В 2023 году исполняется 270 лет со дня рождения героя Отечественной войны 1812 года, графа, донского атамана М.И. Платова. Указом Губернатора Ростовской области В.Ю. Голубева № 97 от 23.09.2022 г. 2023 год на Дону объявлен «Годом атамана Матвея Ивановича Платова». В связи с юбилеем знаменитого донского атамана я начинаю поглавно публиковать свою книгу «Атаман Платов», только что вышедшую в ростовском издательстве «Мини-Тайп».
Одиннадцатого августа Кутузов выехал из Петербурга к армии. В девять часов утра он сел в карету, поданную к его дому на Дворцовой набережной. Большая толпа собравшихся здесь петербуржцев все время выкрикивала пожелания счастливого пути и скорой победы над врагом. От дома Кутузов поехал к Казанскому собору. Здесь, стоя в храме на коленях, он молился, прося победы русскому воинству. Священники подали ему образ Казанской иконы Богоматери. Выйдя из храма, Михаил Илларионович остановился и, обращаясь к священникам, сказал: «Молитесь за меня, ибо посылают меня на великое дело!»
Мог ли знать Кутузов, что пройдет всего девять месяцев, свершив великое дело освобождения Родины от вероломного врага, он отойдет в мир иной, и его бездыханное тело будет доставлено в этот знаменитый собор для погребения и вечного упокоения.
Барклай де Толли был явно расстроен своим смещением и не скрывал этого. «Время отдаст мне должное, - сказал он, узнав о назначении Кутузова главнокомандующим. - Я ввел колесницу на гору, а с горы она скатится сама при малом руководстве. Мой труд налицо, сохраненная, снабженная всем армия, а перед ней расстроенный, упавший духом противник». Император Александр, пытаясь объяснить свое решение о назначении Кутузова главнокомандующим и подсластить «пилюлю», писал Барклаю: «Москва и Петербург единодушно указали на князя Кутузова, как на единственного человека, могущего, по их словам, спасти Отечество. В подтверждение этих доводов говорили, что по старшинству вы были сравнительно моложе Тормасова, Багратиона и Чичагова; что это обстоятельство вредило успеху военных действий и что это неудобство высокой важности вполне устранено с назначением князя Кутузова. Обстоятельства были слишком критические. Впервые столица государства находилась в опасности, и мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению, заставив все-таки предварительно обсудить за и против в совете, составленном из важнейших сановников империи. Уступив их мнению, я должен был заглушить мое личное чувство».(Герои 1812 года. Серия ЖЗЛ., М.,1987. С.34).
Кутузов, глубоко уважая Барклая де Толли, как человека, воина и полководца, предложил ему остаться во главе Первой армии. Благодарный Кутузову за доброе отношение, Михаил Богданович в ответном послании новому главнокомандующему писал: «В такой жестокой и необыкновенной войне, от которой зависит сама участь нашего Отечества, все должно содействовать одной только цели и все должно получить направление свое от одного источника соединенных сил. Ныне под руководством Вашей Светлости будем мы стремиться с соединенным усердием к достижению общей цели, - и да будет спасено Отечество». (Герои 1812 года. Серия ЖЗЛ., М.,1987. С.35). Достойный ответ!..
В числе первых воздаст должное полководцу Барклаю де Толли великий поэт Пушкин. В одном из своих стихотворений, посвященных Михаилу Богдановичу, он писал:
О, вождь несчастливый! Суров был жребий твой:
Все в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчаньи шел один ты с мыслию великой;
И в имени твоем звук чуждый незлобя;
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою;
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал.
И долго укреплен могучим убежденьем,
Ты был неколебим могучим убежденьем:
Как часто мимо нас проходит человек,
Над кем ругается слепой и бурный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и умиленье.
После публикации этого стихотворения Пушкина обвинили в оскорблении светлой памяти Кутузова. Поэт, отвечая своим критикам, писал: «Неужели должны мы быть неблагодарны к заслугам Барклая де Толли, потому что Кутузов велик». (// «Современник». Ч.1Х. 1836 год).
