Письмо Алексея Константиновича Имберха к Д. И. Завалишину (29 мая 1859 г.)
Милостивый Государь Дмитрий Иринархович, несколько лет назад, когда только что сформировалось Забайкальское войско, я был переведен в 3-й конной полк, и по приезде прожил несколько дней в Чите, и видел вас мельком, да и впоследствии, хотя и бывал по службе не раз в Чите, но всегда на короткое время, в которое мне никогда не случалось встречаться с вами, что не мешало, не зная вас лично, знать по слухам и разговорам разных лиц слышанных мною, и потому фамилия ваша как "старшины Читинского" мне давно известна ровно и то, как я слышал от многих, что ваши советы и мнения в начинавшемся только что преобразовании Забайкальского края, очень ценились и Запольским (Павел Иванович) и Муравьевым (Николай Николаевич).
И вполне верю, как тому, что вам они были обязаны многими прекрасными проектами, может быть и не пришедшими бы им никогда на мысль, так верю и тому, что вы если вам случалось навести их на дельную и полезную для края идею, делали это без всякого желания, или, по крайней мере, мысли, о возможности, получить за то какое либо вознаграждение, лучшим доказательством чему могло служить, извините меня за напоминание прошлого (участие в декабрьском деле 1825 года); ваше тогдашнее положение в обществе, на улучшение которого, в ваши лета вы не могли рассчитывать, несмотря на уважение к вам сказанных лиц.
Зная же вас только по слухам, но все более чем вы меня, я никогда не предполагал особенно при моей лености к письмам, что я когда либо буду писать вам; но случайно прочитав в "Морском сборнике" прекрасную статью вашу, в которой вы так дельно, ясно, положительно и справедливо обнаружили что было до сих пор писано, да, к сожалению и продолжает писаться и теперь, ложного и хвастливого в разных газетах и журналах, передававших об Амурском крае ложные сведения, понятно с какой целью сообщаемые об Амуре, судоходстве, сухопутном сообщении (зимою) и торговле на нем.
Статью вашу я читал многим интересовавшимся иметь верные сведения об этом интересном когда то крае и об котором теперь идет столько разноречивых толков, что не знают кому и верить, читал я и статью Нахимова (Сергей Степанович) писанную в ответ на вашу и помещённую тоже в "Морском сборнике", в которой он, желая оправдать себя, решительно ничего не объяснил, так как вы того требовали, и доказал только, что немного надо иметь ума и знаний чтоб писать лживые описания края, который знает поверхностно, особливо когда описания чего либо делаются под влиянием того убеждения, что проверить справедливость их, по дальнему расстоянию трудно, а может быть не будет сделано никем и возражения насчёт их справедливости, к сожалению, все что бы только не передавалось об Амуре без всякого внимания и разбора лишь бы не было правды, печатается и передается для общего введения, подобными Нахимову, людьми иногда может быть и бессознательно, а более надо полагать, с умыслом; кроме желания прослыть, хоть собственно в своем воображении литератором, главное, обманув общественное мнение, прислужиться начальству и извлечь из того себе пользу по службе, об этом нечего и говорить.
Ваша же статья помещённая в "Морском сборнике", кроме того что показывает положительное знание вами в подробности и совершенной верности сведений всего что касается до Амура, особенно судоходства и прославленной торговли, которая оказалась = 0, удивила меня совершенно справедливым и беспристрастным изложением всего, в том самом виде, как действительно там все и находится.
Но я еще более был удивлен, увидев вашу подпись, и то что статья эта написана в Чите, и в такое время, когда столько людей против совести стараются наперерыв из личных расчётов восхвалять все, при содействии Сибирского Начальства, слушающего с удовольствием похвалы пустых людей, ласкающие его самолюбие и заставляющие думать, что оно и в самом деле сделало величайшие услуги России, за которые, пожалуй, мало и тех наград, которые в последнее время сыпались на него.
