Те, кто говорил, будто книга Алексея Юрчака "Это было навсегда, пока не кончилось", научно-популярная, пожалуй, лгали. Несмотря на лиричное и запоминающееся название, перед нами скорее монография, представляющая авторский взгляд на причины, которые (в числе других) способствовали стремительному распаду СССР.
Книга построена предсказуемым образом: сначала Юрчак формулирует теоретические положения, а потом начинает подтверждать их многочисленными примерами, собранными в ходе интервью с представителями "последнего советского поколения" (теми, чья юность и молодость пришлись на 1980-е). В его понимании я не принадлежу к этому самому "последнему советскому поколению", поскольку я сама в 1980-е была ребёнком.
В первых двух главах на читателя обрушивается довольно сложная и многоэтажная теоретическая конструкция, написанная чрезвычайно затейливо. Приведу цитату, чтобы было понятно, что я имею в виду:
Вненаходимость стала одним из центральных принципов существования и функционирования всей советской системы позднесоветского периода. Отношения вненаходимости к системе предполагают одновременное нахождение внутри риторического поля авторитетного дискурса и за пределами этого поля, что отличается и от поддержки этого дискурса, и от оппозиции ему. Хотя это состояние может показаться парадоксальным, оно не лишено смысла именно потому, что советский авторитетный дискурс в этот период претерпел перформативный сдвиг – главной задачей каждого высказывания на этом языке стало воспроизведение его фиксированных и неизменных форм, а не создание более-менее точного описания фактов. Участие субъекта в воспроизведении этих авторитетных форм позволяло ему изменять смысл высказываний и ритуалов, наполняя их новым содержанием.
В этом небольшом отрывке звучат главные понятия теории Юрчака: авторитетный дискурс, перформативный сдвиг и вненаходимость. По его мнению, после войны в советском авторитетном дискурсе, то есть текстах, в которых от имени государства декларировались и обосновывались идеи и цели этого самого государства, произошел перформативный сдвиг. Эти самые тексты перестали напрямую соотноситься с действительностью и считаться реальным выражением исторической логики, граждане по большей части воспринимали их как неизбежную часть своей жизни, но в целом жили, не обращая внимания на их объективное содержание. Приходили на собрания - и читали там книжку, принимали единогласно воззвание работать еще лучше и правильнее во имя победы социалистической революции, не думая об этой самой революции, а думая о том, что сейчас они пойдут домой есть котлеты, а в воскресенье - в поход с друзьями, короче, разделяли свои действительно важные дела и неизбежную "идейную проформу".
Второе важное положение теории Юрчака состоит в том, что категорически неверно рассматривать советское общество в привычной дихотомии "диссиденты" - "идейные советские граждане". По его мнению, существенная часть советских людей не относилась ни к одному из этих множеств, более того, почти все относились к этим множествам с подозрением или недоверием, как к каким-то странным людям. Где же тогда было это основное множество? Для описания его внутреннего состояния Юрчак использует понятие "вненаходимость".
Советские граждане также повышали непредсказуемость течения времени (например, участвуя в постоянном и не ограниченном по времени общении, которое могло длиться всю ночь или весь рабочий день), создавали множество видов символического свободного времени, предпочитая непритязательную работу, дающую множество выходных (кто-то работал в котельных, кто-то пользовался постоянными отпусками по больничному, кто-то накапливал отгулы и так далее), и, наконец, создавали временной режим вненаходимости, интересуясь темами и занятиями, которые были удалены во времени и пространстве по отношению к текущему авторитетному дискурсу государства (от занятий древней историей и изучения «экзотических» языков до занятий теоретической наукой, поездок в археологические экспедиции, походов в удаленные, малозаселенные, находящиеся как бы «вне» исторического времени участки страны).
После теоретических глав автор начинает делиться своими многочисленными антропологическими наблюдениями, приводя факты из жизни комсомольцев из разных уголков СССР, цитируя их письма, дневники и интервью. В этот момент читатель с удивлением обнаруживает, что сложная многомерная теоретическая конструкция, через которую он с таким трудом продирался, схлопывается, а вместо нее появляется череда баек и анекдотов, впрочем, чрезвычайно занимательных. Мы читаем про комсоргов, которые имитировали бурную деятельность на идеологическом фронте, зато делали много полезного в плане организации спортивного и культурного досуга своих сослуживцев. Узнаем, как сильно некоторые молодые люди в СССР любили джинсы и западноевропейскую музыку, так что это вылилось в образ "воображаемого Запада", совершенно не соответствующий Западу реальному. Глава про анекдоты, про то, как и в каких обстоятельствах их рассказывали, тоже чрезвычайно занятная.
Диссидент выходит из дома. На улице идет дождь. Посмотрев в небо, он восклицает с негодованием: «Что хотят, то и делают!» На следующий день диссидент выходит из дома, а на улице светит солнце. Он снова смотрит в небо и с негодованием восклицает: «Вот на это у них денег хватает!»
Было бы большим преувеличением сказать, что я все поняла про книгу Юрчака и про Советский Союз. Я собственно и не пойму никогда, наверное. Но мне определенно понравились два момента. Первый состоит в том, что автор не стремится сводить всю сложность того общества и исторического периода к простым и незамысловатым объяснениям. Наоборот, он расширяет привычную рамку дуальных противопоставлений и описывает, насколько многообразными были возможные выборы личности, при этом они совсем не предполагали противопоставления государству. Второй понравившийся мне момент - это очевидные уважение и симпатия автора по отношению к своим героям и их внутреннему миру. Я не люблю, когда агрессивно что-то ругают, особенно если это жизнь и мировоззрение вполне приятных людей, которые никому не делают зла. А о таких людях Юрчак и пишет - сотрудниках НИИ, студентах, комсомольских работниках, учениках старших классов школ из разных городов Союза. Очень любопытно было читать про подробности их быта, разговоров, общения, поведения.
Не могу сказать, что я поверила Юрчаку целиком и полностью. Другими словами, я не могу согласиться с тем, что именно "перформативный сдвиг" и тотальная "вненаходимость" суть главное объяснение событий того исторического периода. Да и "вненаходимость", как мне кажется, не была такой уж тотальной, скорее характерной для так называемой "интеллигенции". В то же время совсем не жалею о том, что потратила время на чтение книги. Во-первых, потому что я с большим интересом отношусь к советскому периоду нашей истории и с удовольствием окунулась в описания той повседневности. Во-вторых, потому что узнала чуть больше о привычном для современных гуманитариев языке описания общественно-политических реалий и может быть отчасти приблизилась к его пониманию.
***
Вообще говоря, в апреле я решила, что буду читать по одной научно-популярной книге в месяц. Хватило меня на два месяца: в апреле и мае я успела, а в июне кажется не успеваю! Очень надеюсь, что в июле возьму себя в руки и прочитаю еще какой-нибудь сложный текст, добавляющий новый интересный фрагмент в мою картину мира.