Семнадцатого августа 1812 года после полудня в лагере русских войск у Царева Займища наблюдалось давно не испытываемое русскими воинами радостное возбуждение: к бивуакам подъезжал новый главнокомандующий всеми армиями Михаил Кутузов. «День был пасмурный, но сердца наши прояснились», - вспоминал один из очевидцев. Поэт и воин Федор Глинка, так же находившийся среди русских воинов у Царева Займища, восклицал: «Я видел его; я видел знаменитого Кутузова. …У всех лица сделались светлее, и военные беседы вокруг радостнее. Дымные поля биваков начинают оглашаться песнями». (Глинка Федор. Сочинения. С.232).
А Кутузов уже объезжал войска, здороваясь с солдатами, которые отвечали ему громовым «ура!»
- Ну как можно с такими молодцами все отступать и отступать! – говорил полководец сопровождавшим его генералам. Особо подкупала солдат простая манера держаться и скромный походный сюртук главнокомандующего без эполет и белая с красным околышком фуражка. Сидя на маленькой казачьей лошади, Михаил Илларионович напоминал старожилым солдатам великого Суворова, и это сходство вызывало еще больший энтузиазм воинов:
- Приехал Кутузов бить французов!
- Ура! Ура! Ура!
Донские казаки, как и вся армия, восторженно приветствовавшие Кутузова, откликнулись на это событие новой песней:
Как заплакала Россиюшка от француза.
Ты не плачь, не плачь, Россиюшка, Бог тебе поможет!
Собирался сударь Платов да со полками,
С военными полками, да с казаками.
Из казаков выбирали да исаулы,
Исаулы были крепкие караулы,
На были крепкие караулы,
На часах стояли долго да приустали,
Белые ручушки, резвы ножечки задрожали.
Тут спроговорил, спромолвил да князь Кутузов:
«Ай вы вставайте же мои деточки, утром поране,
Вы умывайтесь, мои деточки, побеляе,
Вы идите, мои деточки, в чистое поле,
Вы стреляйте же, мои деточки, не робейте,
Вы своего же свинцю-пороху не жалейте,
Вы своего же французика побеждайте!»
Не осточная звезда в поле воссияла –
У Кутузова в руках сабля воссияла!
В дни смены главнокомандующего армии корпус Платова продолжал бои с наседающим противником. Тринадцатого августа казаки дрались с французами в районе города Дорогобужа. До самой ночи удерживал атаман превосходящие силы врага, нанеся ему значительные потери, но вынужден был отступить под напором превосходящего врага. Все шло своим чередом. И вдруг!..
Четырнадцатого августа неожиданно для всех, и прежде всего для самого Платова, атаман был отстранен от командования арьергардом русской армии с передачей его генерал-лейтенанту П.П.Коновницыну. Барклай давно был недоволен тем, что донской атаман, находясь непосредственно под его начальством, тем не менее сражался с неприятелем в составе Второй армии Багратиона и не стремился, как казалось Барклаю, соединиться с его Первой армией. В вину атаману ставилось неумение сдерживать напор превосходящих сил противника, давая тому возможность вплотную приближаться к расположению главных сил русской армии. А это заставляло русское командование раньше времени поднимать расположившиеся на отдых войска, поспешно отправлять вглубь территории обозы с ранеными, продовольствием и боеприпасами. Случалось, что ввиду быстрого отступления на главном направлении «оголялись или же оставались без всякого прикрытия незащищенные фланги боковых арьергардов».1 (1 Харкевич В. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Вып.1. Вильна, 1900. С.68-69. Получив 15 августа нарекание «за быстрое отступление аръергарда» Платов жаловался А.П.Ермолову: «А вчерашний выговор мне, что я сближаюсь к армии будто от однаго авангарда малого неприятельского, чуть было не сразил до болезни» (Чтения в обществе истории и древностей Российских». 1862. Кн.1. С.208).
