Одни считают, что мир нетрудно изменить, другие — что это невозможно. Есть и такие, кто трудится, пытаясь совершить невозможное. Однако лишь единицы действительно способны достичь результата. По крайней мере, в истории человечества подобные выдающиеся личности — большая редкость. Почему? Не потому ли, что прежде, чем взяться за мир, необходимо кардинально изменить себя?
И вот здесь встаёт любопытный вопрос: а сколько в таком «изменении себя» действительно от воли самой личности? Ведь невозможно распутать сложнейший клубок взаимосвязей врождённых способностей, жизненных обстоятельств, собственного намерения… а порой и целенаправленного воздействия тех, кто разбирается в устройстве мира и человека и умеет манипулировать нитями, управляющими тем и другим… Так чьей же волей в итоге принимается решение измениться самому и изменить всё вокруг? Что — или кто — выбирает того, кто выбирает путь для всех нас? А ещё отсюда следует немаловажный (и я бы даже сказал — тревожный) нюанс: чем обернутся для человечества особенности становления величайшего лидера? Куда мы придём? Проблема осознанности и ответственности вообще больная тема человека и человечества.
По образованию педагог, я много интересовался психологией, социологией, философией, эзотерикой, религией — и везде так или иначе сталкивался с означенной выше проблемой. И вот, спустя годы и годы, количество перешло в качество: я решился попробовать в какой-то мере ответить на видевшиеся всё менее абстрактными вопросы. Правда, пришлось немного пофантазировать…
Михаил Иванов: «М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)».
Мистический триллер. Отчасти — приключенческий, отчасти — эзотерический, отчасти — философский… и в чём-то автобиографический.
Встреча в придорожном кафе изменит судьбу — одного человека и всего мира. Но решающий момент ещё не пройден, выбор не сделан. Впрочем, ждать не придётся долго: всего-то четыре истории. А финальную точку должна поставить обычная чашка кофе. Такой вот менетекел…
Работа над романом продолжалась шесть лет: с 2017 по 2023 гг.. Всё это время я старался по максимуму использовать каждую свободную от основной работы и решения житейских проблем минуту. И работал я, не открывая никому того, чем занимаюсь, чтобы не сбиться с едва заметной тропинки, день ото дня превращавшейся в далеко не прямую дорогу…
«— Дело в том, что если удалить весь тот сумбур иллюзий, который переполняет внутренний мир человека, то реальность ошеломит, ослепит сознание своей неприкрытой наготой. Не каждый способен принять реальность такой, какова она есть, и подобное откровение способно повредить неподготовленный рассудок. Однако, как только рассеется туман иллюзий, перед человеком откроется возможность верно наметить свой путь, а наметив его, видеть, куда следует поставить ногу, чтобы сделать очередной шаг. Конечно, если он к этому готов и у него есть значимая цель…»
Основная идея появилась не сразу. Сначала (2017 – 2018 гг.) была написана мистико-эзотерическая история «Всадник-без-имени», к завершению которой интересовавшие меня вопросы как будто обострились, вошли в силу и буквально заставили следовать их стремлению обрести ясное и конкретное воплощение в материальном мире. В виде отдельных эпизодов, диалогов и ситуаций, а затем общей идеи и структуры романа, они начали прорываться в печатный текст. (Спустя ещё год, в 2019-м, когда обрисовалась общая концепция, во "Всадника" я добавил эпизод в тумане.)
«— Что ж, — вздохнула двухвостая, — у тебя есть возможность обрести имя. Своё имя. Но для этого ты должен узнать, кто ты есть, каков ты на самом деле. Всего-то: отпустить все свои желания — явные и потаённые…
— Ты опять за своё…
— Только познав собственную тень, поймёшь, кто ты есть, и обретёшь своё настоящее имя. Имя, полностью отражающее твою суть.
— Суть моей тени?
— По большому счёту, человек и есть тень — тень своей тайной, скрываемой под другими именами, зачастую даже неосознаваемой, истинной сущности. Именно она движет намерениями, диктует поведение, требует определённых поступков… То немногое, что люди считают разумом, или рассудком, — всего лишь иллюзия, пена на поверхности омута, взбитая прихотью глубинных течений.
