Пойдёт? Продолжение Таньки
Есть судьба или нет – вопрос для тех, кто с ней ни разу не сшибся. Танька же с некоторого дня и не сомневалась: ясно, что есть. Иначе как объяснить всё то, что приключилось с ней почти тотчас, как миновали госэкзамены и, соответственно, настало время пойти туда, куда укажут: коров любить. Ну, а как: она ж теперь зоотехник!
От одной мысли, что по окончании нелюбимого вуза ещё целых три года «крутить хвосты» КРС и лишь по истечении их – может быть, наконец свобода (от всех и всего, ненужного и давящего на этом свете…), Танька тотчас теряла настроение даже в солнечный летний день. Только Антон, простой симпатичный парень, влюблённый в Таньку со школы и живший вблизи от её родного дома в Платоновке, в состоянии был отвлечь на какое-то время Таньку от горьких слёз, нет-нет, да и проступавших. Завидев их, он широко открывал глаза и сразу начинал сыпать смешными историями из их школьной жизни, начиная всегда с одних и тех же слов:
– А помнишь…
Конечно, она всё помнила, кивала головой и, не всегда даже поняв, что он там вспомнил, смеялась вместе с ним за компанию на весь лес, сидя где-то у Шиндера или на лугу, усеянном ковром желторотых ромашек и голубых колокольчиков, осыпанных до самого синего неба стрёкотом стяжавших славу кузнечиков, жужжанием огромных и надоедливых серых оводов и раскинувших длинные крылья стрекоз. Конечно, она всё помнила. Как и то, что всё это позади, а впереди – бог его знает, что и за что, и это вновь выкатывало откуда-то комок в горле и капли по обеим щекам. Последние в конце концов сливались в ручьи, а тут уж и Ан-тон не мог ничего поделать: растерянно моргал и, обняв съёжившуюся Таньку, изо всех сил вжимал в себя. Как будто бы оградить хотел. Но не от мыслей, не ведомых ему (Танька так ведь и не решилась хотя бы кому-нибудь намекнуть об истинном источнике слёз: не дай бог, до матери и отца дойдёт…), а от всего белого света: раз так немилосердно жесток тот по от-ношению к ней, любимой и непреодолимо необходимой ему счастливой, красивой, хрупкой, лучше которой и быть не может.
Кто знает, чем эти их странные для обоих (хоть и по разным причинам) встречи за-кончились бы, если бы в один из таких не пойми каких дней не постучал в калитку Танькиного дома один высокий и худощавый молодой человек в очках. Сначала Танька подумала, что из пассажиров проходившего поезда кто-то за чем-нибудь (такое редко, но могло быть). Но чуть погодя признала в нём недавнего саратовского знакомого: студента из политеха, с которым их некоторое время назад «как-то вдруг» познакомил, представив друг другу на танцплощадке в клубе, «подружкин друг». Они немного потанцевали тогда, Танька и этот рыжеватый очкарик, после чего довольно долго не виделись, и вот теперь, невесть откуда, это «долговязое чудо», как его сразу же окрестили соседки Таньки по общежитию, явилось тут: ни с того ни с сего, без предупреждений и приглашений.
– Интересно, – думала Танька, – чего это он сюда…
Но никаких догадок в голове даже близко не было. Да и, ежели честно, ни до чего Таньке не было, кроме лежавшего дома диплома и направления на работу по распределению, лежавшего рядом с ним: в далёкий и не ведомый ей колхоз. Но…
Часа через два после того, как молодого человека впустили в дом, мать через одну из младших Танькиных сестёр велела Таньку сыскать, дабы последней без промедления явиться в дом, в зал, пред очи обоих её родителей. При всём том дело шло к ночи, а значит, и вопрос решался серьёзный: что как в родной семье, Танька же с детства знала, все шансы были.
Что дальше, Танька со времени упустила (всё как в тумане: и сразу, и дни спустя), но то, что после не шибко долгого разговора Танькин отец чётко и ясно спросил её, пойдёт ли она, Танька, замуж, а Танька в ответ кивнула, что, мол, пойдёт, останется с Танькой до конца дней. Оно и ясно: любовь-то тут ни при чём: уж лучше замуж, чем КРС. Так?
Но это уж другая история (где, прямо скажем, ой ещё что), т.е. разговор особый…
(продолжение следует)