является подполковник А. Ф. Петровский, офицер технического отдела инженерного управления. Я предложил генералу Харитонову поехать на место работ, где я ему представлю товарищей Эпова и Петровского.
Генерал Харитонов спросил меня: «Ты обедал?», - на что я ответил: «Нет еще, некогда было». – «Ну, вот и хорошо. Сейчас мы с тобой пообедаем и поедем», - сказал Харитонов.
Пообедав, мы выехали на ДнепроГЭС. Когда мы подъезжали к месту, плотина и станция обстреливалась немцами артиллерийским и минометным огнем. Наблюдая такую ситуацию, генерал Харитонов примерно в одном километре от ДнепроГЭС остановил машину и сказал мне: «Видишь обстановочку? Я к плотине не пойду. Отправляйся туда и вызови ко мне твоих офицеров, и я им дам указания и проинструктирую их. Я тебя здесь подожду, вот в этой хате». Я, где бегом, а где ползком, добрался до плотины. Ознакомившись с ходом работ, я сказал Эпову и Петровскому, что ответственным за подачу команды на взрыв Военный Совет фронта назначил генерал-майора Харитонова, которому я их сейчас представлю. Ползком выбрались мы из зоны обстрела и пришли к хате, где нас ожидал генерал Харитонов. После того, как я представил Эпова и Петровского генералу Харитонову, последний, обратившись к ним, сказал: «Вот что, товарищи! Я здесь сидеть не буду. Проинструктирую вас и уеду. Действовать будете по обстановке. Свяжитесь с командиром дивизии НКВД, обороняющей ДнепроГЭС, и держите с ним связь. При подходе немцев к плотине, взрывайте ее. Вот и все. Ясно вам?» Эпов и Петровский сказали, что им все ясно. «Вот и хорошо, - сказал Харитонов, - желаю вам всего хорошего».
Попрощавшись, Харитонов, обращаясь ко мне, спросил: «Ну, а ты куда сейчас? Поехали в штаб». «Нет, - ответил я, мне необходимо сейчас поехать на переправы, проверить, как там дела». Распрощавшись, мы разъехались.
Я поехал на Каховскую переправу, так как к ней двигалась основная масса отступающих войск фронта.
Но пробраться к переправе было не так легко. Все подходы к Каховской переправе, впрочем, также как и к другим переправам, были забиты отступающими войсками. Все спешили поскорее переправиться за Днепр. Комендантская служба явно не справлялась под напором войск, бравших переправу с боем, оттирая более слабых. А так как подходы к переправам были открытыми, то скопившиеся войска у переправы являлись хорошим объектом для бомбежки, чем и не замедлила воспользоваться авиация противника.
Еще не доезжая к переправе, километра за три, вижу, как до десяти самолетов бомбят переправу, и, главным образом, подходы к ней. Машины, повозки, люди, спасаясь от бомбежки, рассредоточились по полю, и как только авиация противника улетела, быстро начали с удвоенной энергией пробиваться к переправе. Но не успели они подойти к переправам, как немецкие самолеты опять появились, «обрабатывая» подошедшие колонны войск и автомашин. И так повторялось несколько раз. А так как прикрытия зенитной артиллерией переправа не имела, то немецкая авиация действовала смело и безнаказанно.
Навести порядок на подходах к переправе невозможно было, так как никто из старших офицеров не выполнял требований постов комендантской службы, и только на самой переправе поддерживался, с большим трудом, относительный порядок.
За свою недисциплинированность войска несли немалые потери от авиации немцев, бомбивших переправы.
Пробыв несколько часов на переправе, пытался установить кое-какой порядок, что мне мало удалось, так как воздействовать на не подчиняющихся требованиям комендантских постов у меня нечем было. Дав указания и некоторые советы коменданту переправы, я поехал на другие Днепровские переправы, и на следующий день часам к 16 прибыл в штаб фронта.
Еще не заезжая к себе, встретил полковника Харчевина, который мне доложил, что он только что получил особое задание члена Военного Совета товарища Запорожец поехать на ДнепроГЭС и не допустить взрыва плотины и моста до подхода наших десяти танков, которые должны прибыть завтра утром из Днепропетровска, для того, чтобы задержать продвижение немецких танков.
А к ДнепроГЭСу двигался 14 механизированный корпус немцев и танковая армия Клейста, чтобы с ходу захватить ДнепроГЭС и использовать для переправы через мост и плотину свою танковую армию.
«А обстановку ты знаешь?», - спросил я его. - «Да, знаю. Ознакомился в оперативном управлении». - «Ну, ладно, - ответил я, - спеши, не опоздай». Харчевин сел в машину и помчался выполнять приказание члена Военного Совета Запорожец.
