Глава 47.
Время действия - конец марта 1774 г.
В оврагах лежал ещё снег. Он не спеша чернел по краям, таял и лёгким парком поднимался к небу. Над темными полями стояло марево, а взгорки и холмы покрывались робкой, пахнущей свежей кислинкой зеленью. Где-то громко журчали ручьи, и шум их смешивался с гвалтом прилетающих из дальних краёв птиц. Над дальним леском грачи выискивали в голых деревьях прошлогодние гнёзда, в ветвях бесцеремонно и уверенно выросшего из-под плетня вяза давал весёлый концерт скворчик, а за амбаром выясняли отношения уличные коты.
Тимофей сидел на завалинке возле своего куреня, задумчиво смотрел на степь, держа в руках уже погасшую трубку. Скоро задуют с киргизского берега сухие злые ветры и земля на полях начнёт сохнуть, а пахать её да засевать некому - казаки все в войске Емелькином. Разве что старики да жёнки выйдут на делянки, однако будет ли толк? Промчится полчище многотысячное раз, другой, и весь труд как корова языком слизала. Вон, не осталось ничего от озимых хлебов. Всё кони из-под снега повыбили, ископытили, пропитанье себе выискивая. Оно и понятно, где такую прорву кормов для них возьмёшь!
- Глянь-ка, Тимофей, казаки сюда скачуть вроде? - окликнула его соседка. - Торопятся. Стряслось, что ли, чего?
Тимоха привстал, вгляделся в даль. По высохшей уже дороге неслись четверо конных, вздымая облако рыжей пыли.
- Государь сам, Хлопуша с им да двоих не разберу!
- Ох ти мне… - всплеснула руками соседка. - А где же войско наше? Мой Семён с им уехал, живой ли он?!
- Да ты погоди, не придумывай себе горя. Приедут — узнаем всё как есть.
Всадники влетели в слободу, вихрем помчали по улицам к Золотым палатам.
- Тимофей! - один из них осадил коня у калмыковских ворот.
- Савелий? Ты? Чего вы как заполошные примчали-то?
- Беда… - охрипшим голосом, задыхаясь, сказал Савка, сползая на землю.
- Айда, айда в избу, - заторопился Тимофей. - Марья, а Марья! Прими коня-то, не загубить бы его!
- Разбили нас под Татищевой, - сказал Савелий, едва войдя внутрь дома, бухнулся на лавку у дверей. - Наголову разбили.
- Эээх ты… - от неожиданности Тимофей едва не уронил чугунок со щами, которыми собрался было потчевать товарища. - Это как же, а?
- Ты не подумай, что мы испугались да бежали. Нет, Тимоха. Как умеют казаки воевать, ты сам знаешь. Мужиков с инородцами всяким премудростям за зиму обучили. Пушек да ядер с порохом в достатке, людей тоже. Одно время даже чудилось, что наша берёт. Ажно генералы ихи впереди солдат в бой бросались, когда тяжко тем было.
- Вон как…
- Ага… Только сумели они. Обложили нас со всех сторон. Вот и решился государь уходить оттель, пока можно. Овчинников атаман со своим полком прикрывал нас, чтобы скрыться мы успели. Обоз, артиллерию… всё неприятелю досталось.
- Ну, а люди-то наши, люди… Где войско Емелькино? Про полк Овчинникова я понял, а другие где?
- Другие? - Савелий поднял на Тимофея тяжелый взгляд. - Кто убит, а кто в плен попал. Нету больше у Емельяна войска. Только то, что в осаде у Оренбурга да у Яицкого городка стоит, да по крепостям по малости, вот и всё, что осталось.
Тимофей посмотрел на иконы, перекрестился. Взгляд Николая Святителя был так жив и выразителен, словно Святой Угодник хотел ему что-то сказать.
- Ты бы к столу шёл, сидишь у дверей, будто чужой. Поешь с дороги да поспи, а там видно будет!
Савелий стащил с ног пыльные сапоги, протопал в красный угол, под самые иконы. Перекрестившись на тёмные образа, взялся за ложку. Повисло молчание, Савка хлебал теплые щи, а Тимофей напряжённо думал, упершись взглядом в стену.
- Значит, и Андрюха наш там сгинул теперя, - наконец сказал он.
- Андрюха твой с Овчинниковым наш уход прикрывал, а что потом с им было, того не ведаю. Казаки гибнут — что ж, судьба у нас такая. А другие? - Савелий положил ложку на стол. - Схимника зачем погубили?
- Какого схимника?
- Пришёл к нам в стан монах один, схимник. Прямо к государю направился…
- Ты хоть теперя его государем не зови! - скривился Тимофей.