И действительно обнаружить лживость распространяемых слухов, особенно на месте их происхождения, и в такое время когда они не смотря на нелепость, кажутся очень правдоподобными особливо для людей не видавших те места, не знающих, да и не могущих составить себе малейшего понятия об личностях которые владычествуют в Сибири, об их деспотической власти, не знающей ни совести ни закона, ваша попытка передать вещи в настоящем неприкрашенном виде, есть именно подвиг, заслуживающий полного уважения от всякого честного и благомыслящего человека.
Я читал вашу статью не раз для себя и других, и она меня так удивила, что я тогда же хотел писать вам, и благодарить за то удовольствие которое вы доставили ею. Но полагая, что вы не ограничитесь этой статьей и ответите на возражение Нахимова, которое впрочем и без вашего ответа вряд ли возбудит в ком либо сочувствие и доверенность к их справедливости, я поджидал встретить в печати еще какие-нибудь ваши объяснения, и потому поленился вам писать, но другой случай доставивший мне возможность благодаря нечёткости вашего почерка прочитать письмо ваше к Федору Васильевичу Чижову, заставил меня преодолеть мою леность и выразить вам мое уважение за ваше редкое беспристрастие и желание общего блага, о котором так мало заботятся в Сибири те, которым судьбой предоставлены на это право и обязанность, душевно желаю и надеюсь что несмотря на все преграды противопоставляемые вам, истина, наконец, не укроется, и ваш пример может быть возбудит и еще подражателей.
Можно ли было думать, что край бывший еще каких-нибудь лет 5 назад предметом стремления всех сословий, сделается так скоро грозою переселяющихся и не по доброй воле а по найму и наряду. Видно что получать награды за придумывание проектов легче чем приводить последнее в исполнение, можно положительно теперь сказать, что если Муравьеву выпало на долю удача приобрести обратно для России Амурский край, то не ему, а уже тем более какому-нибудь выскочке, как "ваш читинский мандарин №6-й" (здесь Корсаков Михаил Семенович) привести его в должное устройство, разумеется на деле, а не на словах.
Сколько теперь видишь дельных статей в "Военном сборнике", "Атенее" и других журналах обличающих подобно вашей статье, разные подленькие проделки бывшие в Крыму, которые долго таились от общественного осуждения, если не от неизвестности, то безгласности, и за которые теперь для многих личностей, получавших может быть незаслуженные награды, благодаря обличительной полемике, предстоят теперь награды действительно заслуженные ими в Крыму, т.е. военный суд, а разве такие действия на Амуре, как Невельского (Геннадий Степанович), Муравьева и Корсакова, менее заслуживают быть переданы на общее сведение, чтоб получить наконец должную часть заслуженного ими негодования, и как не пожалеть, что до сих пор не нашлось ни одного человека, которой бы вздумал передать печати их подвиги в настоящем виде, или публика должна только знать одни небывалые их заслуги, и объявляемые им в высочайших рескриптах награды.
Если б по справедливости отдавалась должная честь, как заслуге, так и дурным распоряжениям, не пугал бы теперь Амурский край переселяющихся на него по наряду несчастных поселян, участь которых вряд ли будет лучше переселённых на реку Маю. Первый шаг на Амур был ознаменован со стороны Муравьева обманом, а "началу" соответствовали и последствия. Не такими средствами можно было заселить приобретённые места.
Амур важен для России, по моему мнению, как самой ближайший путь к Тихому океану, в гаванях которого со временем предстоит снова ожить Черноморскому флоту; с развитием и под прикрытием которого необходимо разовьются со временем и прочные торговые сношения с иностранцами, которых итог может быть уже не будет равняться нулю.
Но зачем же было начинать так рано и преувеличенно расхваливать край, еще так мало известный, и представлять его какой то обетованной землей, так что всякой прибывший туда, думая по описаниям и рассказам найти Бог знает какие удобства и изобилие во всем, с первой же зимовки разочаровывается, увидев все в настоящем виде.
Люди умирают от голоду, всевозможных трудов и недостатка в самых необходимых потребностях, от невообразимого невнимания и "не заботливости" главных начальников и их уверяют "в глаза", что они умирают от сытости, роскоши и совершенного бездействия, и что их надо за это еще перед смертью бить и бить, а других забот об улучшении их участи они не стоят.
