И все таки, мне было очень жаль Анастасию. Где то, в глубине души, я все еще испытывал нежные чувства к воспоминаниям, связанным с ней. Не к ней самой. Это была часть моей жизни, и часть значимая — тот опыт и выводы, которые я смог извлечь, впоследствии много раз помогали мне принимать безошибочные решения, имея дела с подобными людьми. Уверен, этот опыт окажет мне неоценимую услугу и в дальнейшем, на более высоких ступенях социальной пирамиды. Так что косвенно, я даже был Анастасии благодарен, хоть в этом и есть некоторый мазохизм, или, по-русски говоря, «достоевщина» - эта женщина пробудила что-то скрытое во мне самом.
Постепенно мы начали общаться почти как в «старые добрые» времена, с той лишь разницей, что наша героиня действительно сильно деградировала. Язык был засорен простонародными выражениями и нецензурной бранью - от былой лингвистической изысканности не осталось и следа. Мысли, которые она формулировала, также отличались примитивностью. Мои же попытки чуть усложнить беседу сразу натыкались на непонимание, а, порой, даже сопротивление — ей комфортно было оставаться с своем примитивном информационном «коконе», полностью игнорируя окружающий мир, ибо, как мы понимаем, он был способен вызвать лишь страх. Естественно, я понимал, что селить Анастасию к себе я не могу. Это было не правильно — слишком хорошо мне было известно, чем это закончится. Я решил снять ей квартиру недалеко от себя, дабы и ей было удобно в случае необходимости заехать ко мне, да и в целом она была хоть немного, но под присмотром. Конечно я понимал, что, скорее всего, толку из этого не выйдет, и жизнь Анастасии, раздробленную в мелкие осколки, нормализовать уже невозможно. Но, не попытаться я не мог. Не простил бы себе потом.
В какой-то момент мне начало казаться, что жизнь моей подруги наконец то начинает приобретать управляемый, осознанный характер — ей удалось восстановить документы, вернуть выброшенный ранее в приступе панической атаки ноутбук. Все это, конечно, планировалось, записывалось в блокнот (я настоял, что начинать налаживать жизнь нужно с систематизации хотя бы базовых процессов), и далее выполнялось строго по пунктам. Чуть позже мы привели Анастасию в приличный вид — купили ей новой одежды (что примечательно — начиная с нижнего белья, ибо в браке наша героиня запустила себя совсем, а муж никаких женских цацок не дарил), сделали прическу в салоне красоты. В общем, с новой фотографии в восстановленном паспорте на меня уже смотрела вполне привлекательная женщина. Да что уж там — очень привлекательная.
Я уже знал, что если вдруг, в какой-то момент жизнь с Анастасией (она хоть и жила в своей квартире, но часто бывала у меня, и даже готовила вкусные завтраки, чему я был, признаться, удивлен) начинает приобретать спокойный характер, значит жди беды. Предчувствия не обманули меня и на этот раз. Несколько дней проходив как живой труп (есть выражение — ни жива, не мертва), моя, в некотором смысле, дама, сообщила, что ее мама не подходит к телефону уже несколько дней. Мама жила в другом городе, пришлось купить Анастасии билет и отправить к маме, прояснить ситуацию. Я рассказываю компактно, но на самом деле все это действо сопровождалось бурными эмоциями и переживаниями, огромным количеством лишних телодвижений. В общем, жизнь нашей героини вновь приобрела неуправляемый характер, наладившись лишь на неделю.
Далее действо сопровождалось вскрытием двери. Друзей, как и запасных ключей, у мамы не было. Конечно, я пытался подготовить Анастасию к худшему, так как до поездки мы дозвонились до соседей, которые сообщили, что свет в окнах не горит вечером. Также обзвонили больницы и морги. В общем, худшие опасения подтвердились. Не буду детально описывать тяжелые переживания, думаю, все и так их понимают. Без всяких вопросом я перевел Анастасии деньги на все необходимые ритуальные услуги (сам я остался в Москве — у меня было очень много работы). Ну а дальше, после похорон, моя подруга как обычно исчезла на несколько дней. Было очевидно что это запой, хоть, как всегда, она стала отрицать, сочинив очередную невнятную историю. Но это было не так уж важно. Я понимал, что жизнь Анастасии продолжит катиться под откос, и я не смогу ничего с этим сделать.