— Может, в чём-то ты и права. Но моё имя, моя личность и моё стремление их вернуть — вовсе не какая-то… — Всадник покрутил в воздухе пальцами — и туман взвихрился вокруг них, разошёлся хитрыми изворотами, замедляясь, угасая, растворяясь в окружающем бесцветном ничто.»
Что интересно, образ главного действующего лица сформировался очень постепенно и именно из этих самых разрозненных ситуаций и диалогов. Сформировался и двинулся своим путём — да так, что я еле поспевал за ним. А ещё немногим позже, в «Истории четвёртой», герой огорошил меня тем, что раздвоился, взяв себе поначалу роли попутчиков, которые, расходясь в характерах и целях всё сильнее, скоро и вовсе вступили в конфликт, в итоге передав один другому факел лидера…
«— Недовольные… Так недоволен голодный — отсутствием куска хлеба, и так недоволен сожравший этот кусок — отсутствием развлечений. Всё ваше недовольство, весь ваш голод — это недовольство и голод тела. Но знаете ли вы, что такое голод духовный? Нет? Такой вам не ведом? Дух ваш объят крепким сном, не видя цели, не чувствуя страданий. Слепые, жалкие… Спящие духом…
— Заткни пасть!
Из темноты вылетел камень и ударил в висок с такой силой, что голова Сошедшего-с-Небес мотнулась — и Фанис рухнул. Факел выпал из руки, ударился оземь, пламя разбилось на множество искр…
Дадаши бросились к Фанису, окружили: Спингуль коснулась дрожащими пальцами окровавленной раны на его голове, зашептала что-то; Бинеш выругался и принялся отрывать полосы от подола своей рубахи; Сосоний и Рост встали плечом к плечу, отгородив Фаниса от толпы, а немного погодя рядом поднялся, сжав кулаки, Дилшэд… Только вот если на них решат напасть всерьёз, — понимание прошлось холодком по загривку Максуда, встопорщив волоски, — даже дюжина Сосониев не сдержит напор прибывающей человеческой массы!
А народа на перекрёстке становилось всё больше, и всё решительнее и злее звучали похожие на лай крики. Фанис так и лежал неподвижно с разбитой головой, а дадаши, кажется, и вовсе головы потеряли, собравшись рвать глотки всем напропалую… Не отводя глаз от толпы, Максуд подобрал факел и выставил его перед собой так, как обороняются от бродячих собак, — будто слабое пламя могло развеять животную агрессию стремительно теряющих человеческий облик существ!
— Да что вы за люди такие?! — выкрикнул он, поведя факелом, словно огненным указующим перстом. — Не люди — голодная свора, бездумно стремящаяся жрать, а пожрав — совокупляться! Звери, по-настоящему страшащиеся только смерти, но в то же время не совладающие с искушением наблюдать, как кого-то из них она настигает, медленно и неотвратимо — так, что жертва вынуждена в полной мере прочувствовать каждый момент её приближения! Смотреть, ужасаться и радоваться, что не тебя настигла погибель, но ближнего твоего! И наслаждаться зрелищем — до замирания сердца, до экстаза!
Сердце колотилось и руки дрожали, отчего факел ходил ходуном и разгоравшееся пламя трепалось, как на ветру. Максуду пришлось взять паузу, чтобы сделать пару глубоких вдохов, — на больший срок отпустить внимание толпы он не решился.
— Эй, глядите-ка, это же… это же… тот, которого распяли! — донеслось из самой гущи притихшего люда.»
Итак, «Всаднику», написанному первым, я определил быть третьей историей, второй же, и по очерёдности написания, и в структуре романа, стал «Ангел». Поначалу задуманный как эзотерическое фэнтези, он сам собой превратился в мистический триллер…
«Март врезался лицом в мягкое и вонючее, и не столько удар, сколько вонь привела его в чувство. Видение исчезло. Март отпрянул… и лишь тогда сообразил, что он, оказывается, нагнал пастуха: с поднятым в вытянутой руке факелом тот стоял уже какое-то время на месте, когда Март в своём странном сомнамбулическом состоянии налетел на него, — стоял, да так и продолжал стоять не шелохнувшись, будто вовсе не почувствовал удара.
