Был такой русский генерал-майор Иван Тимофеевич Беляев, участник Первой Мировой войны, почетный гражданин Республики Парагвай и можно сказать, национальный герой этой страны.
О том, как он стал гражданином далекой страны, я рассказывать не буду (история интересная, но тема у меня сегодня другая).
Рассказать я хочу о его впечатлении от императорской семьи, точнее императрицы Александры Федоровны и её старших дочерей, которые работали в лазарете, где лечился Иван Тимофеевич.
Он был тяжело ранен в 1916 году, был определен на лечение в лазарет Её Величества в Царском Селе.
Немного о нем я, все-таки, расскажу! После того, как раны зажили, он опять отправился на передовую, участвовал в знаменитом «Брусиловском прорыве».
Отчаянный был Иван Тимофеевич! Есть воспоминания, что в 1917 году, когда на вокзале у него потребовали снять погоны, он сказал:
Дорогой мой! Я не только погоны и лампасы, я и штаны поснимаю, если вы повернёте со мною на врага.
А на „внутреннего врага“, против своих не ходил и не пойду, так вы уж меня увольте!
Слова истинного русского офицера, благородного, умного.
Потом он будет воевать в Добровольческой армии.
Эмигрировал в 1920 году. Сначала оказался в Галлиполи, потом, с такими же офицерами как и он, выехал в Болгарию, затем были Буэнос-Айрес и Парагвай. На этом его «русская история» закончилась, и я вернусь к главной теме.
Императрица и великие княжны на работе в лазарете
Начну с описания лазарета, некоторые подробности меня удивили.
Вот, например:
Меня сразу устроили в отдельной комнате. Помещение производило чрезвычайно уютное впечатление. Низенький домик был расположен в небольшом саду.
Вдоль фасада, снабженного передней и крыльцом, шел длинный, светлый коридор, куда выходили двери целого ряда небольших комнат, занятых койками для раненых.
Все было окрашено светлой масляной краской, окна защищены сетками от мух.
Мне отвели отдельную комнату и сразу же сняли радиографию с разбитого локтя.
Чистый большой лазарет в Царском Селе, это, во-первых, а во-вторых, есть оборудование для обследований – сняли «радиографию».
Одна за другою появились сестры, засыпавшие меня вопросами. Старшая была дочь донского генерала Грекова, высокая и представительная, с большим опытом.
В лазарете служили не только великие княжны, но и дочери других высокопоставленных лиц.
А вот, как он описывал появление в лазарете императрицы:
На другое утро ровно в 10 часов подъехала Императрица с детьми. Все, кто только мог стоять на ногах, ждали ее приезда в коридоре. За ней явились обе старшие дочери.
Да, императрица Александра Федоровна не была обычной сестрой милосердия, это верно! И я часто слышу мнения о том, что толку от неё, кроме как «мешала», и не было особого.
Но сам факт того, что она принимает участие в лечении и помощи раненным, говорит о многом. Учитывая, что к императорской семье отношение в те времена было несколько иное, чем сегодня, можно понять важность участия императрицы и её дочерей.
Как бы не была сложна жизнь, молодость берет своё.
Далее за мною находилась группа молодежи: маленький кирасир Ноне, совсем юный, уже выздоравливающий штабс-капитан лейб-гвардии Егерского полка и несколько эриванцев со своим капитаном князем Головани .
Все были веселые, симпатичные и жизнерадостные, и, когда одна из княжон помогала матери, а другая отдыхала в коридоре, они окружали ее и заставляли смеяться своим выходкам.
– Смотрите, какие прелестные эти эриванцы, повторяла заведовавшая столом Величковская.
– Совсем не то, как наши чопорные преображенцы. (Ее муж, наш дальний родственник, был старший офицер Преображенского полка).
(Вильчковская Варвара Афанасьевна (1867 – 1948), ур. Вилинбахова. Сестра милосердия, жена генерал-майора С. Н. Вильчковского. В эмиграции жила в Париже).
Были у великих княжон и свои любимцы, ведь Ольга и Татьяна это уже взрослые девушки и, конечно же, у них возникали симпатии, тем более, среди раненых было так много молоденьких ребят.
Так, например:
У Ольги Николаевны ее правой рукой был молоденький прапорщик Шах-Багов, хорошенький, как картинка, и застенчивый, как девочка.
Он всегда стоял немного в стороне и вспыхивал ярким румянцем всякий раз, когда его глаза встречались с глазами Ольги.
Подпоручик К.С. Попов, у которого Шах-Багов был адъютантом, который тоже был ранен и вместе с ним проходил лечение, так описывал его:
Он показал себя, как достойный и храбрый офицер, как редкий товарищ и удивительный добряк.
Если ко всему этому прибавить его красивую наружность и большое уменье одеться и носить с достоинством форму, то получался тот тип молодого офицера-эриванца, которым по праву гордился наш полк.
Шах-Багов, когда его выписали из лазарета, перед отправкой на фронт произнес:
Прощайте, господин полковник, не поминайте лихом! Еду на фронт и, если не вернусь с Георгием, то меня принесут на носилках.
