24 июня 1812 года армия Наполеона, перейдя реку Неман, вторглась в пределы Российской империи. Начало Отечественной войны.
Еще в 1811 году французский император сказал своему духовнику аббату де Прадту: «Через пять лет я буду властелином всего мира. Остается только Россия, но я раздавлю ее».
Армия Наполеона насчитывала, по разным оценкам, 660-680 тысяч человек. Но это была вовсе не «Великая армия», как ее высокопарно величали, а попросту европейский вооруженный сброд. В походе принимали участие 16 национальностей: немцы, поляки, австрийцы, итальянцы... В общем, "двунадесять языков", как называли наполеоновскую армию в России. Европейская орда. Ее можно также назвать провозвестником современного проекта НАТО. Причем, с теми же целями.
Сразу после вторжения Наполеон написал жене: "Перешел Неман. Ничего серьезного. Все хорошо"...
Назад через Неман в декабре того же года перешли лишь жалкие остатки наполеоновской армии.
М.И. Кутузов был против заграничного похода. Он откровенно говорил об этом Роберту Вильсону, английскому агенту при русской армии, а по сути, шпиону: «Повторю еще раз, я не уверен, что полное изничтожение Императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Его место займет не Россия и не какая-нибудь другая континентальная держава, но та, которая уже господствует на морях, и в таковом случае владычество ее будет нестерпимо».
И Кутузов, и министр иностранных дел граф Николай Петрович Румянцев считали, что если уж и продолжать наступление, то вовсе не на запад, а на юг, на Балканы, против Османской империи. Там были действительные интересы России.
В дореволюционном многотомном издании «Отечественная война и русское общество», выпущенном к 100-летию разгрома Наполеона, маститые историки А.К. Дживелегов, С.П. Мельгунов и В.И. Пичета справедливо указывали: «После того как последние остатки великой армии, не попавшие в плен, перешли обратно границу, нам понадобилось зачем-то идти освобождать Европу, то есть класть первые камни тому самому могуществу Пруссии и Австрии, в котором коренятся все наши политические беды. Недаром старик Кутузов своим трезвым умом понимал всю ненужность и всю опасность такого политического благотворительства и резко высказывался против похода в Европу».
Но император Александр I после разгрома Наполеона в России больше думал о своей исторической миссии. Он говорил, что его цель: «Возвратить каждому народу полное и всецелое пользование его правами и его учреждениями, поставить как из всех, так и нас под охрану общего союза». В общем, создать ни много ни мало Европейский союз в реалиях XIX века.
Опять же. Александр был благороден: никаких репараций и контрибуций с бедной, несчастной Франции. И оккупационные войска поспешил вывести. Даже на последнем торжественном смотре русских войск во Франции с неудовольствием заметил командиру корпуса графу Михаилу Семеновичу Воронцову: "Следовало бы ускорить шаг!".
Воронцов на это ответил: "Государь! Мы этим шагом пришли в Париж!"…
Но и тут не угодили! Британский министр иностранных дел Кестльри (его так звали в России до революции) писал своему премьеру графу Ливерпулю: "В настоящее время нам всего опаснее рыцарское настроение императора Александра. В отношении к Парижу его личные взгляды не сходятся ни с политическими, ни с военными соображениями. Русский император, кажется, только ищет случая вступить во главе своей блестящей армии в Париж, по всей вероятности для того, чтобы противопоставить своё великодушие опустошению собственной его столицы".
Забегая совсем немного по времени вперед, скажу: ни Британия, ни остальная Европа, ни даже «несчастная» Франция не оценили благородства Александра, оплаченного русской кровью...
Когда Наполеон только-только пересек Неман, Александр I направил к французскому императору своего генерал-адъютанта Александра Дмитриевича Балашова. Однако вместо разговоров о мире Наполеон с ехидцей спросил у Балашова: какой самый лучший путь на Москву? Русский генерал, нисколько не смутясь, ответил: «Есть много дорог в Москву, сир. Одна из них ведет через Полтаву».