А меня мучила мысль. Успеет ли Харчевин выполнить задание, полученное им от члена Военного Совета, так как еще накануне немцы были в непосредственной близости от плотины. Когда я там был, вызывая Эпова и Петровского, немцы обстреливали подходы к плотине с левого берега минометным огнем.
В 18 часов 18 августа, сидя у себя в штабе фронта, услышал сильный взрыв, который мог быть только взрывом плотины. Сердце у меня екнуло, и я с нетерпением ждал возвращения Эпова и Петровского, так как связи ни по радио, ни по телефону штаба фронта с руководителем работ по подрыву ДнепроГЭС не было.
В это время ко мне зашел комиссар инженерного управления фронта старший батальонный комиссар Притула А. Д. и спрашивает: «Слушай, ты не знаешь, что это за взрыв только что был?» – «По мощности взрыва можно предположить, что это взорвали ДнепроГЭС. Вот жду Эпова и Петровского». – «Ну! Неужели? Тогда и я у тебя подожду их». И мы начали обмениваться впечатлениями о своих поездках по переправам.
Примерно через час после взрыва, ко мне прибыли полковник Харчевин, посланный членом Военного Совета товарищем Запорожец с особым заданием, и подполковники Эпов и Петровский.
Харчевин доложил мне, что выполнить задание члена Военного Совета он не смог, так как когда он прибыл к плотине, Эпов уже зажег зажигательную трубку, и когда он вошел в потерну, то видел по горению бикфордового шнура, что он не успеет добежать и отрезать горящий шнур.
Эпов и Петровский доложили, что, действуя в соответствии с полученными ими указаниями от генерала Харитонова, связавшись с командиром дивизии НКВД, оборонявшим ДнепроГЭС, они после того как командир дивизии прошел через потерну и сказал им, что на том берегу осталось только прикрытие, которое переберется на этот берег на лодках, и что можно подрывать плотину и мост, так как немецкие танки уже на подходе к мосту. Эпов и Петровский, выйдя из потерны на поверхность, видели подходящие немецкие танки к мосту, дали команду на взрыв моста перед плотиной и по потерне прошли через оставленный проход в забивке, дали команду заделать забивку. И когда эта работа была закончена, Эпов поджег зажигательную трубку.
Выслушав доклады Харчевина, Эпова и Петровского, я сказал: «Что ж, товарищи, пойдемте сейчас к члену Военного Совета товарищу Запорожец, и я доложу ему о взрыве ДнепроГЭС. Вас я прошу пойти со мной, так как могут быть вопросы, на которые я ответить не смогу, и вы там понадобитесь». Товарищ Притула сказал: «Я пойду с вами».
В приемной члена Военного Совета товарища Запорожец прошу адъютанта с просьбой доложить Запорожцу, что прибыл доложить о взрыве ДнепроГЭС. Адъютант сразу же пошел докладывать и не прошло и минуты, как я и Притула были в кабинете товарища Запорожец. Здесь же находились: второй член Военного Совета Корниец Л. Р., председатель военного трибунала фронта, начальник Особого отдела фронта и еще ряд работников фронта.
Докладываю товарищу Запорожец, что в 18 часов ДнепроГЭС взорван. «Как взорван? Кто дал команду взорвать? Я же послал вашего полковника со специальным заданием не взрывать. Это диверсия!» Я докладываю: «Вами был выделен Заместитель Начальника штаба генерал-майор Харитонов для того, чтобы он дал команду на взрыв, когда это потребуется. Я связал руководящих по подготовке к взрыву ДнепроГЭС подполковников Эпова и Петровского с генералом Харитоновым, который их проинструктировал, как действовать. И как они мне доложили, действовали точно по его указаниям». Запорожец в ответ разразился грубой бранью и со словами: «Это диверсия! Где они? Я лично их расстреляю завтра перед строем солдат».
Я сказал: «Харчевин, Эпов Петровский у вас в приемной». – «Зови их сюда», - крикнул Запорожец.
Я позвал их в кабинет.
Запорожец сначала обрушился на Харчевина: «Почему не выполнил моего задания?» Харчевин доложил обстановку в момент его прибытия на ДнепроГЭС, и что он не смог ничего сделать, так как было уже поздно. Тогда Запорожец напустился на Эпова и Петровского, обвиняя их в совершении диверсии и, грозя им расстрелом, приказал арестовать их.
Начальник Особого отдела фронта лично забрал личное оружие у Петровского и Эпова, вызвал из приемной своего адъютанта и приказал ему отправить их в подследственную тюрьму Особого отдела. Харчевину Запорожец приказал организовать переправу оставшихся на том берегу войсковых подразделений.