Из воспоминаний генерал-майора Ивана Тимофеевича Беляева:
Милая Ольга уже три дня не приходит на перевязки... Сегодня она явилась, наконец, но ее щечки потеряли обычный румянец, а глаза покраснели от слез – чудные девичьи годы, милое чистое сердце.
В те дни Ольга писала отцу, Николаю II:
Наши эриванцы слишком скоро поправляются и завтра самый милый из них возвращается в полк, что очень грустно.
Но вскоре он вернется. Сначала подумали, что шутит, когда прислал телеграмму: "Необходима спешная операция, прошу вернуться в госпиталь. Шах-Багов".
Оказалось, что нет. Как только он вернулся на фронт, то в первом же бою пошел в атаку. Был ранен - серьезные ранения в руку и ногу. Его прооперировали, но ходить он пока не мог.
К Ольге вернулось ее прежнее настроение, ее милые глазки заблистали вновь, щечки покрылись прежним румянцем.
Ольга все чаще упоминает его в своем дневнике, называет «Маленький» (так в императорской семье традиционно называли младшего из детей).
Дмитрия постоянно видят рядом с сестрами во время чистки хирургических инструментов.
Ольга напишет в дневнике (это была осень):
Был невероятно мил и как никогда весел - такое золото. Спаси его, Господи!
Эту симпатию заметили, конечно, и все окружающие. Старшая сестра милосердия В.И. Чеботарева напишет:
Ольга Николаевна серьезно привязалась к Шах Багову, и так это чисто, наивно и безнадежно. Странная, своеобразная девушка. Ни за что не выдает своего чувства.
Оно сказывалось лишь в особой ласковой нотке голоса, с которой давала указания: "Держите выше подушку. Вы не устали? Вам не надоело?".
Когда уехал, бедняжка с часок сидела одна, уткнувшись носом в машинку, и шила упорно, настойчиво".
А это мнение той же В.И. Чеботаревой, но уже о чувствах Дмитрия:
Уезжает верный рыцарь. Славный, в сущности, мальчик. Он допускает только обожание, как святыни.
"Скажи мне Ольга Николаевна, что Григорий ей противен, завтра же его не будет, убью его".
Ведь это обязательство офицера спасти их, хоть против воли. Примитивный, но порядочный человек.
Об этой дружбе догадывались и родители Ольги. Его приглашали в Александровский дворец к чаю (не его одного, в группе других раненных офицеров).
А в лазарете боялись, как бы такая дружба не скомпрометировала княжон. А вот сама императрица нисколько не волновалась! Она доверяла своим дочерям, и офицерам, таким же молоденьким, как и её девочки.
На выписку Дмитрия (в самом начале 1916 года) приедет его мать, и опять в дневнике Ольги появится запись:
Такая милая, очень похожа на своего Маленького!
После его отъезда они продолжали общение, но уже через письма. Реакция Ольги на письма Дмитрия? По воспоминаниям Чеботаревой:
А тут еще пришло письмо от Шах Багова — Ольга Николаевна от восторга поразбросала все вещи, закинула на верхнюю полку подушку.
Ей и жарко было, и прыгала: "Может ли быть в 20 лет удар? По-моему, мне грозит удар"»
(15.02.1916).
Последняя запись о Дмитрии в дневнике Ольги от 09 февраля 1917 года:
Сегодня Мите 24 года (Шах Багову). Сохрани его Боже.
Шах-Багов поправится, но на фронт он уже не попадет. Он будет начальником санитарного поезда, который ходил с фронта в Сибирь, не заезжая в Петербург.
О том, что с ним стало после Революции, достоверной информации нет. Есть предположение, о нем я и расскажу.
В 1920 годах в Закавказье был отряд езидов в Эчмиадзине, который противостоял Красной армии, возглавлял его некто Шахбагов.
Вагаршапат (Эчмиадзин) — город в Армавирской области Армении.
Езидская община Армении стала складываться во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.
Мог ли православный офицер Российской армии возглавлять этот отряд? Как знать! Но фамилия Шах-Багов настолько редкая, что не исключено, что это был он.
Акцент в своей статье я сделала на то, как складывались отношения великих княжон с офицерами и солдатами, ведь часто об Ольге, Татьяне, Марии и Анастасии говорят, что они росли "оторванными от реальности", нелюдимыми девочками, которые общались только между собой.
Эти примеры дружеских отношений с молодыми офицерами ясно показывают, что не были ни такими уж "нелюдимыми".
Все фотографии из лазарета сделаны в свободное от службы великих княжон время. Мы не узнаем, не увидим их в операционных и палатах, где они перевязывали, мыли и убирали.
Да, они не стали профессиональными хирургами, но они вносили свой посильный вклад в лазарете, выполняя часто не самую легкую и чистую работу, потому что так надо, потому что так их воспитали родители.
Еще несколько фотографий тех лет лазарета в Царском Селе.
Продолжение в следующей статье, а пока еще одна статья о тех днях, и о служении императрицы и великих княжон в госпитале.