Надя и Михаил поженились в середине июня. Гости, коих было человек сто, дружно кричали «Горько», молодые целовались и не могли оторваться друг от друга. Их свадьба была наполнена ароматом цветущего шиповника, пчелы кружили вокруг цветков, заставляя Надюшу еще больше жаться к Мише, пока долговязый фотограф ловил в объективе ослепительно белое платье и благородного оттенка синий костюм на фоне бушующей пионовыми салютами природы.
А жасмин, трепещущий, изящно наклоненный, словно арка, сыпал вниз свои кремовые, словно из мастики сделанные, лепестки, те ложились на Мишин пиджак аккуратными сердечками, заставляя пожилых родителей жениха умиляться и вспоминать свою свадьбу…
Но вот гости разъехались, унося с собой частичку Надиного и Мишиного счастья, добрались до дома и молодые. Ночь, легкая, душная, какие бывают перед грозой, накрыла город. Брошено на стул платье, примостился рядом на вешалке костюм, праздник закончился, ознаменовав собой начало новой, общей, единой и неделимой жизни двух молодых сердец…
… На следующее утро Надя написала длинный список и отправила Михаила за продуктами, а сама принялась распаковывать свадебные подарки. Конвертики с деньгами Миша сразу сложил в ящик письменного стола, чтоб не потерялись, а коробки, красиво упакованные свертки и кульки оставил на растерзание жены.
Элегантные, в бархатной обложке фотоальбомы, милые безделушки для интерьера, картина от знакомого художника, наборы для вышивания, кое–что из золота для изящной Надиной шейки, билеты в аквапарк… Подарков было много.
Особенно долго возилась Надежда с упакованной, как капуста, в сто тысяч оберток и с несколькими штемпелями почтовых служб, посылкой от какой–то бабушки Ануш.
— Мам! А кто такая баба Ануш? — удивленно спросила Надюша, позвонив матери, Юлии Егоровне. — Тут от нее посылка, огромная, тяжелая, бряцает там что–то. Может, ошибка? Может, не открывать? Я вообще не знаю, как эта коробка в квартиру попала!
На том конце провода помолчали, как будто раздумывая, продолжать ли разговор.
— Ах, бабушка Ануш… Это… Это твоя дальняя родственница. Очень дальняя, ты ее никогда и не видела. Её вообще мало кто видел. Она со стороны отца. Живет где–то на другом конце мира. Даже не знаю, что тебе еще про нее сказать…
— Да? С папиной стороны? Странно, — протянула Надя. — Ладно, думаешь, открыть?
— Ну открой. Знаешь, Надюша, я спешу, попозже поговорим!
— Хорошо, извини.
Надежда повесила трубку и, схватив ножницы, подошла к посылке, а Юлия Егоровна, сидя у себя дома на диване, строго посмотрела на мужа, Алексея.
— Опять твоя Ануш! Что на этот раз?
Тот только пожал плечами.
— Юль, а почему ты сказала, что очень занята? Ты же лежишь, ничего не делаешь! — удивленно спросил он.
— Потому что вопросы про полтергейста бабу Ануш меня порядком выводят из себя! Она прислала подарок Наденьке.
— Что подарила? — зная, что презенты от фантомной, никем никогда не виданной бабули всегда непросты, поинтересовался Алексей.
— Не знаю. Я потом спрошу. Мне нужно подготовиться. Мало ли, там что…
Ануш, числившаяся в родне Алексея, одаривала всех «своих» по значимым поводам. Сама никогда не торжествах не объявлялась, передавая приветы через знакомых. Юля в свое время решила, что это придуманный персонаж, нет никакой бабушки, и не было. Муж ее переубеждать не стал…
… Надя аккуратно передвинула посылку на середину комнаты, попыталась поддеть защитную черную пленку ногтями, а потом, кровожадно щелкая ножницами, подступилась–таки к бабушкиному дару.
Девушка, пока пыхтела над обертками, всё гадала, что ж такое большое могла прислать старушка, да еще такое тяжелое. И сколько надо было угрохать денег, чтобы оплатить доставку сего чуда с одного конца мира на другой. А что посылка прошла много разных сортировочных пунктов, говорили штампы на бумажке.