Смеют ли они быть голодны? Да и кто видел голод? Спросить хоть у всех приближенных к Муравьеву лиц, обедавших у него ежедневно при звуке музыки, мог ли иметь голод место за столом генерал-губернатора, это правда, да он и не искал этой чести, и скромно поселился со своей собственной музыкой в солдатских и, в особенности в казачьих желудках, и когда мне случалось напомнить об том Невельскому, то он давал совет бить покрепче казаков палками находя, что это самое лучшее средство заставить их забывать голод.
Может быть, это и правда, но я не решился испытать этого средства. Приятно теперь какому-нибудь сытому патриоту, обводя пальцем на карте Русские владения на Амуре, по слухам толковать и предсказывать их будущность, в которой нельзя и сомневаться, судя по скорому устройству там поселений, сообщений и торговле, так быстро возникшей и лучше всего служащей доказательством блестящей их будущности утверждать что климат на Амуре самой здоровый, места прекрасные, почему поселения устраиваются быстро, во всем изобилии, чего там нет?
Виноград, каменный уголь, драгоценные камни, каких и в Бразилии нет, даже золото, лучше, чем в Америке или Австралии, рыбу не надо труда и ловить, стоит только поставить котел на берегу, так и сама напрыгает, пожалуй, еще и просить будет сама, чтоб ее кушали, да и чего судя по словам нет на Амуре, и такой огромный край, уже доставляющий такие неисчислимые выгоды для России, особенно по торговле с иностранными судами, во множестве приходящими к его устью, давший возможность столь бедной прежде Забайкальской области обогатится сбытом своих произведений иностранцам, все это приобретено для России единственно умом, необыкновенной деятельностью и неутомимыми трудами Невельского! Муравьева! и Корсакова №6! Этих Шилкинских мореходов!
И главное все это приобретено ими без пролития капли человеческой крови! Важные заслуги, если б это было в действительности все так, как пишут и рассказывают. Каждой попавший на Амур, скоро удостоверяется, что за виноград, который он надеялся кушать, здесь отвечают еловые шишки, самый драгоценной камень оказывается кирпич, а изобилие в золоте всего лучше можно было чувствовать в несвоевременном получении и то не в полном числе, какое бы следовало жалованья и прочего денежного довольствия.
Правда что неприятелем мало выпущено Русской крови, да зачем ему было и трудится выпускать ее, эту услугу еще раньше англичан и французов оказали нам наши главные начальники, которых все боялись больше всякого голода и неприятеля, получившие такие щедрые награды за приобретение Амурского края такими средствами, какими никогда, ни при каком Государе Россия не приобретала себе владений, да ни один, особенно теперь царствующей Государь, при Его доброте не порадовался бы, если б знал, как легко приобретаются владения, и как поступали с его подданными эти покорители Амура, изыскивая в уме, кажется только средства и меры не к скорейшему устройству края, а чтоб как можно скорее изнурительными работами и недостатком продовольствия истребить первую горсть Русских солдат и казаков, которым довелось под их начальством первым занять и населить своими костями несколько кладбищ, что действительно сделано без наружного пролития крови, и кладбища эти можно справедливо назвать первыми прочными поселениями Русскими на Амуре.
Вся честь занятия Амура приписывается разумеется одним главным начальникам, и кто не знает теперь их имена? Тогда как имена людей, пособивших им приобрести известность, известны только могилам, да и то не всем потому что не каждой мог умереть по-христиански, а многие из этих несчастных бесхитростной службой и трудами сведшими их в могилу, заслужили больше права, если не на награды которые им теперь не нужны, то по крайней мере на добрую память потомства, которая как и награды (если б они были живы) гораздо более следует им чем графу Амурскому с его сподвижниками.
