Благодарю за лайк и подписку.
– Где он есть ходить?
– Твою мать, композитор, ну что ж ты так орать-то? – возмутился бородатый мужик в джинсах и тельняшке; настолько большой, что сидящая рядом с ним пожилая женщина казалась игрушечной. Обращался он не к ней, ибо она молчала, а к растрепанному патлатому невысокому мужчине лет шестидесяти в камзоле, кружевной блузе, панталонах, чулках и туфлях на каблуках.
– Donnerwetter! Wo diese Gore[1] Mozart? – снова закричал нарушитель спокойствия в камзоле, он же Людвиг ван Бетховен.
– Милостивый государь, извольте говорить на общепринятом языке или хотя бы на французском. Ваш лающий язык наносит мне непоправимый эстетический ущерб, – попросил, сверкая из-под очков, сидящий в углу мужчина лет сорока с именной бородкой.
– Герр Чекхов! – воскликнул окамзоленный, – Ну это же невозможно! Все соблюдают политес, пришли вовремь, ждут, а он опять где-то шляться! Не иначе с герр Пушкинъ опять изволить кутить и нынче похмелье мучиться.
– И вовсе мы не кутили, – флегматично сообщил кучерявый смуглый мужчина, оторвавшись от шахматной партии с седым стариком в белой сутане. – Мы оперу сочиняли, и Амадеуса покинула муза…
– После чего, Вы, любезный Александр Сергеевич, отправились на покой, а герр Моцарт отправился на её поиски, – подхватил его противник.
– Ага, как же! Кароль, Вы же знаете этого балбеса! – пробасил персонаж в тельняшке, он же Сергей Мечик, более известный как Довлатов. – Пошёл искать музу, а нашёл приключений на собственную зад… ну, в общем, вы меня поняли.
– Сергей, ну как Вам не совестно говорить про Моцарта в таком тоне! – возмутился Чехов.
– Не, Антон Палыч, не совестно. Мы его уже полчаса ждём.
– Вот именно, – снова зашумел Бетховен, – а ведь взрослый мужчина… Ох, всё, надо успокаиваться. Ich grolle nicht, Ich grolle nicht[2]!
– Позвольте узнать, господа, – включилась в разговор женщина, – взрослый мужчина – это тот неуравновешенный юноша в парике, который на прошлой неделе в собрании устроил скачки на стульях и проломил паркет?
– Ага, миссис Хепбёрн, он самый. Привыкайте!
За пару недель до сцены в одном из спальников российской столицы в сумрачном кабинете, заставленном мебелью черно-красного дерева, встречи с Ним ждали шесть человек: пятеро мужчин и одна женщина. Ждали не столько Его – Он обязателен в своем появлении, сколько восьмого участника встречи, который, как водится, опаздывал. Тусклый свет канделябров по мере сил освещал странную компанию в одеждах разных эпох. Камзол, фраки, панталоны, сутана, джинсы и шедевр Юбера де Живанши[3] создавали атмосферу съемочного павильона, в котором рождается фильм о событиях вне времени и истории.
– Так, ну все собрались? – появился главный, кого ждали, – прошу прощения за задержку, дела всё. То русские ракетами машут, конституцию переписывают и территорию расширяют, то американцы санкции наводят и нефть пьют; китайцы помышляют о мировом господстве, евреи с арабами никак не успокоятся, эпидемии всякие опять же – совсем мир сошёл с ума, а рук-то у меня всего две. Попробуй успей. А тут ещё и заблудших творческих овец спасать надо. Итак, посланники, ваша миссия направляется в Москву. Ту, которая столица России. Вы, конечно, уже знакомы, но без бюрократии даже здесь никуда, поэтому, ещё раз всех представлю.
– Бог, а Моцарт, как всегда, шлёндается где-то, – наябедничал Довлатов.
– Оп-ля! А вот и я! Ликуйте! Где мои цветы? – в открытую дверь, сделав колесо, влетел молодой мужчина в панталонах и пестром камзоле. Во время исполнения акробатического этюда его парик слетел и приземлился на колени к очкастому. – Милый Чехонте[4], не соблаговолите ли вы вернуть мне мой бесполезный аксессуар? – Моцарт подбежал к писателю.
Чехов протянул парик Вольфгангу Амадею и тихо спросил.
– Лекарство нужно?
– Да хватит шептаться, свои все, – снова влез Довлатов. – Кстати, друг Моцарт, ты не прав, бесполезный аксессуар – это твоя голова! А парик не тронь, вместо шапки сойдёт зимой.
Моцарт показал Довлатову язык и спикировал на свободный стул.
– Посланники, может быть, достаточно? Устроили тут раду[5] какую-то, прости гос… Тьфу! Довели сволочи – сам у себя прощения прошу! Времени немного, посему представлю вас друг другу и перейдём к делу. Итак, Вольфганг Амадей Моцарт, композитор, посланник пятой миссии. – Моцарт не утерпел, влез на стул и поклонился. – Я продолжу. Людвиг ван Бетховен, так же композитор и посланник пятой миссии. Александр Пушкин, поэт, посланник четвертой миссии. Антон Чехов, писатель, посланник третьей миссии. Сергей Довлатов, кхм… тоже писатель, посланник второй миссии. И среди нас два новичка: Кароль Войтыла, он же мой наместник в мире людей Иоанн Павел II, и Одри Хепбёрн, актриса. Для них эта миссия, как вы догадались, первая.
– Бог, Бог, а куда мы отправимся? Там будет весело?
– Вольфганг, ну сколько можно? Тебе всё же тридцать пять, а не тринадцать. Хотя… Людвиг, я тебя попрошу больше не оскорблять Амадея.
– Бог, какие оскорбления, как я сметь?!
– Ты назвал его взрослым человеком. При чем тут Моцарт?
– Ну виноват, Ich will nicht, то есть … не буду больше, погорячиться.
– Оставим это. Итак, вот ваши миссии. Разбирайте конверты. Подробности там. Но коротко обрисую. Как я уже говорил, вы все отправляетесь в Москву. Среди ваших подопечных сплошь творческие люди. Многие из вас в курсе, а некоторые знают по себе, что такое творческий человек на русский манер, но для новичков поясню: он бросается в крайности – либо считает себя непризнанным гением, либо болеет звёздной болезнью, третьего не дано. В первом случае он много пьёт, во втором пьёт столько же и мало работает. В поле моего зрения попали композитор, актриса, семья писателей, журналист, поэт и певец. Как говорится, всех не перебреешь, но стремиться надо…
– Мда… в моем доме, помнится, тоже как-то парикмахер повесился…
– А ты, Серёжа, не веселись. У вас с Каролем один пациент на двоих. Так что будешь ещё и наставником. Только сам звезду не поймай от калибра ученика. Одри, тебе придется работать одной. У тебя, Антон Палыч, два клиента сразу. Но главное, вы все будете в одном городе. Помогайте друг другу – неспокойно нынче в Москве.
– Таки-шо, за дело, господа гусары и дама!
– Ну, Довлатов в своем репертуаре… – резюмировал Чехов.
[1] Черт возьми! Где этот паршивец… (нем.)
[2] Я не сержусь, я не сержусь! (нем.) Отсылка к одноименному романсу Р. Шумана на стихи Г. Гейне
[3] Французский модельер, основатель одноименного модного дома
[4] Детская кличка Антона Чехова
[5] Намек на период регулярных массовых драк и потасовок в парламенте Украины, с 2005 по 2010 гг.