Верхний слой – пыльный, со следами уличной грязи, второй – пупырчатый, но, как нарочно, непрозрачный. Интрига так и витала в воздухе.
Наконец Надежда сдернула последний слой, и ее глазам предстала фабричная коробка с набором кастрюль на картинке. Заграничные, со съемными ручками, красивого шоколадно–коричневого оттенка, они, сложенные одна в другую, мирно ждали своего часа.
Коробка была, правда, вскрыта, надорвана, а потом опять заклеена скотчем.
Надя нахмурилась, но потом решила, что бабуля просто проверяла качество товара, вот и вскрыла картонку.
В квартире, где теперь будет жить Надя с Михаилом, была кое–какая посуда, что осталась от Мишиной тети, — старенькие сковороды, ковшички и тяжелые фарфоровые тарелки. Тетя оставила всё, что у нее было, налегке отправившись в незабываемый тур по горам Кавказа, да и осела там, не в силах расстаться с такими красотами…
Доставшейся в наследство посуда была потертая, с пригоревшими пятнами и царапинами. Что–то Надежда выкинула сразу же, как только Миша дал «добро» на расхламление их семейного гнездышка. Несколько сковородок и мисок оставила, «мало ли, что».
И, о, чудо! Надя только задумалась о покупке новенькой утвари, а тут эти кастрюли…
Если бы Надюша увидела их в магазине, то, наверное, сама захотела бы купить, но теперь, когда это богатство стояло в их с Мишей квартире, Надя немного растерялась…
Она стала вынимать и расставлять кастрюльки на полу в гостиной. Сначала маленькие, потом побольше, — как матрешки, они топтались на ковре, поблескивая чистенькими боками. А вот последняя кастрюля…
Надя даже вздрогнула. Семилитровое, потемневшее от времени и источающее легкий чесночный аромат, чудо стояло гадким утенком рядом с шоколадными красотками. И крышка к этой дурнушке была как будто мятая, с маленькой ручкой.
— Да… И что это значит? — растерянно села на диван Надя, поджала ноги и уставилась на подарки. — Бабуля решила избавиться от старой посуды? Перепутала и сунула нам ни то? Или самую лучшую из набора оставила себе, а, чтобы не пропадало место, отдала свою? Вот уж поздравила так поздравила… С юмором, похоже, старушка…
Надежда набрала номер матери.
— Мам! Она подарила нам набор кастрюль!
— Славный подарок. Мы с отцом тоже хотели вам купить, но всё же решили деньгами.
— Нет, ты не понимаешь, она прислала три нормальных и одну старую, огромную, облезлую кастрюлю! Это кошмар! Как будто в ней готовили сотню лет до моего рождения!
— Возможно, так и есть… — пошептала Юлия.
— Что, мама? Тебя плохо слышно! Что ты сказала?
В телефонную связь вдруг ворвались какие–то посторонние звуки, оперная певица зычным, глубоким басом спела что–то из «Фигаро», потом в трубке зашипело, и всё прервалось.
— И что это значит? — Надюша прижалась щекой к подушке. Ей вдруг захотелось есть. — Суп! Боже мой, я же обещала Мишке суп, забыла совсем! Сколько времени? И где вообще он сам? Ладно. Закажу готовое, скажу, сама сварила…
Курьер и Миша пришли практически одновременно, потолкались у дверей лифта, и Михаил решил идти пешком.
— Езжайте, езжайте! — крикнул он парню в кепке с логотипом службы доставки. — Я по лестнице!
— Угу! — ответил тот и протиснулся в узкий лифтовой проход со своим баулом.
А потом лифт застрял между третьим и четвертым этажом, на телефон Надюши прошло сообщение, что курьер задерживается, а потом, что он и вовсе не приедет.
Девушка лихорадочно соображала, что же делать. Миша звонит в дверь, опять забыл ключи, а обеда нет. А ведь нужно кормить мужа! МУЖА! Это дело серьезное!..