Но об этих людях нет и помину. И всегда так бывает, истинная заслуга оценивается почти всегда после, бросьте горсть зерен с мякиной в воду, зерно опустится на дно, а мякина, как и ложные заслуги непременно будет плавать наверху, пока не намокнет. Если б я своими глазами не видел того, а отчасти испытал и над собой, что происходило с 1854 до 1857 года на Амуре, то никогда не поверил бы, если б кто мне стал рассказывать о тамошних делах, настоящей службы там не требовалось, ценилась одна услужливость начальству.
Еще в 1854 году я высказал и словесно и письменно, что такими средствами, какие употребляет Невельской ничего хорошего ему не сделать, и кажется, не ошибся, вырвавшись, наконец, из Сибири, я хотел попробовать пустить в печать некоторые свои замечания, и выставить разным действиям относившихся до Амурского края, в том виде, как видел и слышал общую оценку этих государственных заслуг на месте их происхождения, но разные обстоятельства, отчасти леность, а отчасти и недостаток некоторых статистических сведений, который я не позаботился сохранить, и надежда что теперь там совсем не то, что было в те несчастные 3 года которые я имел несчастье прослужить в этом "раю"; особенно когда там не какой-нибудь Невельской, начальником, а такой дельный как Казакевич (Петр Петрович), при котором уверен что уже много сделано улучшений, но судя по письму вашему вижу что и теперь немного там хорошего, да и действительно трудно при всей благонамеренности теперешнего начальника, в короткое время исправить то, что с таким усердием в несколько лет "напакостили" Невельской с Муравьевым, которые вместо того чтоб привлечь народ в эти места, так нуждающиеся в населении, умели своими действиями разогнать тех которые по несчастью пошли туда на службу, а тем отбили совершенно охоту у населения Забайкальской области и других мест не только переселятся, но и временно приближаться к местам, так интересовавшим их прежде и сделавшимся теперь страшилищем каждого.
Довольно кажется ваши "сибирские деспоты" пользовались не по заслугам, пора бы отдать и должную похвалу их худым действиям. Прочитав ваше письмо, я не удивляюсь теперь что ваши статьи не печатаются. В этом нет сомнения что вы обязаны если не прямо то косвенно проделкам графа Амурского и родственника его "генерал-курьера №6". Странно, в самом деле, как подумаешь, неужели в России только и есть важные дела в одной Восточной Сибири, которые требуют ежегодно личного путешествия, как генерал-губернатора, так непременно и губернатора Забайкальской области в Петербург?
Поездки эти приписывают их необыкновенной заботливости о вверенном их управлению крае, а кажется они необходимы более для их личных интересов, чтоб лично способствовать распространению ложных слухов о благоденствии Амурского края, и стараться, чтоб дельные статьи и подобные вашей не могли найти места в журналах, разве меньше имеют важных занятий князь Барятинской (Александр Иванович) на Кавказе, Катенин (Александр Андреевич) в Оренбурге, Гасфорт (Густав Христианович) в Западной Сибири и многие другие, отчего об них так не кричат как об Муравьеве?
Разве у них вовсе нет дела, не думаю, а полагать надо что они более добросовестно исполняют свои обязанности и хоть вероятно и у них есть злоупотребления, где этого нет, но все не такие как на Амуре, а потому им нет надобности бросать, иногда на несколько месяцев, управление делами, которые при личном их присутствии скорее могут решатся, чем когда на их место заступать будет временно кто-нибудь из подчиненных им, потому что он редко решится в иных случаях действовать уверенно и самостоятельно, как бы действовал настоящий начальник.
Поездки эти доказывают только "наружную" заботливость, и необходимые для них как для прекращения возникающих время от времени правдивых слухов, так и для привлечения на службу, взамен убегающих из Сибири новых людей, которых сманивают рассказами о здоровом климате, разных удобствах и дешевизне жизненных потребностей и обещанием наград, которые некоторыми впоследствии и получаются, но, разумеется, только за услужливость и лесть; которая никогда не может быть приятна людям, истинно сознающим свой ум и силы, для истинно полезных дел, которые не скроешь, так же как и дурные распоряжения не укроешь льстивыми описаниями, так нравящимися Сибирским властям, которые позволяя и способствуя распространению разных несправедливых слухов о своих полезных трудах, сами этим доказывают, что внутренне не сознают себя достойными похвалы.