Трудно с полной уверенностью в правоте утверждения сказать, была ли в том вина атамана, ибо постоянный натиск значительно превосходящих корпус Платова сил врага не давал ему и малейшей возможности оторваться от французов без ущерба для отступающей армии Багратиона. Да и сам князь удерживал в составе Второй армии корпус Платова, несмотря на приказы Барклая о немедленном соединении казачьего корпуса с Первой армией. Как бы то ни было, но четырнадцатого августа Барклай отстранил Платова от командования арьергардом армии. В пространственном письме Александру Первому военный министр сообщал: «Отдавая отчет о положении дел, позволю себе обратить ваше внимание, государь, на предмет не менее важный. Генерал Платов в качестве начальника иррегулярных войск поставлен на слишком высокую степень, не имея достаточно благородства в характере, чтобы соответствовать своему положению. Он эгоист и сделался сибаритом до высшей степени. Действительно, его казаки очень храбры, но под его начальством не таковы, как они должны быть. Его движения для соединения с первой армией могут служить доказательством. Он делал переходы не более десяти и пятнадцати верст в день, не имея в виду противника. Вследствие этого обстоятельства было бы величайшим счастьем для войск Вашего Величества, если бы Вы нашли возможность под каким-нибудь благовидным предлогом удалить его от них. Таким предлогом могло было бы заявить или образование новых войск на Дону или составление полков на Кавказе». (Попов А.И. Москва в 1812 году. - // «Русский архив». 1875. Кн.3. Глава 5. С.157).
Это требование Барклая и резкая, местами необъективная, характеристика Платова едва ли могли произвести благоприятное впечатление даже на царя, который знал Матвея Ивановича, как боевого, храброго и умелого военачальника. Тем не менее, в ответном послании Барклаю, Александр Первый писал: «Что касается до атамана Платова, то исполняя ваше желание, я отзову его для личного со мной свидания в Москву под предлогом составления новых полков на Дону». (Попов А.И. Указ. соч. С.158.
Получив это послание, Барклай писал императору совершенно противоположное тому, что незадолго до этого: «По Высочайшей Вашего императорского Величества воле, атаман Войска Донского, генерал от кавалерии Платов отправился в Санкт-Петербург. Расставшись с ним, как с одним из благонадежных помощников своих, я не могу умолчать перед Вами, Государь, о тех новых к славе и пользе Отечества подвигах, коими во все продолжение настоящей кампании являл он на каждом шагу. Его примерная храбрость, благоразумие распоряжения и отличное в военных делах искусство обеспечивали все движения наши, удерживали превосходящие силы неприятеля и тем успокаивали целые армии. Я не могу определить цены заслуг его, но приемлю смелость всеподданнейше донести, что они по всей истине достойны тех отличных воздаяний, коими от монарших Вашего Величества щедрот украшаются блестящие доблестями среди военных слуг Ваших и бесстрашных защитников Отечества». (Попов А.И. Указ. соч. С.158.)
Трудно придумать и воздать больших похвал атаману, чем эти, но еще труднее соотнести эти похвалы с предыдущим письмом Барклая де Толли Александру Первому!
Хотя Барклай известил императора о поездке Платова в Петербург четырнадцатого августа, но до семнадцатого числа Матвей Иванович еще командовал арьергардом и мог предпринять поездку только по прибытии к войскам Кутузова. За это время атаман отличился в ряде боев с наседавшим противником. В частности, пятнадцатого августа его корпус с успехом сражался на реке Осьма с превосходящими силами врага. Несколько раз французская пехота приближалась к бродам, чтобы переправиться на противоположный берег, но «как только головы их колонн показывались на нашем берегу, донцы бросались на них в атаку и заставляли их отступать снова на свой берег». (Чирков Л. Действия главного аръергарда атамана Платова. // «Русский инвалид». 1912. № 180).