— Ничего, давай сделаю бутерброды, — миролюбиво поцеловал Надю мужчина. — Но имей в виду, Наденька, у меня чувствительный желудок, я не могу питаться покупным или в сухомятку. Я купил продукты, что ты просила. Сваришь завтра суп?
Надя кивнула, хотя супы варить особо не умела, да и вообще готовить не любила. В их семье этим заведовала мама Юля. В ее святая святых, то есть кухню, никто не допускался…
— Вот и хорошо, — поцеловал жену Миша…
Попили чай вприкуску с бутербродами. Надя мыла чашки, когда услышала удивленный присвист мужа из гостиной.
— Наденька, это что? — Миша, надев на голову старую кастрюлю из присланного подарка, торжественно вошел в кухню, застрял в дверях, бочком, так, чтобы ручки не цеплялись за стены, протиснулся внутрь и встал перед женой. — Ты ограбила столовую?
Надежда поставила чашки на стол, развернулась и, серьезно вздохнув, ответила:
— Это подарок на нашу свадьбу от бабушки Ануш.
— Кто такая?
— Не знаю. Какая–то дальняя родственница по папиной линии. Она зачем–то всунула в шикарный наборчик кастрюль эту страхолюдину. Семь литров! Зачем такое вообще присылать?.. Ну, в общем, от бабы Ануш…
Надя виновато уставилась в пол, а Миша, подумав, изрек:
— Ну, чем богата старушка, тем и одарила. Небось набор ей подарили от какого–нибудь райсобеса. Она выпотрошила его, что не нужно, переслала нам, ну, и это довеском. Мало ли, будем варенье делать или холодец варить…
— Какой холодец, милый?! Семь литров! Нет, я уберу ее с глаз долой.
— Да выбрось, и всё!
— Потом выброшу. Мало ли, эта странная женщина заявится к нам в гости, спросит про кастрюли, а самой большой нет…
… Всё влезло, даже очень аккуратненько встали шоколадного цвета ёмкости в шкаф–пенал, а вот семилитровая топорщилась, не желая втискиваться на узкие полки.
— Да что ж за наказание такое! — проворчала Надя. — Ты, пузатая, куда тебя?
Помыкавшись, девушка просто оставила посудину на столе. Маленький обеденный столик стал совсем крошечным, приняв на себя непомерные объемы странного подарка.
Вечером муж и жена еще долго смеялись, придумывая, что можно сварить в самой огромной кастрюле.
— Поросенка! Нет, точно! Я, как добытчик, пойду на охоту, принесу тебе кабанчика, вот ты его целиком и приготовишь! Или акулу!
— Акула не влезет! — покачала головой Надя. — Только если без хвоста.
— Ты что! В хвосте самый сок! Надо, чтоб влезла! А лучше баранью ногу потушить или оленину…
… На утро Миша попросил сварить ему кашу. Надя согласилась. Пара–тройка рецептов, звонок маме, и вуаля, манная каша уже готовится, грозясь сбежать.
Маленькая, новенькая кастрюлька мирно притаилась на плите. Она теперь готовит на двоих, побулькивает, вскипая ароматным нутром, томит в себе счастье двух сердец, что стучат в унисон. Она главная. Эти–то великанши, ее сестры, пылиться будут, а она, малютка, на высоте, понравилась хозяйке, подошла к интерьеру…
… В итоге семилитровку пришлось запихнуть на антресоли, да и забыть о пузатой бездонной кастрюле. Миша не стал говорить Надюшке, что сложил в нее блесна и крючки от рыболовных своих дел. Всё упаковал в пакетики, тихонечко убрал. И всем хорошо…
— Эта баба Ануш, наверное, всё же пошутила, — решила Надя. — Ну, правда, не ораву же школьную мне кормить…
… Молодые съездили в отпуск, погрелись на солнце, вдоволь накупались и привезли с собой сотни две фотографий. Наденька с магнолией, Наденька с пальмой, под пальмой, за пальмой; Надюша прыгает в волнах на закате, рассвете и днем, потом шло несколько Мишиных фотографий: то он, красный, как рак, сидит, обмотавшись мокрым полотенцем, то он в буфете отеля ест омара, то стоит у какого–то памятника в виде разорванного шлепанца…
— Эх! Вот бы опять там оказаться! — мечтательно вздыхает Надя, распаковывая чемоданы. Из кармана шорт выпрыгивает ракушка и падает на ковер.
