22 июня 1941 года мы вспоминаем с чувством глубокой скорби. И благодарности - нашим дедам и отцам и дедам, защитившим Отечество от врага.
Рано утром 22 июня 1941 года фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз.
В 90-е годы развернулась широкая дискуссия на тему: было ли это нападение внезапным, а Директива № 1 - запоздалой и неопределенной?
Известно, что ее передали в войска лишь в 0 часов 30 минут 22 июня и времени на ее выполнение явно не хватало. А главное - фразы о том, что "нападение может начаться с провокационных действий" (пункт 1) и "задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия" (пункт 2), в сочетании с указанием "быть в полной боевой готовности", носили расплывчатый, не вполне ясный для командного и начальствующего состава РККА характер. Некоторые из них опасались "поддаваться на провокации", даже после того как стало очевидным, что крупномасштабное немецкое вторжение уже началось.
Подтверждением тому являются наглядные примеры.
Мой земляк, летчик 10-го истребительного авиаполка лейтенант Виталий Иванович Клименко 22 июня 1941 года чуть не попал под трибунал за то, что в небе Прибалтики атаковал вторгшегося на нашу землю врага (1).
Из воспоминаний летчика Виталия Ивановича Клименко:
"Проснулся 22 июня часов в пять утра. Слышу, гудят самолеты. Открываю полог палатки, смотрю, над нами "кресты" хлещут из пулеметов по палаткам. Я кричу: "Ребята, война!" - "Да, пошел ты, какая война!" - "Сами смотрите - налет!". Все выскочили - а уже в соседних палатках и убитые есть, и раненые. Я натянул комбинезон, надел планшет и бегом к ангару. Технику говорю: "Давай, выкатывай самолет". А дежурные самолеты, что были выстроены в линеечку, уже горят. Запустил двигатель, сел в самолет, взлетел... Граница прорвана, смотрим, идут немецкие колонны, деревни горят. Сашка пикирует, смотрю, у него трасса пошла, он их штурмует. Я - за ним. Два захода сделали. Там промахнуться было невозможно - такие плотные были колонны. Они почему-то молчат, зенитки не стреляют. Я боюсь оторваться от ведущего - заблужусь же! Прилетели на аэродром, зарулили в капонир. Пришла машина с командного пункта: "Вы вылетали?" - "Мы вылетали". - "Давайте на командный пункт". Приезжаем на командный пункт. Командир полка говорит: "Арестовать. Посадить на гауптвахту. Отстранить от полетов. Кто вам разрешал штурмовать? Вы знаете, что это такое? Я тоже не знаю. Это может быть какая-то провокация, а вы стреляете..." (2).
К счастью, под арестом лейтенант пробыл всего несколько часов. В полдень по радио выступил В.М. Молотов и всем все стало ясно. Правда, от авиаполка, командование которого старалось "не поддаваться на провокации", через неделю боев осталось не более 5-7 самолётов.
Не был остановлен в те дни и репрессивный конвейер. Аресты, допросы с пристрастием и скорострельные судебные процессы продолжались и после 22 июня 1941 года. Например, в первый день войны следователь Пилюгин усердно выбивал показания у бывшего члена Военного совета ЛенВО комкора М.П. Магера, требуя от него признания в том, что он является участником военно-фашистского заговора[3].
Первая военная неделя была обильной на аресты высшего командного и начальствующего состава. 22 июня был арестован генерал-лейтенант Р.Ю. Клявиньш, 23 июня – генерал армии К.А. Мерецков[4], 24 июня – генерал-лейтенант авиации П.В. Рычагов и генерал-майор И.Х. Паука, 25 июня – генерал-майор А.Н. Де-Лазари, 27 июня – генерал-лейтенанты авиации И.И. Проскуров и Е.С. Птухин[5]…
Между тем, в последние годы все чаще высказывается мнение об излишней переоценке влияния репрессий на провалы начального периода войны. Некоторые пытаются доказать, что они практически не связаны с трагедией 1941 года.
Ну что тут сказать?
Только лишь то, что военачальники-фронтовики, в том числе маршал Г.К. Жуков, уже давно высказались по этому поводу. И мнение их однозначно – не будь предвоенных репрессий в отношении военных, не было бы и трагедии лета 1941 года[6].
Атмосфера страха перед репрессиями сковывала инициативу командиров и начальников, лишала их возможности оперативно и без оглядки принимать самостоятельные решения. Безынициативностью в июне 1941 года страдала значительная часть высшего командного состава Красной Армии, поскольку, как отмечал генерал Л.М. Сандалов (в июне 41-го – начальник штаба 4-й армии), «широкая инициатива среди высшего комсостава, как известно, у нас вообще в предвоенное время не культивировалась и не поощрялась» [7].
Говоря о причинах, приведших к катастрофе лета 1941 года, надо упомянуть еще одну. Это серьезное отставание командования РККА от реалий времени в вопросах организации управления войсками. И в тактическом отношении, и в вопросах оперативного и стратегического планирования генералы Вермахта были подготовлены лучше и имели большой боевой опыт. Многие наши командиры находились в плену устаревших представлений о ведении войны, продолжали мыслить категориями Первой мировой и гражданской войн.
Хорошо, что нам удалось переломить сложившуюся негативную ситуацию - и тогда, и сегодня.
Русские, как известно, долго запрягают, но быстро ездят!
Впрочем, на эту тему раньше писал уже не раз. Повторяться не буду. Можно, например, прочесть ЗДЕСЬ:
(1) Под трибунал В.И. Кириленко все же попал после войны. В 1946 году он был необоснованно осужден по обвинению в антисоветской агитации. В 1955 году полностью реабилитирован.
(2) Артём Драбкин. Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар, 1941–1942. Яуза, Эксмо. 2006.
[3] 20 июля 1941 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила М.П. Магера к расстрелу.
[4] Постановление об аресте К.А. Мерецкова было оформлено задним числом – 5 июля 1941 года.
[5] Это наиболее вероятная дата ареста, в других архивных документах упомянуты как даты ареста Е. Птухина – 24 июня и 3 июля 1941 г.
[6] Так, Маршал Советского Союза А.М. Василевский писал: «Без тридцать седьмого года, возможно, не было бы вообще войны в сорок первом году (Коммунист. 1988. № 9. с.88).
[7]Цит. по книге - Рубцов Ю.В. Генеральская правда. Вече. 2012.