Обращаясь ко мне, Запорожец спросил: «Ну, а Шифрин какую роль сыграл в этой диверсии?» Тут Корниец, обращаясь к Запорожцу, сказал: «Александр Иванович! Шифрина нечего трогать, он свое дело сделал и держал меня в курсе подготовки ДнепроГЭС к взрыву. Потом мы с этим разберемся».
Взглянув на Притулу Запорожец обрушился на него: «А ты чего смотрел, комиссар! Какой ты комиссар? Ты паршивый замполит, не смог предупредить диверсии. Я жду к утру из Днепропетровска десять танков, чтобы утром организовать контратаку против немецких танков, а вы сорвали мне эту операцию. Вот вы мне отвечаете, - обращаясь ко мне и Притуле, сказал Запорожец, - плотину завтра к утру восстановить, иначе головы с вас сниму. Идите!».
При всем трагическом положении, услышав такое приказание, я чуть не рассмеялся, но чтобы не накалять обстановку, и без того уж очень напряженную, я сказал: «Разрешите съездить и посмотреть, что можно сделать!». Не отвечая мне, запорожец обращается к Притуле: «Поезжай сейчас же, комиссар, в Днепропетровск на завод мостовых конструкций и отбери необходимые готовые фермы для восстановления плотины». Притула ответил: «Есть, разрешите идти?». – «Идите!».
Мы с Притулой вышли из кабинета, затем, выйдя во двор, глубоко вздохнув, я говорю Притуле: «Поедем со мной на плотину, посмотрим, каковы результаты взрыва, и что можно сделать. Хотя заранее знаю, что сделать мы ничего не сможем, особенно к утру». – «Да, попали мы с тобой в переплет. Поехали», - ответил Притула.
Пошли мы к себе в управление, где нас встретил начальник оперативного отдела инженерного управления полковник Колмаков А. А. и доложил, что пришли шифровки от командиров 2 кав. корпуса, переправлявшейся на Днепре, ниже по течению в районе Никополь с жалобой, что большой волной, идущей сверху по течению, сорвало плотовый мост, наведенный войсками кав. корпуса на Днепре. Я ответил, что волна уже прошла и пусть опять наводят свой мост и переправляются спокойно. Тут же ко мне подошел человек в штатском, обращаясь, спросил: «Товарищ Шифрин? и представился – Жимерин, Замнаркома электростанций. По заданию Государственного Комитета Обороны я прибыл, чтобы демонтировать агрегаты ДнепроГЭС, но видно я опоздал. Прибыв к плотине станции, я увидел последствия взрыва. Начальник ДнепроГЭС доложил мне, что генераторы он закоротил, так как на демонтаж их у него не было ни времени, ни людей.»
Я сказал Жимерину, что начальник ДнепроГЭС товарищ Гуменюк был у меня, и мы с ним договорились о работах по взрыву плотины, моста и шлюза, и что он мне говорил, что выведет из строя агрегаты. Поговорив еще немного, мы распрощались.
Вызвав шофера, я с Притулой поехал к плотине. Подходы к ней с нашего берега обстреливались немцами методическим артиллерийским и минометным огнем, поэтому я предложил взять правее и ехать параллельной улицей. Не доезжая одного километра до плотины, мы вышли из машины и пошли пешком. Ночь была лунная, но временами тучи закрывали луну, и мы, маскируясь строениями, подошли вплотную к берегу. Залегли и смотрим на результаты взрыва. От воды, рвавшейся через отверстие в плотине, стоял такой шум, что не слышно было, что мне говорил Притула. Я ему в ухо крикнул: «Кричи громче, ничего не слышу».
Осмотревшись, я сосчитал, что взрывом вырвано восемь бычков. Зная расстояние между бычками, которое равнялось десяти метрам, я определил, что прорыв в плотине равен восемьдесят метров. Конечно, что-либо сделать к утру, как приказал Запорожец, когда под рукой ничего нет, да и немцы на том берегу, нельзя было, да и не к чему. Немцы ведь подошли непосредственно к правому берегу Днепра.
Железнодорожные мосты, с правого берега на остров Хортица, и с острова на наш берег, были взорваны железнодорожными частями, при чем мост у нашего берега был взорван неудачно. Конец фермы после взрыва упал в воду непосредственно у берега, и отдельным немецким автоматчикам, возможно было перебраться по взорванной ферме этого моста на левый берег Днепра. Эту ферму нам пришлось на следующий день взорвать, как следует, повозившись, довольно оригинальным способом, о чем речь будет особая.