— Ого! И как это она проскочила?! — как будто удивлен Миша. — На память сохраним… Ладно, Надюш, ты тогда мне обед на работу приготовишь? Можно суп.
И ушел во двор, перегонять машину, а Надя озадаченно нахмурилась.
Суп – дело сложное! Поджарка, начинка, заправка, вода, мясо… Сколько класть мяса?
В морозилке завалялся большой кусок. Надя попыталась разрезать его ножом, не получилось.
— Надо целиком! — решила она. Маленькая, любимая кастрюлька «для всего» не подошла, тогда повариха нашла кастрюлю побольше и бухнула туда смерзшийся оковалок.
Когда всё забулькало, Надюша сняла пенку, побросала овощи, убавила огонь.
— Ну, горшочек, вари! — щедро посыпала она воду приправами и ушла в комнату.
Через час по квартире пополз странноватый запах.
— Прованские травы! — пояснила она мужу.
Тот, открыв окно, покачал головой.
— Старинный рецепт? — пошутил Михаил.
— Нет, на одном сайте нашла. Пробовать будешь?
Мужчина согласился. Отдых на курорте вселил в него уверенность, что нужно идти навстречу новому…
— Фу, гадость какая! — прошептал Миша, с трудом проглотив одну ложку, но, видя радостные глаза жены, обижать ее не решился, сказал, что всё замечательно.
— Значит, буду так всегда готовить! — с готовностью ответила та и погладила по шоколадному боку новенькую кастрюлю…
…Миша брал с собой Надину стряпню, выкидывал по дороге, ел в кафе и всё не решался сказать ей, что она плохо готовит. Ну, из рук вон, как плохо! Так еще наварит полную трехлитровую тару, сама это не ест, какими–то корешками питается, а Миша должен отдуваться…
К осени у парня накипело, да еще и Надя стала капризничать, корить его, что поздно приходит, мало уделяет ей внимания.
Слово за слово, Миша, возьми и брякни, что Надька не умеет готовить, что друзей стыдно в дом приглашать, отравить страшно.
Надежда взвилась, мол, что ж ты тогда ел, брал с собой, нахваливал?! А я время тратила! Обманщик!
Она ворчала весь вечер, а потом, выставив на стол ту, самую маленькую кастрюльку, объявила, что отныне готовит только на себя. А Миша, если такой гурман, пусть выкручивается, как хочет.
И стали на плите стоять сразу две посудины – мал мала меньше. Миниатюрный ковшичек – Надино диетическое, почти одна вода с плавающими там огрызками брокколи, – и Мишкин наваристый суп с золотистыми кругляшами жира и мелко нарезанной морковкой в полноразмерной, «мужской», шоколадного цвета кастрюле…
Супруги не разговаривали друг с другом, ели, не глядя друг на друга, телевизор смотрели в разных комнатах. Надя дулась, Миша гордо держал паузу, никто не хотел уступать.
Постепенно дошло до того, что каждый стал жить сам по себе – готовил, стирал свои вещи, потом стоял в очереди за гладильной доской, если не успевал первым ее занять.
Надя, обсуждая с подругами своего мужа, всё сетовала, что неласков и равнодушен; Миша ни с кем о жене не говорил, переживал всё в себе, думал о разводе.
Ну а что? Разные люди, ничего хорошего из их семьи не получится. Может, поспешили жениться, может, просто перепутали влюбленность с большим чувством…
Дело шло к грандиозному расставанию, но вдруг, уже ближе к зиме, случилось то самое…
… Надя была дома, протирала пыль, пылесосила. Уборка, по негласному договору, оставалась на ней.
Тут позвонили в дверь.
Надежда сделала вид, что не слышит. Включила пылесос и принялась скоблить ковер.