Позади Марта закопошился, настырно теребя его за рукав, Магуш: пытался вызнать причину остановки. Куда ему неймётся? Март и сам ничего не мог понять: расщелина в этом месте была настолько узкой и пастух так плотно перекрыл её собой, что не было никакой возможности выглянуть из-за спины Малика.
Поколебавшись, пастух медленно, явно преодолевая себя, сдвинулся с места и шагнул вперёд. Стало заметно темнее: свет факела больше не отражался от стен — их не было! Не веря такому счастью, Март поспешил выбраться из расщелины, тем более что старик всё активнее проявлял нетерпение, бесцеремонно толкая его в спину.
Дышать сразу стало легче. Март утёр лоб, с наслаждением набрал полную грудь воздуха и подержал его в лёгких, ощущая, как успокаивается сердце. Бездонное небо снова распахнулось над головой, и звёзды подмигивали ободряюще: ну вот, мол, а ты переживал!
— Где мы? — оглядываясь по сторонам, почему-то шёпотом спросил Март.
— Это — Каменная чаша Нети! — так же тихо ответил Магуш.
— Больше похоже на кратер или воронку…
— Что?
— Кратер. Ну, это когда… э-э… оттуда… — и Март руками и звуками как мог изобразил извержение. — А воронка — это — у-у-у! — он повращал рукой, будто размешивал воду в котле, — наоборот, туда.
— А-а!.. — понимающе кивнул Магуш, хотя, по всей видимости, ничего не понял.
Малик между тем запалил новый факел, а отгоревший с силой метнул в темноту. Тот отлетел по широкой дуге и упал далеко впереди и внизу, взметнув целый салют искр. Пламя ожило на несколько секунд, охватив головешку, и пастух двинулся вниз по склону, прямо на этот нехитрый маяк.»
Вообще, как я уже упоминал, герои историй взялись сами активно управлять своей судьбой, а сам я только следовал за ними навроде добровольного биографа. Отчасти именно из-за своеволия персонажей и моей «пассивной» как автора роли появилось «Послесловие» от имени М. Берга, вымышленного автора произведения, «записавшего всё вышеизложенное со слов попутчика в восточном экспрессе». (Здесь, кстати, читателя поджидает ещё один сюжетный поворот).
«Стал ли я жертвой мистификации скучающего шутника, или всё рассказанное — правда, и мой собеседник хотел дать миру важную информацию, скрыв, однако, таким способом её источник? Ещё один вопрос без ответа. Ко всему прочему, меня не отпускает мысль: если рассказчик не солгал, то почему он поведал столь важные сведения, да ещё и, прямо скажем, в шокирующей простого обывателя обёртке, именно мне — тому самому обывателю? Что этот неординарный человек разглядел в таком скучном типе, как дожидающийся пенсии бухгалтер? Поневоле возвращаюсь к мысли о розыгрыше.»
И вот, довольно витиеватым путём мы добрались-таки ближе к началу: «История первая: „Снайпер“». Переложение написанного в юношестве небольшого стихотворения в прозу, история вышла очень короткая, поэтому и скажу о ней коротко: несмотря на кажущуюся незначительность, даже ненужность, она выстрелит в своё время.
«…Служба в войсках, офицерское училище, армейский спецназ, курс особой подготовки и — снова служба… Зарубежные «командировки», горячие точки… Путч, смена власти и общественного строя, когда всё в родной стране перевернулось с ног на голову, а затем, не устояв в таком шатком положении, и вовсе покатилось кувырком. Жизнь, мягко подхватив своим обманчиво-ровным и прямым течением, неожиданно вынесла на стремнину, побросала по извилинам русла, обкатала на перекатах, стесав острые углы нравственных принципов, и выбросила меня, одинокую бойцовую рыбку, на простор большой воды, холодной и неспокойной.»