Тогда противник пустил в дело кавалерию, которая «перейдя реку, намеревалась атаковать, но была в этом предупреждена казаками, которые с двумя эскадронами Мариупольских гусар бросились на противника и прогнали его за реку. …Противник все усиливался и видимо готовился к решительной атаке. Видя невозможность удержаться на занимаемой позиции, Платов приказал начать отступление. Было уже около семи часов вечера. Французы не преследовали отступавших, вследствие усталости войск, отчасти потому, что непреклонной стойкостью наших войск и, главным образом, умелыми маневрами казаков, руководимых такими опытными полководцами, как Платов и ближайшие его помощники в этом деле». (Чирков Л. Действия главного аръергарда атамана Платова. // «Русский инвалид». 1912. № 180).
В целом оценивая этот бой, историк Л.Чирков писал: «Так закончился жаркий бой пятнадцатого августа, в котором все части главного аръергарда дрались геройски. Как ни старался противник, он не мог прорвать завесу, скрывающую наши армии и, обманутый искусными распоряжениями атамана, не решился преследовать. Неприятель в тактическом отношении потерпел неудачу». (Чирков Л. Действия главного аръергарда атамана Платова. // «Русский инвалид». 1912. № 180).
Несмотря на этот тактический успех, отстраненный от командования главным аръергардом, Платов семнадцатого августа выехал из армии и направился в Москву. В первопрестольной он встретился с главнокомандующим Москвы графом Ростопчиным, с которым имел продолжительную беседу. В письме императору Ростопчин сообщал: «Платов приехал вчера утром, предполагая встретить Вас здесь. Сегодня вечером он уехал обратно к войскам. Народ, узнав, что он остановился у меня, собрался в большом количестве, желая его видеть. Он сообщил известие о состоянии войск, и толпа разошлась, чрезвычайно довольная Платовым». В своих мемуарах Ростопчин более подробно объяснил причину приезда казачьего атамана в Москву, когда Платов сообщил ему, что «приехал в Москву с целью удобнее отправить свои приказания, чтобы казаки составили поголовное ополчение. К нему приезжали курьеры, и он несколько отправил и после обеда выходил к купцам и народу, который во множестве собрался, чтобы его видеть. Он рассказывал им разные сказки, объявил, что он уверен в победе, на основании своих познаний в астрологии, что он приехал помолиться московским угодникам, что в тот вечер он уедет назад к войскам». (Попов А.И. Москва в 1812 году. - // «Русский архив». 1875. Кн.3. Глава 5. С.158).
Толпа, собравшаяся под окнами губернаторского дома, считала Платова истинным русским, некоторые называли его колдуном, но все сходились на одном: с такими военачальниками, как атаман Платов, русские непременно победят армию Наполеона. Ростопчин познакомил атамана с известным писателем и историком Н.М.Карамзиным,* который «в предсмертные дни Москвы жил у графа».2 (2 Вяземский П.А. Воспоминания о 1812 годе. В кн. «Русские мемуары. Избранные страницы. 1800-1825). Известный поэт-партизан Д.В.Давыдов рассказывал литератору и мемуаристу П.А.Вяземскому, «что когда Ростопчин представлял Карамзина Платову, атаман, подливая в чашку свою значительную долю рома, сказал: «Очень рад познакомиться; я всегда любил сочинителей, потому что они все пьяницы». (Там же. С.559; Вяземский П.А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. М.,1988. С.391-392).
Собираясь в Москву, Платов, по всей вероятности, знал, что не встретит здесь императора. Об этом ему мог сообщить Кутузов или кто-нибудь другой из окружения главнокомандующего, которые знали, что именно в это время Александр Первый поехал в Финляндию для встречи с наследным принцем Швеции, бывшим наполеоновским маршалом Бернадотом. Но, тем не менее, атаман с пользой для дела побывал в Москве, отдав кое-какие распоряжения о формировании поголовного ополчения на Дону.
Начальник штаба Первой армии генерал А.П.Ермолов причиной опалы Платова считал участившиеся казачьи грабежи. «Платов перестал служить, - писал Ермолов, характеризуя ситуацию после оставления Смоленска, - войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошали землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда». (Ермолов А. Характеристики полководцев 1812 г. С.60).