В каждый приезд Муравьева в Петербург, у него в приемной постоянно бывает толпа желающих перейти на службу в Сибирь, и на Амур в особенности. Что же заманивает всех этих людей ехать в такую даль, как не слухи об Амуре и о легкости получении наград, примеры чему они видят в лицах постоянно приезжающих с новыми отличиями, как Корсаков и другие из Сибирской свиты его Сиятельства; не зная, что главные заслуги этих приближенных к Муравьеву людей заключаются в родстве с Муравьевым как, например, №6-го и в курьерских поездках, доставляющих некоторым, служа на казенный счет ежегодно видеться с родными, это считается самой важной службой; Корсаков этот "знаменитый генерал от курьеров", впрочем, ни на что более и неспособный, курьером доехал до губернаторства и атаманства Забайкальской области, которой как я слышал от некоторых сибиряков распоряжается теперь "как мальчишка"; это их точные слова.
Можно поздравить Забайкальскую область с таким губернатором, который мудрым отроческим своим управлением доставит ей возможность разориться еще скорее, чем устроится Амурский край. Просящимся в перевод в Сибирь не приходить на память русская поговорка: "Славны бубны за горами" и не знают они, что по принятому правилу награды даются по заслугам не для всякого переходящего туда на службу, хоть бы он и был достоин их, а тем, кто и, не служа лучше прислуживается, да еще не знают и того, что в случае разочарования какое обыкновенно бывает большею частью со всеми в скором времени по приезде на Амур, когда они приглядятся к действительности и не найдут в себе способности или желания прислуживаться для получения выгод по службе, то им несмотря на расхваливаемое удобство сообщений предстоят всевозможные затруднения к выезду в Россию, отчасти от неустройства самых сообщений существующих больше на бумаге, а отчасти и оттого, чтоб с выездом тех которым так не поздоровилось на службе, не выплыла и часть правды.
Опять скажу, сомневаюсь чтоб Муравьеву удалось устроить Амурский край не на словах и проектах, на которые он так боек, а на деле, потому что для этого нужен не один только ум, но к добросовестность, которая ему вовсе неизвестна. Примером неудавшегося уже ему опыта поселений, но который навряд ли послужить ему уроком на будущее время, что отчасти доказывается на Амуре, может служить, вероятно, известное вам переселение на реку Маю, на Аянском тракте, целью которых также как и на Амуре было не распространение хлебопашества, которое вообще служит только главным предлогом, а действительно цель этих поселений заключалась в доставлении более удобного проезда и отдыха не столько курьеров, коль для личных удобств самого Муравьева, в прежних его поездках по Якутскому тракту.
Разумеется каждый проезжающий, которых впрочем немного бывает по этой дороге, по невольному эгоистическому чувству, бывает рад встретив в этих лесных болотах что-то похожее на русскую избу и услышав русскую речь, которую иногда долго не случается слышать в этих болотах, но как подумаешь, что в таких местах для доставления минутного спокойствия проезжему, из которых иной более одного разу и не заглянет в эти места, и большей частью для проезжающих, таких, которые уже привыкли к сибирским дорогам, должны быть осуждены на постоянное житье в этих местах люди, привыкшие к лучшим удобствам жизни, тяжело делается на душе видеть быт этих бедных людей, которых обманом и обещанием разных льгот заманив из хороших и хлебородных мест поселили силой в таких неудобных, что они теперь мало чем отличаются от тунгусов.
Ехав этим трактом, я видел их быт и из рассказов слышанных мною от этих крестьян о том, что они терпели и терпят с первого года как их сюда пригнали, как скот; да и об том больше заботятся гуртовщики, чем здесь заботилось начальство об этих людях из которых много недолго прожили и большая часть умерла еще в первой год, невольно сознаешь что приятнее было бы ехать болотами не встречая этих поселений участь, которых нельзя и думать чтобы могла улучшиться, тем более что об этих людях совсем забыли, занявшись участью поселенцев на Амуре, да что об них и думать, когда и полученные за их переселение награды уже успели забыться, да навряд теперь Муравьев когда-нибудь и заглянет к ним, что ему за нужда таскаться по Аянскому тракту лучше ежегодно ездить в Петербург и спокойнее и выгоднее.