Позвонили во второй раз и в третий, потом забарабанили по мягкой кожаной обивке входной двери десятком маленьких кулачков.
Пришлось идти открывать.
— Кто вы? — нахмурившись, спросила Надя, глядя на цыганку в непонятного цвета пальто, и с оравой детей. — Что вам нужно? Деньги? Нет, я не занимаюсь благотворительностью. Уходите!
— Подожди, девочка. Я от бабушки Ануш! — поставив ногу так, чтобы Надежда не смогла захлопнуть дверь, проговорила незнакомка. — Она обещала, что пустишь поесть, отдохнуть. У нас поезд через пять часов, на другую квартиру, в другой город едем! Проголодались. Слона съедим!
Ребятня зашумела, стала рассказывать наперебой Наде, как славно они ехали на поезде, как радостно прощалась с ними проводница, как мило освободили для них салон автобуса и даже здесь, во дворе, прохожие отходили в сторону, уступая гостям дорогу. Хозяйка даже растерялась от такого перезвона детских голосов. А квартира будто встрепенулась, ожила, взбудораженная предвкушением чего–то свежего, радостного.
— Так что? Покормишь? — продолжила, было, цыганка, но Надя прервала её.
— Нет! Извините.
— А что так?
Цыганка прищурилась. Дети за ее спиной замолчали.
— Я не умею. И вообще, я вас не знаю…
— Что не умеешь? Кормить? Мы сами поедим, ты только сваргань нам что–нибудь, а я помогу. Вот тут деньги, а здесь, — она вынула из кармана бумажку, — открытка тебе от родственницы.
Надя быстро пробежала глазами аккуратные, округлые строчки и вздохнула. Старушка просила, чтобы Надежда была ласкова и заботлива с Мартой, так звали мать большого переезжающего семейства.
— Но, послушайте! — всё еще хваталась за соломинку девушка. — У нас мало места, вам негде будет спать!
— О чем ты говоришь?! Мы без ночевки. В поезде поспим, а ты покорми!
С этими словами Марта чуть кивнула головой, и дети с гвалтом забежали внутрь, выстроились в один ряд и смирно стали ждать, поставив перед собой пакеты с продуктами.
— Покормить… Да–да… — Надя пошла на кухню, раскрыла шкафчики и стала вынимать то одну кастрюльку, то другую, то ставить всё на место.
— Ни то! Опять не подойдет! — бормотала Надя.
— Что задумалась, звезда моих очей? — Цыганка говорила нараспев, не торопясь, перебирая в руках кончики тугой, толщиной в руку, косы. — Чем помочь?
— Да вот, не знаю, в чем вам обед сварить. Пельмени у меня есть, но для вас нужно, наверное, целый таз.
Марта осмотрела кухню, заметила на плите две кастрюли, две стопочки салфеток на столе.
— Ты с квартирантом живешь? Уж извини за любопытство!
— Нет, с мужем, но мы в ссоре, как раз на почве готовки. Так что имейте в виду, я в этом деле двоечница.
— Не беда. Исправим ситуацию. Ищи большую кастрюлю, литров на восемь, а лучше на десять!
— Нет таких, — пожала плечами Надежда.
— Тогда самую большую, что есть в это доме! Ребятки, начинаем!
Марта отдавала команды, детвора шустро выполняла– один чистил картошку, взгромоздившись на стул у раковины, второй скоблил морковь, разбрасывая вокруг оранжево–желтые чешуйки.
— Вот смотри, красавица! Овощи, они томление любят, пережаришь – невкусно, недожаришь – опять невкусно. Тут надо чувствовать! Ты аромат–то улови! Улови, не стесняйся!
Надя улавливала.
— А теперь, хозяйка, давай тару, варить пора! — Марта водрузила на стол что–то мясное. — Мать тебя не учила готовить что ли? Замуж выдала, приданое сунула зятю, а как его кормить, мужика–то этого, не научила?
Марта ловко рубила капусту, тонкими ломтиками резала брызжущую соком свеклу.
— Не научила, — буркнула Надежда и отвернулась к окну.