Над Днепром стлался дым и в воздухе от этого дыма стоял душный запах горелой резины. Это начальник ДнепроГЭСа, чтобы вывести из строя генераторы электростанции замкнул их накоротко, и обмотка сгорела.
«Все ясно, - сказал я Притуле, - поехали докладывать Запорожцу, что восстановить плотину к утру невозможно, да и не к чему. Немцы уже на той стороне». С тем мы и поехали в штаб фронта.
Прибыв к Запорожцу в два часа ночи, докладываю: «Был на месте, осмотрел результаты взрыва. В плотине прорыв до восьмидесяти метров. Восстановить ее в короткий срок невозможно, да и немцы не дадут работать, они на противоположном берегу, и наш берег и подходы к плотине обстреливают минометным и артиллерийским огнем».
«Хреновые вы инженеры», - сказал Запорожец, - махнул рукой и вышел.
Свободно вздохнув, мы пошли неторопливо: я на узел связи, вызывать к прямому аппарату Бодо Начальника ГВИУ товарища Котляра, а Притула к себе отдыхать.
К аппарату подошел Заместитель Начальника ГВИУ полковник Колесников, которому я подробно доложил о взрыве ДнепроГЭС и о том, что Эпов и Петровский арестованы. «Почему же они арестованы?» – спросил Колесников. Я ответил ему: «Военный Совет считает, что взрыв ими произведен преждевременно, и что по этому поводу ведется следствие».
Какие же выводы я тогда сделал для себя из этой эпопеи? Во-первых, для подрыва особо важных объектов, каким являлся ДнепроГЭС, необходимо было специальное постановление Военного Совета фронта на основе Постановления ГОКО, с указанием – кто персонально ответственен за подготовку к взрыву, каких именно объектов, и на кого персонально возлагается ответственность за подачу команды на взрыв. Во-вторых, необходимо было организовать радио и телефонную связь: штаба фронта с начальником подрывного объекта – ответственного за производство взрыва; ответственным за подачу команды на взрыв; командиром дивизии, который непосредственно вел бой по обороне этого объекта. В-третьих, необходимо было установить пароль для ответственного за подачу команды на взрыв и непосредственного исполнителя – начальника объекта, который готовит объект к взрыву и должен произвести самый взрыв.
Без такой четкой организации может случиться, что объект может быть взорван ранее, чем это необходимо будет, или можно запоздать со взрывом и объект может быть захвачен врагом в целости.
В данном же случае, Командование фронта, в лице члена Военного Совета Запорожец, сначала, вообще боялся взять на себя ответственность за подготовку ДнепроГЭС к взрыву, а выделенный ответственным за подачу команды на взрыв генерал Харитонов, ограничился инструктажем исполнителей, готовящих взрыв, а затем вообще исчез, так как он был назначен Командующим Армией. И никто к нему никаких претензий не предъявлял, в то время как непосредственных исполнителей – подполковников Эпова и Петровского арестовали, и следственные органы Особого отдела фронта допытывались у них и у меня, вызывая к себе каждый раз, как только я появлялся в управлении: «Кто дал задание на диверсию – взорвать ДнепроГЭС», - пока я не вспомнил о шифровке с Постановлением ГОКО.
Работа инженерных войск в этот период отступления была особенно напряженной, и я почти все время был в войсках, приезжая в управление на несколько часов, чтобы ознакомиться с общей обстановкой и дать указания начальнику оперативного отдела, технического отдела по вопросам их работы и оперативным заданиям управления.
И вот, каждый раз, как только я появлялся в управлении, мне докладывали: «Вас просили зайти в Особый отдел». Прихожу, и начинается допрос по поводу обстоятельств взрыва ДнепроГЭС, и кто давал мне задание на эту «диверсию». И тут я вспомнил о шифровке ГОКО за подписью Сталина и Шапошникова, в которой предполагалось в случае крайней необходимости взорвать ДнепроГЭС.
После очередной поездки по частям, и зная, что меня опять вызовут для допроса в Особый отдел, я зашел в шифровальный отдел и попросил дать мне эту шифровку, которая мне, якобы, нужна для доклада Командующему фронтом.