Почему я придаю этому событию очень важное значение? Ведь до этого у нашей героини умер папа, и я обошел это вниманием, так как, во-первых, мы с ней не общались в тот период, и во-вторых, сам папа с дочкой общался крайне редко. Почти не общался. С мамой взаимосвязь строилась на совершенно ином принципе. Скорее тут была модель «насильник/жертва», что, собственно, и спровоцировало в Анастасии тягу к БДСМ и прочим сексуальным извращениям, основной целью которых является унижение партнера — она просто отыгрывалась на мужиках за постоянные унижения со стороны властной мамы. Здесь важно отметить, сколь сильна была эта связь. Так сложилось, что после очередного развода наша героиня уехала не просто в другой город (в другой город она уехала в 19 лет, выскочив замуж первый раз), а именно в другую, далекую страну. Далекую, разумеется, от постоянного контролера и мучителя в лице мамы. Так наша героиня наивно полагала разорвать эту, отравляющую всю ее жизнь эмоциональную связь. Но, как и у патологических путешественников, тщетно бегущих всю жизнь от себя, героиня нашего повествования лишь усугубила проблему, вместо ее решения — мама доставала, и, безусловно, психологически подавляла дочь даже через тысячи километров. Телефонной связи, голоса, интонации было вполне достаточно.
Здесь надо отдельно остановиться на подобной модели отношения. Дело в том, что она весьма распространена, но важно понимать — она складывается вовсе не из-за того, что родители «плохие» (от детских оценочных категорий здесь придется отказаться). Аксиматично, что все родители желают своим детям добра, просто помимо светлых помыслов существует еще множество факторов, способных сильно деформировать благую задумку. Жизненные обстоятельства могут, и чаще всего вносят свои коррективы. Родители — не супермены. У них есть множество обстоятельств, с которыми они не справились в жизни, и это их травмировало. Напрямую о своих поражениях никто не скажет, но повышенное давление на детей обусловлено именно ими. Это нормальный человеческий страх. Чем слабее в жизни родитель, тем больше он боится за своих детей, и как следствие, давит на них (например, чтобы они лучше учились), травмируя тем самым их психику. Однако, повторюсь — в основе этого лишь самые светлые помыслы. Дети этого не понимают, воспринимая как насилие над личностью, но в зрелом состоянии мы это понимать обязаны. И здесь существует очень важная развилка — либо ребенок решает эту проблему еще при жизни авторитарного родителя (в данном случае мамы), доказывая на деле свою состоятельность как взрослого человека, готового к жизненным неудачам, легко (со временем это входит в привычку) их преодолевая, либо эта связь рвется с уходом родителя из жизни. Первый вариант, разумеется, предпочтительней, так как в этом случае родителям умирать не страшно — они уверены, что их дети устойчиво стоят на ногах. Во втором же — некоторая недосказанность, незавершенность, остается с ребенком (даже если он биологически взрослый) навсегда, повисая тяжким грузом на сердце, ибо исправить что-либо уже нельзя. При болевой модели отношений у ребенка в течении жизни вырабатывается некое подобие стокгольмского синдрома, когда «жертва», в какой-то момент уже не представляет себе жизни без «мучителя». Привычка коррелировать каждое свое слово, действие, поведение, и даже со временем сам ход мысли с реакцией авторитарного родителя, ломает любые отношения, которые «жертва» пытается выстроить с другими людьми, так как центром ее жизни становится даже не она сама, а тот самый «мучитель», желание угодить которому чередуется с постоянным противоборством. Таким образом все остальные люди, окружающие психологически подавленного человека, выполняют лишь роль декораций или инструментов достижения каких-либо целей — от банального выживания до высочайшего уровня комфорта. Именно эта незавидная участь была с самого начала уготована абсолютно всем мужьям Анастасии. Собственно, термин «мужья» здесь уместен исключительно в кавычках — никакими мужьями эти мужчины не являлись и являться не могли. Анастасия жила лишь внутренней борьбой с собственной мамой, пытаясь ей что-то доказать, но постоянно теряя точки опоры в виде людей, находящихся рядом, и не понимающих всей внутренней драматургии нашей героини. И вот, самое страшное из того что могло произойти, произошло. В случае десятилетиями складывающихся подобных отношений «мучитель/жертва», для «жертвы», как это не парадоксально, с уходом «мучителя» внезапно обрывается смысл жизни. Возникает полная дезориентация, и не проходящий, глубинный, парализующий страх. Страх неизвестности, страх будущего, в конечном итоге — страх свободы.