— А что нос повесила?! Мужик – он как теленок, ласку любит, да вкусно поесть. Если будет и то, и другое, никогда от тебя не уйдет! Ладно, ты кастрюлю ищи, знаю, есть у тебя, а я тесто замешу, надо к супу–то лепешек нажарить! Вах, как вкусно будет, вах, как сытно! Придет твой хозяин домой, поглядит, какая у него жена, и никуда больше от тебя не денется! Вах, давай миску, муку давай! Да проснись ты! А что не современно это – у плиты стоять, — так забудь. Настоящая жена, потом и мать, всегда свое лучше приготовит! И детям полезнее, и муж перед друзьями про такую жену завсегда похвастается! Нашла кастрюлю? — Марта снизу вверх смотрела, на Надюшу, копающуюся на антресолях.
— Подождите, была… Была огромная кастрюля! Куда делась?
Надя еще повозилась, а потом победно закричала:
— Нашла! Я нашла! —и потащила кастрюлю к себе. — Это нам ваша знакомая, та самая бабушка Ануш, на свадьбу подарила. Хлам, конечно, но вот пригодилась…
Кастрюля упиралась, цеплялась за что–то, норовила скинуть крышку, но Надя цепко держала всё в своих руках.
— Вот! — стукнула нержавейка об пол.
— Бряц! — высыпались из нее рыболовные драгоценности Миши.
— Дзынь! — стукнулись друг о друга камешки в серьгах напористой Марты.
— Хорошая кастрюля, большая, на всех хватит! — приговаривала цыганка, промывая и вытирая полотенцем Надину находку. — Бабушка Анушенька всегда хорошее дает, ты же знаешь, какая она добрая?
Надя помотала головой.
Марта налила в кастрюлю воды, побросала каких–то травок из магазинных пакетиков, поставила варево на огонь и велела Надюше дорезать овощи, а сама взялась за телефон и кому–то позвонила.
… — Да! Да! Готовимся! Добрались хорошо и, что главное, вовремя! Тут до дележки воздуха бы скоро дошло… Да! До свидания, бабуля!
— Вы с кем сейчас говорили? — удивилась Надя. — С той самой Ануш? Вы можете дать мне ее номер?
— О, боюсь, девочка, она слишком занята. Позже!
Надя обреченно оглядела кухню, снующих туда–сюда детей, дымящийся в огромной кастрюле суп, Марту, стоящую во главе всего этого безумия и отдающую команды…
Один малыш, что катал по полу машинку, врезавшись в Надины ноги, зафырчал, сдал немного назад, пробурчал что–то про тетенек, которые ничего не понимают в дорожном движении, и помчал свою игрушку дальше, под стол.
— Аккуратнее! Да осторожно ты! Пальцы береги!
Надя спохватилась и сосредоточилась на картофеле.
— Помыть, почистить, нарезать!.. Рано кладешь, поздно мешаешь!.. Молодец! — Марта не отходила от хозяйки ни на шаг, подбадривая и утешая, обжаривая на сковородке большие, ароматные лепешки.
— Ничего, — говорила она. — Вот и кастрюлька пригодилась, а я ее так отдавать не хотела! Да вам, похоже, нужнее! — она погладила по голове снующего рядом мальчонку, тот кивнул.
— Что? — развернулась Надежда и уставилась на гостью. — Вы не хотели? Это же наш свадебный подарок!
— Да. Подарок, подарок! Не простая это кастрюлька, девочка! Бабуля ее не каждому отдает. Посудина с секретом. Для любви она, для тепла, для большой, уютной семьи. Раз отдала бабуля тебе ее, значит, быть у тебя куче детишек, и дом полной чашей. Счастливый это подарок! А ты смотри, какой супец у нас вышел отменный! Всё запомнила? Как резать, как варить, как солить?
Надя кивнула.
— Молодец. Сейчас муж придет, накормишь. И будь ласкова с ним, он тебя, страсть, как любит!
Что–то зашумело на балконе, Надя пошла посмотреть, а когда вернулась, ни Марты, ни детишек ее не было. Стало сразу грустно, пусто. И маленькая Надина кастрюлька, отставленная в уголок стола, показалась вдруг просто лилипуткой. С такой семью не сохранишь...