Жаль, что он не может слышать проклятия вполне заслуженные им от этих людей. Слыхал ли кто в России, чтоб мужик имел пашни, а некоторые даже и огороды за несколько сот верст от своего жилища, а это есть в действительности; я слышал рассказы некоторых мужиков на Нелькане и Семи протоках, что они ежегодно ходят засеять туда два или три хлеба (это самые зажиточные) в Амгинскую слободу, - это по крайней мере будет верст до 700 от их селений!
В 55-м году я получил предписание Невельского, осмотреть от Мариинского поста к Николаевскому на протяжении 300 верст удобные для заведения поселений места, на которых можно было поселить имеющих прибыть сюда поселян из Забайкальской области, для чего в удобных местах очистить им места для построек, для которых в каждом селении (с марта до мая месяца) озаботятся заготовлением леса для постройки им изб и очистить места для огородов.
Для приискания и для заготовления всего нужного для поселян разрешено мне было взять с собою 4 казаков. Что я с ними успел бы сделать в такое короткое время? И приказано было выбрать непременно самые удобные для того места, имея в виду и то, что поселяне с первого года непременно должны будут исполнять казенный повинности, постоя и подводной гоньбы.
При нескольких моих поездках по службе в Николаевск, я видел и прежде сего умного предписания, что удобных для поселения мест не найти, а потому не желая делать как было принято здесь все кое как, хоть бы это было и выгодно для меня, и не желая накликать на себя в будущем упреков крестьян, потому что если им будет худо на тех местах, которые я бы отвел им, начальство свернуло бы всю ответственность на меня одного, что я очень хорошо и понял, получив предписание, исполнение которого по совести было сделать невозможно, то я и уклонился от ответственности, которая после должна бы была пасть на одного меня, отозвавшись неведением таких мест, почему и просил самого Невельского указать мне такие места по той причине, что он лучше меня должен знать их, прожив лет семь на устье Амура, но он тоже не захотел взять на себя прямо эту ответственность, и когда прибыли поселяне то их не я, а уже другие знающие люди, по словесным его указаниям, не рассуждая много, разбросали в местах четырех до Николаевского поста, не обращая внимания удобны ли они как например в Иркутском селении, самом плохом из четырех, лучшее же из этих поселений (которые вообще немного перещеголяли Аянские) это Сергиевское, которое мне кажется скорее других устроится, не потому чтоб было на месте самом удобном для хлебопашества, а более по близости Николаевского поста, от которого оно не далее версты.
Через год уже в некоторых мазанках у крестьян, быт которых вообще больше похож на мещанский, начало проявляться некоторые довольства, что особенно заметно было в тех семействах, в которых были женщины посмазливее. Невельской предчувствуя, что скоро не будет начальником, нетерпеливо ожидал прибытия поселян, которые он думал поступят под его распоряжение, и которых он также бы устроил в могилах как и большую часть казаков, солдат и матросов.
Смешно было иногда слышать его суждения о крестьянском быте, особенно в отношении таких поселенцев, которыми наградил большей частью Забайкальский край, я знал некоторых поселян еще за Байкалом и между знакомыми мне пришедшими на Амур, признаться сказать мало было порядочных, а как вы сами знаете, что Забайкалом, особенно в местах ближе к Акше, поселяне избалованы достаточным количеством земли, очень удобной для обработки, то им не могло нравится, что они землю для пашни должны добывать, с большим трудом вырывая пни, на очищенных для постройки изб лесных местах.