Адъютант Кутузова А.И.Михайловский-Данилевский, подтверждая эти слова Ермолова, уточнял: «…Меня уверяли достоверные люди, что Платов посылал на свой счет грабить деревни и села, и отправлял на Дон несколько обозов с похищенными таким образом вещами». (Записки А.И.Михайловского-Данилевского:1812 год. // «Исторический вестник». 1890. № 10. С.154).
Сведения об отстранении атамана Платова от командования арьергардом русской армии довольно быстро дошли до Наполеона. Это подтверждается показаниями генерал-оберпровиантмейстера наполеоновской армии М.-Л. де Пюибюска, который в своих «Письмах о войне в России 1812 года» указывал: «Наполеона уверяли, что Платов в немилости и сослан с большей частью казаков на Дон, и он тому поверил! Кутузов в одном письме своем будто бы жаловался императору на казаков, особенно же на их атамана и будто бы просил у государя на строгие меры, к которым он принуждаем, то есть отослать генерала Платова и большую часть его войска на Дон. Это письмо было с тем и отправлено, чтобы его перехватил неприятель; но оно и составлено было для Наполеона, дошло верно по назначению и отняло у него всякие подозрения на свою несправедливость. В истинном отбытии казачьего генерала заключалось только одно намерение, в продолжении нашей стоянки под Москвой, собрать 25000 казаков, с которыми через месяц после своего отбытия Платов явился на наших аванпостах. Сие подкрепление было весьма для русских полезно», - завершает свои рассуждения Пюибюск.(Пюибюск М.-Л. Письма о войне в России 1812 года. М.,1833. С.144. Автор этих писем, генерал, ведавший интендантской частью армии Наполеона, попал в плен к казакам Платова под Красным во время контрнаступления русской армии зимой 1812 года, а мемуары написал в 1833 году).
Примерно то же утверждал и Сергей Глинка в своих «Записках о 1812 годе». Он писал: «К числу хитростей, уловивших Наполеона, Кутузов прикинул и мнимую ссору с Платовым. …Коленкур и себя и властелина своего обманывал: «будто бы война турецкая истощила Войско Донское и будто бы Дон опустел и обессилел». Кутузов и Платов знали об этой молве и разыграли притворную ссору. Чуждаясь самонадеяния, я, может быть, предлагаю это и как догадку, но то истинно, что когда донской атаман за несколько дней до битвы Бородинской прискакал в Москву на дачу графу Ростопчину, разнеслась весть о размолвке его с Кутузовым. Предполагали тогда же…, будто бы на даче находился и государь. Был ли там государь или нет и нужно ли было личное его присутствие для распоряжений касательно донских полков?…». (Записки А.П.Ермолова. М.,1991. С.183).
В целом, весь ход событий, сложный и запутанный, подтверждает правильность суждения генерал-майора А.П.Ермолова о том, что Барклай де Толли «справедливо недовольный беспорядочным командованием атамана Платова аръергардом, уволив его от оного, позволил отправиться из армии, и он находился в Москве, когда князь Кутузов дал ему повеление возвратиться к донским казакам в армию». (Записки А.П.Ермолова. М.,1991. С.183).
Поездка Платова в Москву тоже не была бесполезной: хотя он не встретился с императором, но как сам писал на Дон «объяснился обо всем подробно в рассуждении ополчения войска нашего с главнокомандующим в Москве… графом Растопчиным», приказав «всему наряженному войску следовать прямейшими дорогами к Москве форсированно без роздыхов, делая переходы не менее 60 верст в сутки».(Донские казаки в 1812 году. Сб. док. С.180. После оставления Москвы Платов предписал всем полкам ополчения идти «на Тулу к главной армии». Донское ополчение формировалось на основе предписания Платова от 26 июля 1812 года).
Михаил Астапенко, член Союза писателей России,
Академик Петровской академии наук и искусств.