- Не об том разговор, - отмахнулся Савка. - Так вот, монах этот к Емельке пошёл и давай совестить его, за грехи всякие укорять. Ты вот, говорит, чужим именем назвался — это грех.
- Вот как! - хмыкнул Тимофей. - Выходит, знает, что никакой он не Пётр Фёдорович.
- Ты, говорит, при живой жене второй раз венчан, за это гореть тебе вечно. И за то, что безвинных девок тиранил, и за то, что… да много чего говорил. Емельян-то сперва молчал, а потом и вызверился. Убрать схимника велел. Ну, Хлопуша казакам мигнул — те и рады. Яицкие-то, которые по старой вере, им монах не указ — Никонову ересь, мол, несёт. Оттащили старика, побили как следует да на кресте раздетым распяли.
- Эх, грехи наши тяжкие, - вздохнул Тимофей. - Вы-то куда глядели? Отбить его не могли?
- То-то грехи. Не ввязались. Может, потому и отвернулся от нас Бог, не дал нам победы над неприятелем. Ведь сколь времени мы верх держали, а тут…
- Помер?
- Помер. Только перед тем, как дух испустить, сказал, что, видно, дозволил ему Господь грехи его на этом свете искупить, на тот не тащить. Говорил, что злодеем он был когда-то страшным. Что много раз покушался он на жизнь казака одного, со свету белого его сжить старался, да Бог не позволил. А тот казак его потом от лют ой cмepти спас.
- Вот как бывает…
- Бывает?! Да ты разве не понял, кто тем схимником был?! - закричал Савелий.
- Кто?
- Трифон! Забыл ты разве? Тот самый, который Марью в Сакмарской крепости крал, когда вы бежали от барыни. Он тебе и пакостил потом. И огнём жёг, и стрелял в тебя, и голову тебе едва не снёс! А ты потом его у башкирцев отбил. Ну, помнишь, из пещеры на себе тащил?
- Мы же его едва живого в монастыре оставили?
- Да! Вот он и есть. Так за что его казнили, ежели он правду говорил?
Тимофей молчал, мрачно глядя на отсвет весеннегосолнца на стене.
- Шесть тыщ народу потеряли мы. Разве шутки… - вдруг сказал Савелий. - Шесть тыщ…
- И больше потеряем, если спасётся Емелька. Соберёт опять войско, и сызнова за старое дело возьмётся. Мужиков-то да рабочих при заводах, которые от хозяв своих натерпелись, много, за Емелькой с охотой пойдут, ежели позовет. Так и будет сеять смуту и горе, пока жив. Из этих шести тыщ… сколько из них уж никогда глаз не откроют? Сколько в плену? И что с ими сделают за бунт? Как жёнки и дети ихи теперя жить будут? Хотел народ как лучше. Воли хотел, справедливости. Жить хотел по-божески. А вместо этого — блуд, попойки, богохульство. За простого казака раньше комендант из армейских всё решал, а теперь атаман из каторжных. Кончать это надо, Савелий. Теперя же, покуда не поздно.
- Как? Как это закончить? - Савелий сжал кулаки.
- Охраны при ём сейчас нету?
- Н-нет…
- Связать его да к Рейнсдорпу отвезти. Семь вёрст всего… Семь вёрст…
- Да как же его повяжешь?
- Руками. Пойдём, Савка! Поторопись!
Вошла Марья:
- Емелька сбор объявил. Осаду с Оренбурга сымает, уходить, говорит, на нужно. Сперва к Яицкой пробиться попробваем, а потом на заводы. Там в горах да лесах Голицын*, мол, нас не достанет.
--------
* генерал Пётр Михайлович Голицын, один из руководителей подавления бунта
--------
- Пора, Савелий, - Тимофей со значением посмотрел на друга.
Возле Ситниковского дома, который Пугачёв называл дворцом и Золотыми палатами, уже не было обычной охраны. Мужики суетливо громоздили на телегу мортиру, проскакал на коне, сдвинув на затылок шапку, киргизец, два казака тянули куда-то нагруженного мешками верблюда.
Савелий прошёл в избу, следом нырнул Тимофей. Хлопушу свалили быстро — копаясь в ларе с провиантом, он не заметил занесенной над его головой дубины. Связать и заткнуть ему рот тряпицей было делом недолгим. А через несколько минут рядом с ним уложили Емельку.
- Что теперя? - Савелий вытер со лба пот, посмотрел на Тимоху.
- Теперя к Рейнсдорпу их…
- Что, прямо в крепость поедете? А их на телегу сложите? - раздался насмешливый голос.
- Что? Кто?! - Савелий схватился за рукоять сабли.