В общем, моя подруга наглухо замкнулась в себе. Достучаться до ее сознания я уже не мог. Реакции носили сомнамбулический характер, поток сознания хаотизировался. Параллельно со всеми прочими проблемами, на Анастасию свалилась необходимость разбираться с документами, судами, адвокатами. С квартирой не так давно умершего папы происходили довольно странные манипуляции с чьей-то третьей стороны, да и с квартирой мамы все было далеко не так гладко — завещания, как и документов на квартиру не обнаружилось. Конечно, при единственной наследнице, уехавшей много лет назад в неизвестном направлении, наверняка нашлись люди, коим недвижимость никогда не бывает лишней. Впрочем, не буду углубляться в детали — история там получилась мутная, и, честно говоря, чем все закончилось я не знаю. Для нас важно другое. Работа с документами требует упорядоченности мышления, внимательности, концентрации. Надо ли говорить, что Анастасия пребывала в состоянии близком к нервному срыву? Балансировала на грани. Прибавьте к этому еще изрядные дозы алкоголя, отказ адвоката вести дела, звонки от бывшего мужа с угрозами физической расправы, звонки от коллекторов примерно с тем же, и, конечно, отсутствие средств к существованию. Я уже денег не давал, так как однажды констатировал очевидные проблемы нашей дамы с алкоголем, с которым, по моему мнению, надо было завязать хотя бы на время, чтобы сделать дела. Видимо, я попал в нерв (у всех людей с алкогольной зависимостью это болезненная точка), хоть и сказал максимально мягко и деликатно. Я всегда старался беречь психику Анастасии, осознавая, со сколь хрупким и израненным сознанием имею дело. Но и сюсюкать в данной ситуации (как и вообще по жизни) я не мог — слишком серьезной была ситуация. В общем я получил встречную атаку из глубин травмированной (что примечательно — не мной) нервной системы в виде колкостей и гадостей. Что-что, а обижать людей Анастасия умела и любила, нанося удары в самые болевые точки с точностью хорошего снайпера. Конечно, глубокого впечатления на меня сия тирада не произвела, так как я изначально решил эмоционально не вовлекаться, и выстроил непробиваемую защиту. В итоге наша героиня заперлась у себя дома, и стала медленно и методично пропивать остатки денег. Пару раз позвонила, но лишь для того, чтобы под разными предлогами одолжить еще немного денег. Иногда я давал, иногда нет.