А большая, та, что давно потерла свои бока и пыхтела, как паровоз, на плите, была уютной и доброй… Такими уютными бывают бабушки, когда, в фартуке и с косынкой на голове, расставляют на столе посуду, приносят блюдо с пирогами, а потом, умиляясь, смотрят на внуков и качают головой, сетуя, что не успели наготовить еще сто тысяч разных вкусностей…
Надя услышала, как повернулся ключ в замке, вышла в прихожую. Михаил стоял и растерянно смотрел на жену.
— Ты что? — спросила она его.
— Мне позвонила какая–то женщина, представилась твоей бабушкой Ануш, велела бежать домой, потому что у тебя тут дым коромыслом…
— Бабушка? А я только что проводила ее подругу и пятерых детишек. Мы суп сварили, ребятишки помогали… Но они почему–то ушли. У них поезд… Ты будешь есть?
Она махнула рукой в сторону кухни.
— А буду! — Миша постоял немного, раздумывая, потом разулся, ушел умываться, а когда вернулся, то в руках у него был букет лилий. Надя их обожала…
— Бабуля велела мне подарить вам, Надежда, цветы и жить с вами, дорогая женушка, столько, сколько отмерено. Пуд соли мы с тобой точно не съели, а вот супа наедимся до пенсии! А пахнет–то как! Пахнет! Слюнки текут! Разливай скорее по тарелкам! А это что? Лепешки? Да я такие в детстве ел! У нас была знакомая в Тбилиси, Мартой звали, так она такие лепешки жарила! Нет, это невозможно!..
Масло текло по пальцам, нежное тесто таяло во рту, а суп дымился пряностями в тарелках.
Надя с гордостью поставила перед мужем угощение, встала в сторонке и трепетно наблюдала, как тот подносит первую ложку ко рту, как причмокивает, пробует, а потом ест еще и еще!
— Вкусно! Вкусно, Надюшка! — рассмеялся он. — Как дома! Как раньше! Здорово же! Да ты тоже ешь! Ну, что же ты!..
… А потом ребята пили чай и разговаривали. Они не делали так уже, кажется, вечность. И всем было хорошо – и сытому Мише, и довольной Наде, и Марте, что выполнила поручение старушки — провела кулинарный мастер–класс со своими поварятами.
А сама баба Ануш сидела на крылечке своего облачного домика, раздвигала клочья тумана руками и, поднеся к глазам бинокль, смотрела в Надино окошко, любуясь их с Мишей счастьем. Поморгав, и хитро улыбнувшись, старушка вздыхала, водила биноклем по городу и высматривала, кому бы еще помочь…
А большая кастрюля Наде потом очень пригодилась. Теперь в их доме было всегда много гостей, Миша не стеснялся звать друзей на ужин, потому что Надя вдруг полюбила готовить. Сама Надежда устраивала посиделки с подругами и тоже кормила их досыта. А через несколько лет кастрюля пыхтела и булькала, варя суп для подросших ребятишек. У Миши с Надей родились два сына, а потом две дочери. На кухне стоял дым коромыслом. Всех кормила старенькая кастрюлька, всем угождала…
… — Мам! — однажды спросила Надя. — А тебе баба Ануш тоже что–то дарила?
Женщина поджала губы и, погрозив кому–то в воздухе кулаком, ответила:
— Да, шампунь.
— Что? Всего–то?
— Да, это, конечно, помельче кастрюли твоей будет, но эффект долгоиграющий.
— Какой?
— Ни одна краска меня не берет. Старушка, видимо, решила, что, раз твой отец любит мой натуральный цвет волос, то и нечего мне заморачиваться, волосы красить, надо ходить, как есть. Вот только не учла она, что я вообще–то седею, надо с этим что–то делать, а краски меня не берут!
Она еще раз погрозила в небо кулаком. Бабушка Ануш испуганно отодвинула бинокль от лица и вздохнула.
«И на старуху бывает проруха!» — прошептала она и откусила от летящего мимо облачка кусочек сахарной ваты…