- Да я это, я. Чего спужались-то? - из опочивальни вышел атаман Шигаев. - Это вы хорошо придумали, братцы. Дела наши, судя по всему, плохи. Сдадим Рейнсдорпу Емельку, чтобы помиловали нас, когда экзекуции начнутся, а? - он весело подмигнул Тимофею. - Меня берёте в свою компанию?
- Что ж… Ежели мешать нам не станешь, то изволь, - усмехнулся тот.
- Не стану. Только думаю, что зря вы сами надумали везти их к Рейнсдорпу. Перехватят вас… нас… по пути. За него, за Емельяна-то, много казаков стоят. Не отдадут они вам государя.
- Что ж делать? - развел руками Савелий.
- Что делать? Парнишка тут один есть у меня на примете. Надежный казак. Отец его старшина в яицком войске. Его и пошлем в Оренбург. Пускай Рейнсдорп пришлет за смутьянами своих солдат.
- Да как же он пришлет-то?! Прямо сюда, в слободу, где казаков полно?
- Да не сюда! Пускай к оврагу какому выдвинутся скрытно, а мы туда пленных притащим. По-другому не выйдет у нас, помяните моё слово. Отобьют Емельяна мужики.
- Что ж… Так тому и быть… - согласился Тимофей. - В самом деле, к крепости с ними мы не подъедем.
- А может… Кончить их прямо тут, а? - спросил вдруг Савелий. - А Рейнсдорпу тела их показать?
- Да ведь за живого и награда выше! - хмыкнул Шигаев. - За живого нам половину грехов простят.
- У нас грехов помене, чем у тебя, будет, - зыркнул на него Тимофей. - А вот судить Емельку, как он когда-то коменданта с женой судил, это поважнее прощения. Однако ты правду сказал, не сумеем мы сейчас переправить их в Оренбург. Что ж, засылай своего парнишонка. А этих мы сейчас спрячем в амбаре.
Посыльного ждали долго, но ответа всё не было.
- Что же он медлит? - Савелий не находил себе места. - Войско, что под стенами крепости стояло, в слободу стягивается… Не сумеем мы передать Емельку солдатам, не сможем… Или обманул нас атаман?
Однако атаман их не обманывал. Он на самом деле рассчитывал купить себе прощение, сдав Емельяна с Хлопушей властям. И посыльного он честно отправил. Гонец до крепости добрался и Рейнсдорпу о связанных смутьянах всё, как было поручено, рассказал. Только так неправдоподобна была эта весть, что поневоле заподозрил Рейнсдорп ловушку. И всё тянул, не зная, как поступить. Послать за пленными солдат или казаков? Да ведь ослабленные люди на заморенных конях, ежели попадут в руки пугачёвцев, и отбиться не смогут. Посылать их на верную гибель совсем не хотелось. А когда решился он отправить отряд к слободе, было поздно.
У крыльца Ситникова дома собрались мужики — заводские крестьяне, которые только здесь, у Пугачёва, и увидели немного воли, поели вдосталь, пожили весело. Для них Емельян в самом деле государем был. Злодеяния его их не касались, зато заводским приказчикам да надсмотрщикам отомстил он за все их обиды.
- Где государь?!
- Вы куда? - встал у них на пути Шигаев. - Куда без спросу в царские палаты?
- Слух по слободе прошёл, что схватили государя предатели, чтобы Рейнсдорпу выдать! А ну, покажь его! Своими глазами видеть его хотим!
- Неможно видеть его сейчас! Занят он.
- Тогда пущай Хлопуша выйдет! Пущай он нам скажет, что государь цел и невредим!
- И Афанасий занят. Подите прочь с царского двора!
- Так если мужикам на царском дворе быть нельзя, так нам можно! - к дому подъехали яицкие казаки, из тех, что держали осаду Оренбурга. - А ну, покажь нам государя!
Ражий бородач отодвинул плечом Шигаева, открыл дверь, и вся ватага — и мужики, и казаки, ввалились в сени. Атаман незаметно отошёл в сторону и, вскочив на первого попавшегося коня, помчался вон из слободы. Улизнули и Савелий с Тимохой, видя, что не устоять им супротив такой толпы. Не найдя Емельяна в доме, пугачёвцы стали обыскивать двор и службы и скоро обнаружили в амбаре связанных пленников.
- Что же это, государь, а? Кто же тебя? - шумели мужики.
- Нашлися… - сплюнул Емельян, разминая затёкшие челюсти. - Шкуру свою спасти хотели, продав нас Рейнсдорпу.
- Попади они нам в руки… - грязно бранились казаки.
- Государь! - Хлопуша тёр ушибленную дубинкой маковку. - Видишь, кругом предательство. За жену и сына боязно мне. Попадут в руки Голицыну — не пощадит он их.