Сделать из лесу поле нелегкая работа, особливо при недостатке рук, - сенокосу и выгонов, можно сказать положительно ни в одном селении нет. Это не есть луга, которые называют там этим именем, а это для сибиряка-забайкальца самое важное неудобство, потому что они вообще привыкли иметь достаточно домашнего скота, без которого мужицкое хозяйство везде плохо пойдет, а в этих местах, если на каждую семью будет по 1-й лошади и корове, чего впрочем и нет, мало у кого они есть, то вряд ли другой хозяин будет в состоянии их прокормить.
Было несколько человек поселенцев действительно хороших хозяев, но эти очень не рады были что их заманили сюда и говорили что здесь им никогда не видать того довольствия, в котором они жили Забайкалом. Остальные были большей частью набраны из таких, за коими числились недоимки в податях или надоевшие всем воровским ремеслом, и которых общества рады были сбыть с рук, уволив заселять Амур.
С такими людьми, большей частью привыкшими бродяжничать, а не жить оседлыми хозяевами, надо было много ума и терпения, чтоб заставить их работать и для собственной их пользы, дав им на первое время необходимые льготы и пособие от казны, а их хотели принудить как матросов работать не из собственного побуждения, а из-под палки, да еще навязать на них непременную обязанность подводной гоньбы, в такое время, в которое они не успели бы прикрыть под крышей свои семейства!
Счастлив Невельской что ему не удалось передать им свои сведения в хозяйстве и любовь к работе, особливо к подводной гоньбе, или он их всех бы разогнал в первые же дни их приезда или они убили бы его. Вообразил же человек, что отлично знает сельское хозяйство, потому что у него, где то в Костромской губернии, есть тощая деревушка, в которой он, состоя на службе, редко когда и бывал, деревушка эта, по словам одного моего товарища в гренадерском корпусе, стоявшего с ротой в ней похожа на кучку сору, что немудрено при таком помещике как Невельской, и когда же он мог, и где, на каком болоте, приобрести какие-нибудь сведения необходимые сельскому хозяину, он не умевший отличить овса от сена, потому что эти продукты не входили в число морской провизии, устроил бы он эти поселения на манер своей деревни.
В первую экспедицию на Амур в 1854 году обман был первым шагом Муравьева и руководил всеми его действиями в отношении подчиненных ему. Я был тогда командиром конной сотни назначенной на Амур из 2-й бригады, при назначении, да и при отплытии с Усть-Стрелки, ни я, ни казаки и не воображали, что идем для того, чтоб остаться там постоянно, а был слух, что назначаемся в Экспедицию на год, много на два, если б почему либо невозможно было послать других нам на смену, и назначаемся, как объявил это лично сам Муравьев, когда я представил ему сотню еще на Стрелке; единственно для подкрепления команды Невельского на случай нападения англичан; а вовсе не для заведения поселений, для которых, при открывавшихся военных действиях, нельзя было и выбрать более неудачного времени, и особенно поселять на таких местах, которые скорее могли подвергнуться нападению неприятеля и кроме того на которых могли быть содержимы не поселяне, а фронтовые команды на казённом довольстве.
Впрочем, об этом заселении намекнул мне Муравьев, когда отряд вышел с Усть-Стрелки и был уже далеко за Айгуном. Я говорю намекнул потому, что когда я был у него один раз по службе, то он в разговоре, выразил надежду, что может быть некоторые из казаков пожелают остаться на заселении в тех местах, то что он им это дозволит, я отвечал; что может быть и найдутся охотники, особенно из Стрелочной и Горбиченской сотен.
Те казаки имеют мало удобств и живут плоше, чем степняки, но объяснил при этом, что сотня сформирована так, что больше годится для строевой службы, на которую она назначена, чем для поселения, ибо из назначенных в командировку более совсем мальчиков, не имеющих никакого понятия об хозяйства (в знании которого вообще немного могут похвалиться и считающиеся дельными хозяевами, я говорю собственно об конных полках, где казаки, где хотя и есть много хороших хозяев между казаками, но они больше знают толк в табунах, чем в обработке земли, до чего небольшие охотники и гораздо хуже занимаются хлебопашеством в сравнении с поселянами и пешими казаками).
Окончание следует