Теперь совершим ещё один скачок, на этот раз снова ближе к концу: «История четвёртая: „Круги на воде“». Она была написана последней и захватила меня сильнее всех предыдущих. Я стал одержим ею настолько, что похудел на отнюдь не лишние для меня тринадцать килограммов. Конечно, описанное в «Кругах» всего лишь фантазия — но только внешне, по своей форме. Опытные авторы советуют: пишите о том, что знаете. О! Я, без сомнения, знал, о чём пишу! Я весь там — в «Кругах». Может, именно поэтому мне так сложно, даже страшно, описать эту историю вкратце, превратив результат нескольких лет жизни в пару клишированных фраз.
«— Знаешь, Максуд, — негромко сказал Пришедший-с-небес, и от неожиданности Максуд вздрогнул, — чем дольше я здесь, тем сильнее во мне чувство, что этот мир… — он вздохнул и помассировал зажмуренные веки, будто не верил в то, что находилось сейчас перед ним, — этот мир — лишь тень, отброшенная иным, настоящим миром — действительно реальным, живым, освещённым и согретым любовью Создателя. Такой вот менетекел…»
«Куда Ты идёшь, Господи?» — изумлённый, спросил Пётр. «Куда ты́ идёшь?» — услышал он в ответ. (Деяния Петра, апокриф).
Эти слова я вынес в эпиграф. Конфликт, заложенный в противостоянии двух фраз короткого диалога идеально передаёт дух каждой истории и всего романа в целом. Наверное, моя роль и состояла лишь в том, чтобы это крошечное на вид смысловое семечко вырастить в полноценное растение и позволить ему расцвести? Расцвести, чтобы раскрывшийся смысл стал виден всем.
«…Мне подумалось сейчас: не может ли это всё — и метания, и поиски, и апатия, и становление, и кризис, и ретроспекция, и точка принятия решения — быть вехами на пути не одного единственного «избранного», а всего человечества в преддверии духовного слома на границе эпох? И выбор — итоговый, эпохальный — тоже не мессия некий должен сделать, а мы, люди — все разом, как единое целое. Ну и при таком раскладе, как вы понимаете, нет смысла гадать, существует ли Спаситель/Разрушитель на самом деле. А тем более глупо — впустую тратить время на ожидание того, что он всё сделает за нас…»
Идея взять несколько историй и объединить их не просто одной темой, но раскрыть таким образом судьбу главного героя, в принципе не нова. Мне же этот приём помог ещё и подойти к намеченной проблеме с разных сторон, осветить нюансы. Ну и как же я мог обойтись без любимых мной с детства приключений, неожиданных поворотов сюжета и «китайских шкатулок» — историй в историях. А из взрослого периода жизни в роман пришли отсылки к эзотерическим практикам, библейским мифам, апокрифам и ересям, а также к религии и мифам Шумера и Вавилона, в связи своей порождающих неоднозначность историй и смыслов. Помимо того, в романе присутствуют неочевидные, скрытые от поверхностного взгляда моменты — «говорящие» имена, например, (если не поленитесь их расшифровать).
Возможно, у кого-то роман изменит взгляд на мир (на это, впрочем, не надеюсь), у кого-то всего лишь немного прояснит, а кого-то просто развлечёт. В любом случае каждый найдёт своё, и уж точно никто не останется равнодушным.
«И вот я написал. Написал то, что должно быть написано. Сделал, что должен. Книга готова, всё исчислено и взвешено. Мене, текел…»
Ну а теперь, наконец, — к самому началу:
М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)
I
Пустыня, самое её сердце. Шоссе — серый клинок, покрывавшийся прахом с тех самых времён, как пронзил это сердце с запада на восток. По лезвию трассы мчится мотоцикл. Двигатель ревёт и свет фар шутя обращает в бегство ещё не вошедшие в силу сумерки. Однако ночь скоро сомкнётся над мёртвой землёй — светлячку не добраться к своей цели дотемна: поспеши, всадник! Спеши не спеши… Руль подрагивает в руках мотоциклиста — усталость даёт о себе знать…