- Голицын сюда не скоро придёт, не боись. Ему теперя самый раз Яицкую крепость спасать, туда и двинется он. К Оренбургу не скоро придёт, - ответил Емельян.
- А всё же позволь мне спрятать их.
- Где же ты укрыть их надумал?
- В Сакмарской крепости у верных людей. Там переждут пока, а потом видно будет.
- Что ж… Вези, - согласился Пугачёв. - А я с ребятушками к Яицкой крепости пробиться попытаюсь.
Вскорости он во главе двухтысячного отряда, прихватив десять пушек, направился к Яицкому городку, но по пути столкнулся с правительственными войсками, был снова бит и бежал с двумя сотнями казаков на север, за излучину реки Белой, в край горных заводов, где имел он надежную опору и поддержку.
Хлопуша, получив разрешение Пугачёва, собрал жену и сына и в сопровождении трёх казаков отправился к Сакмарскому городку. Закончился суматошный, тревожный день, впереди была ночь, укрывающая беглецов темнотой своей.
- Там и переждёте покамест! - утешал Афанасий жену. - Ничего, у нас сил поболе будет, чем у армейских. За нами народ, за нами заводы. Без неудач никогда не бывает.
У Сеитовой Слободы переправились на другой берег Сакмары. Деревянный мосток, едва не смытый прошедшим паводком, покачивался под путниками, скрипел, однако не подвёл, и скоро кони цокали уже по чистеньким улицам татарской деревни.
- Стой, кто едет! - раздался из темноты голос.
- Свои! - ответил Хлопуша, доставая пистолет.
- Брось! В кого стрелять собрался? Не попадёшь ведь. А если мы пулять начнём, то уложим вас на месте. Это ведь ты, Афанасий, да? Гнусавость твою я признал, - голос стал насмешливым.
- А ты кто? - стараясь быть спокойным, сказал Хлопуша.
- Как? Разве не узнал меня? - теперь в голосе звучали хорошо разыгранные удивление и обида. - Ты в моём доме ел и пил, дворцом называл, даже ставку царскую устроить мечтал, а теперь не узнаёшь?
- Корсак?! - темнота скрыла внезапную бледность на лице Хлопуши.
- Ну наконец-то! А как вам моё сусальное золото? Красиво ведь было, когда вы им стены в мужицкой избе обили, да?
- Что тебе нужно?
- Ничего. Просто мы вас сейчас свяжем и отправим в канцелярию к Рейнсдорпу. Ты как будто там бывал, да? Тебе ведь всё там знакомо?
- Значит, за добро своё мстишь? - горько усмехнулся Афанасий.
- Не только за него. За всех, кого вы обидели.
- Не ври. Сколько людей к нам в войско пришли в поисках правды!
- Что ж, отнять правду у одних, чтобы отдать её другим — это доброе дело. Ну да ладно, недосуг нам здесь спорить. Ребята, вяжите их!
Зазвучала татарская речь, задвигались в темноте тени.
- Хотя бы жену с сыном не трогайте! - процедил сквозь зубы Хлопуша.
- Жену и сына? Само собой! Ничего плохого мы им не сделаем. Они переночуют в тепле, а завтра с пристойным конвоем мы их к самому губернатору отправим.
Рванули в сторону сопровождавшие Афанасия казаки, не желая сдаваться без боя. Захлопали выстрелы, закричала пронзительно женщина, стараясь укрыть собою десятилетнего сына.
- Не стреляйте! Убьёте ведь мальца! - Хлопуша был в отчаянии.
- Жалко сына, да? - усмехнулся Корсак. - Чужого не жаль было, а своего — как ножом по сердцу! Не боись, не заденем.
Хлопушу с казаками скрутили, заковали в цепи и, ни минуты не медля, отправили в Оренбург. Жену его и малолетнего сына, а также скарб их татары отконвоировали в крепость уже днём, где солдаты проводили их в тюремный острог.
Не могли всего это знать Тимофей и Савелий, да и не это занимало теперь их мысли. Из Оренбурга в Бёрдинскую повалили в поисках продовольствия толпы оголодавших, но счастливых людей, освобожденных после шестимесячной жестокой осады.
Примечание - история пленения Пугачева и Хлопуши атаманом Шигаевым и его освобождения крестьянами реальна, описана в Истории 14-го Уланского Ямбурского Её Императорского Высочества Великой Княжны Марии Александровны полка Документальное описание боевых действий полка и знаменательных исторических событий, связанных с ним, за период 1771 – 1871 годов, 1873 год, СПб
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) В имении 46) Дела праведные и неправедные
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