Шифровку эту быстро разыскали и дали мне. Только я вошел к себе, мне доложили: «Вас опять вызывали в Особый отдел». Прихожу, и следователь, в который уж раз, задает мне вопрос: «Ну, так кто же дал задание на диверсию – взорвать ДнепроГЭС?». А я отвечаю: «Сталин дал задание на эту «диверсию». Тут следователь, рассвирепев, говорит: «Ты что, издеваться еще вздумал?». А я ему в ответ: «Ничуть», - и вынимаю из полевой сумки шифровку и подаю ее ему. Он внимательно прочел шифровку и говорит: «Тут сказано, что в случае крайней необходимости, разрешается произвести взрыв плотины, моста и шлюза. А была ли эта крайняя необходимость?». – «Я считаю, что крайняя необходимость была», - ответил я, - ибо если бы мы не взорвали ДнепроГЭС, немцы захватили бы плотину и мост в целости, и мы с вами не были бы здесь, а где-нибудь в донских степях, или еще дальше. Прошу вернуть мне шифровку, я должен ее сдать в шифровальный отдел. Если она вам понадобится, можете ее там получить. А сейчас мне надо выехать в войска, так что прошу меня не задерживать». Забрав шифровку, я попрощался и ушел. Больше они меня не тревожили.
В результате взрыва ДнепроГЭСа, войска фронта задержались на этом рубеже более месяца. За это время под руководством члена Военного Совета фронта товарища Корниец Л. Р. были демонтированы и эвакуированы в глубокий тыл оборудование завода «Запорожсталь» и других заводов города Запорожья.
Эвакуация промышленных предприятий Запорожья осуществлялась под непосредственным руководством Председателя Совнаркома УССР члена Военного Совета Южного фронта Л. Р. Корнийца.
21 сентября Л. Р. Корниец в записке на имя члена Военного Совета Юго-Западного направления Н. С. Хрущева сообщал: «…По городу Запорожью все заводы эвакуированы. Эвакуация проведена организованно, с маскировкой всех частей. В настоящее время вывозится чугун, слитки, слябы и руда, вывоз которых будет закончен 2 октября[1].
Немцы смогли овладеть городом Запорожье обходным маневром после взятия Днепропетровска и Новомосковска, движением на юг, вдоль левого берега Днепра, оттеснив войска фронта на рубеж: Изюм, Славянск, Матвеев-Курган, Таганрог.
Ровно через месяц после ареста, в инженерное управление фронта явились товарищи Эпов и Петровский, обросшие и какие-то притихшие. Я обрадовался им и спрашиваю у них: «Наконец-то освободили?». А Петровский и говорит: «Ничего не пойму. В 8 часов утра нам вручили обвинительное заключение, в котором мы обвинялись как агенты иностранной разведки в совершении диверсии – взрыва ДнепроГЭС, а в 12 часов нас вызвали и отобрали обвинительное заключение, затем дали нам бумагу и сказали: «Пишите, что вы к нам никаких претензий не имеете, и что мы с вами хорошо обращались. Все, и можете идти. Вы свободны».
- «Ну, говорю я Эпову и Петровскому, езжайте в Москву, подальше от греха». Эпов попросил у меня разрешение съездить посмотреть на плотину, вернее на результаты взрыва. Я ему разрешил и посоветовал для этого связаться с Начинжем 12 Армии подполковником А. И. Жировым, армия которого обороняла этот участок фронта.
На следующий день Эпов и Петровский убыли в Москву.
Уже после окончания войны мне ясно стало, почему Эпова и Петровского освободили, тогда как за несколько часов до этого им вручили обвинительное заключение, по которому их должны были расстрелять.
В 1946 году я встретился с генерал-полковником инженерных войск Котляром Леонтий Захаровичем, бывшим в начале войны Начальников ГВИУ, а затем Начальником Инженерных войск РККА, и, вспоминая о первых месяцах войны, я ему рассказал подробно об эпопее ДнепроГЭСа и непонятном для меня случае с Эповым и Петровским. Тогда Котляр мне рассказал следующее: «Как-то в середине сентября его вызвал товарищ Сталин и сказал, чтобы он подобрал двух опытных подрывников и направил бы их на Волховскую ГЭС, которую необходимо будет подготовить к взрыву, на случай захвата ее немцами. Котляр со свойственной ему иронией и говорит: «Еще двух подрывников на смерть обречь». Сталин с недоумением спрашивает: «Как это на смерть обречь?» А Котляр и отвечает: «Вот за взрыв ДнепроГЭС двое, один из которых подполковник Эпов мною был послан как специалист-подрывник, ждут расстрела». – «Как?», – удивился Сталин, - «вот перестраховщики!», позвонил кому-то по телефону и сказал: «Там за взрыв ДнепроГЭС двух подрывников хотят расстрелять». А Котляр подсказывает: «Подполковники Эпов и Петровский». – «Подполковники Эпов и Петровский. Дайте команду немедленно их освободить».
Вот как было дело, сказал мне Котляр.
[1] История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945, том 2, стр. 144-145.
©Генерал-майор инженерных войск Шифрин А. Ш. (в то время полковник, заместитель начальника инженерного управления Южного фронта)