Прежде чем перейти к развязке, скажу лишь, что хоть квартира, снятая мной для Анастасии и была совсем маленькая, но в течении нескольких дней я полностью укомплектовал ее техникой, причем неплохой. От телевизора до фенов и утюгов. Провел интернет. Посуду, шторы, постельное белье, полотенца, книги и прочие, необходимые для жизни вещи моя подруга вывозила от меня огромными баулами исключительно на такси. Собственно, вся ее одежда тоже была куплена мной — от, уж простите, трусов до шапки. Не говоря уже про новый, довольно неплохой смартфон (признаться, дороже того, которым пользуюсь я сам). При том, что я человек не жадный (надеюсь, читателю это очевидно), описание этого перечня важно для понимания дальнейших событий. Естественно, когда пришло время покинуть квартиру, я попросил отдать мне несколько вещей — смарт-телевизор и ноутбук. Остальное я готов был подарить. Много раз Анастасия обещала мне их завезти, но в какой-то момент мне позвонила хозяйка квартиры. Оказывается, они договаривались о встрече, для передачи ключей, и, видимо оплаты дополнительной недели, которую героиня нашего повествования прожила в этой съемной квартире. Телефон оказался выключен, на звонки в дверь никто не реагировал. Вместе с вызванным участковым дверь была вскрыта, и пред всеми участниками действа предстала совершенно пустая квартира — все вещи были вывезены накануне.
Внимательный читатель помнит еще по предыдущей части, что Анастасия жила полностью на мои деньги почти весь 2019-й год. Естественно, набирая новых долгов у меня же, она буквально клялась что все вернет, хотя за два года не вернула ни копейки. Сейчас уже сумма выросла до астрономической по меркам Анастасии, ибо зарабатывала она всегда немного, да и на работах удерживалась всего по несколько месяцев. Конечно я понимал, что она никогда не отдаст мне деньги. Знал на что шел. Для меня важнее было другое — я искренне хотел дать ей возможность начать новую жизнь. Без чернухи, без пьянства, без мордобоя, без постоянной боли и страхов. Не раз я говорил прямо — если все это удастся, она может мне ничего не отдавать. Я просто буду считать это инвестицией. Однако, судьба этих финансовых вливаний была ровно та же, что и многомиллиардных «инвестиций», за которые выдает Зеленский грандиозный обман американских налогоплательщиков — эти деньги больше никто никогда не видел.
Собственно, это и есть результат моего эксперимента по обнаружению точки дна той социальной мутации, которую я и называю «синдромом украинского мышления». Суть синдрома довольно проста — на стыке двух культурных кодов, восточного (русского) и западного (европейского), деформируются, а потом и вовсе уходят такие качества как совесть, мораль, нравственность. Что примечательно, чем глубже уровень их демонтажа, тем чаще в эти термины звучат в риторике (на политическом уровне — нарратив). Психологи называют это явление «компенсаторской функцией». Проще говоря, чем меньше у человека, например, достоинства — тем громче он о нем кричит. Чем больше, например, ворует — тем громче кричит о борьбе с коррупцией. Но что гораздо важнее, у такого типа личности отрастает как бы, вторая, альтернативная, с обостренной гордыней и гипертрофированным достоинством. Та, альтернативная личность (и в этом сам человек убежден — хоть проверяй на полиграфе) является абсолютно честной, искренней, совестливой, порядочной - полной противоположностью реальному прототипу. Этот процесс многие психиатры называют «распадом личности»- тяжелейший и необратимый синдром. Но если медицине он известен, то, полагаю, социологии еще не вполне. Однако, именно этот тяжелейший недуг постиг украинское общество, которое сочинив себе альтернативную историю, но, что гораздо страшнее — уверовав в нее, стало распадаться как общество, дойдя до такого днища деградации, которое если человечество и знало, то лишь в эпоху средневековья, и только в Европе.
Таким образом, на основе детальнейших наблюдений за психикой человека со схожими симптомами (наложение западного и восточного культурных кодов) и событиями, происходящими на мировой арене, мне удалось выявить абсолютное сходство в проистекании болезни — как психической, так и социальной. Но если в случае Анастасии я детально выявил источник происхождения недуга (в авторитарной маме, передавившей психику ребенка, и продолжающей психологическое давление на протяжении всей жизни), то вот с истоками социальной болезни украинского общества, приведшим к трагическим но неизбежным последствиям, все обстоит не столь очевидно. Попробую выдвинуть гипотезу.
Текст: Павел Сапов