Мы бежали по улице, а дождь лупил нас по спинам. Когда забежали в Машин двор, то были насквозь мокрые. Она открыла незапертую дверь, и мы вошли.
— Там, где я практику прохожу, деревенские тоже свои дома не запирают, — заметил я.
— А от кого замки вешать? — удивилась Маша. — Все свои кругом.
В избе сестра провела меня через зал и кивнула на комнату с ситцевыми занавесками на входе:
— Там располагайся. Это Юркина. У тебя сухая одежда на смену есть?
— Да. Я все нужное с собой привез.
На улице грохотало, сверкали молнии и лило стеной. Окна моей новой комнаты выходили на проезжую улицу, но от ливня почти не было видно дома напротив.
Пока переодевался и осматривался, то услышал, как сестра загромыхала посудой на кухне. Раздалось шипение, чиркнула спичка.
— Тебе яичницу пожарить? — крикнула Маша. — Голодный, поди, с дороги?
— Голодный, жарь, — я натянул чистые треники и футболку. Прохладный пол холодил ноги. Жалко, что взять тапки я не додумался.
На кухне витали ароматы яичницы на сале с луком. Мой желудок выдал длинную урчащую арию, посвященную голоду, и я уселся за стол.
— Умывальник там, — ткнула пальцем в угол сестра, — руки мой перед едой!
После такого душа, который пролился на нас с неба, я и так был весь чистый, но послушно отправился мылить руки. Когда вновь сел за стол, то спросил:
— А ты в деревне чем занимаешься? Где работаешь? Чего еще не замужем?
— Вот ты прокурор, — засмеялась Маша и поставила тарелку с яичницей передо мной. Рядом появились блюдце с хлебом, кружка с чаем и мисочка с малиновым вареньем.
— Конфеты кончились, — извиняющимся тоном сказала сестра, — завтра в магазин схожу. Ты пока ешь, а я тебе постель приготовлю.
С этими словами она скрылась в Юркиной комнате. Я ел свой ужин и оглядывался. Когда Маша рассказывала про большой дом, то не преувеличивала: просторная кухня, большой зал с телевизором и радиолой, две спальни… Комната, куда меня поселили, была по размеру, как комната на четверых в общаге, где жили мои друзья-однокурсники.
За окном сверкнула очередная молния, через несколько секунд загрохотало, а потом замигал и погас свет. Кухня погрузилась во мрак.
— Не боись, — Маша вернулась из комнаты, пошарилась в навесном шкафчике и запалила свечку, — в грозу все время свет отключают. К утру вернут.
Она укрепила свечку на блюдечке и налила себе чай:
— Хорошо, что плитка газовая есть. А то печку летом топить ни к чему, а на уличной в такую погоду много не накашиваришь. Зальет.
Я доел яишенку, обтер тарелку кусочком душистого хлеба и закинул его в рот.
— Вкуснота! — похвалил я еду. — Яйца свои? От домашних курочек?
— От домашних, — кивнула Маша.
— А много у тебя живности? — поинтересовался я. — Может, помочь чем? Подремонтировать?
— Нет, — отмахнулась сестра, — сама я скотину не держу, не приживаются они у меня. Соседи приносят, а я им помогаю.
— А молочка нет? — спохватился я. — В день пол-литра выпиваю.
— Чего нет, того нет, — развела руками Маша, — холодильник плохой. Прокисает быстро. Хватит тут сидеть, пойдем в зал. У меня приемник на батарейках есть. Может, волну с музыкой поймаем.
Мы перебрались в зал, и я снова начал расспрашивать сестру о жизни. Она рассказала, что с женихами ей не везет: один пьет, другой бьет, третий на девок заглядывается. А работает она птичницей в местном колхозе — не тунеядка. А еще в хоре художественной самодеятельности поет.
— А чего с учебой? Профессия есть? — судьба новообретенной родственницы вызывала интерес.
— Я после школы в город поехала, на швею училась, но не доучилась — бабушка заболела и слегла. Трое мужиков в доме осталось, вот я и вернулась. А потом старики зимой умерли, потом Юрка служить ушел, а теперь папа помер. Ко мне наши женщины обшиваться ходят. Простой сарафан всякая скроить может, а я красиво шить умею, как белошвейка…
Сестра еще что-то монотонно рассказывала о деревенской жизни, а мои глаза начали слипаться. Время было совсем не позднее, но я решил, что это с усталости. Тем более, желтый свет от маленького огонька свечи плохо разгонял мрак и навевал сонные мысли.
Маша, увидев, что я раззевался, сунула мне в руку блюдце со свечой и велела:
— Иди ложись. Огонь перед сном задуй. Я тут и без света справлюсь.
Я задернул занавески спальни, скинул одежду и нырнул под толстое тяжелое одеяло. Голова уже коснулась подушки, когда я встрепенулся и, приподнявшись, задул свечу. Сон навалился мгновенно…
Кто-то дергал меня за волосы. Больно дергал. Я махнул рукой, думая, что это кошка влезла на кровать. Но меня вновь дернули, вырвав клок волос. Я вспомнил, что у сестры нет живности и открыл глаза. Возле кровати кто-то стоял в белой ночнушке и тянул руку к моей голове. В ночном мраке лица было не разглядеть, только светлое пятно одеяния выделялось в темноте.
— Э, ты чего? Отойди! — я решил, что это сестра так шутит, но светлое пятно неожиданно растворилось в воздухе.
Я ошалело сел на кровати и прислушался: за окном шелестел дождь. Я прижался лбом к стеклу, надеясь охладить кружащуюся голову и тут же отпрянул. На улице стояла Маша с метлой в руке и махала ей в воздухе, словно подметала небо. Она обернулась и посмотрела на мое окно. Я потерял сознание.
Читайте на канале: Брусничный морок, Жертва для Акары