— Давно твою хозяйку не видно, Медведь!
Хмурое скуластое лицо трактирщика стало совсем мрачным, а сломанный нос, казалось, еще больше свернуло на левую сторону. Он протер стойку тряпкой и спокойно сказал:
— Шел бы ты отсюда Пенёк, воняешь сильно.
От неожиданности собеседник пролил на себя пену из глиняной кружки, его крысиное лицо покраснело, и он прошипел:
— Много о себе возомнил, Медведь! Кто ты и кто я.
— Кто я, всем известно, — ответил трактирщик, — да и ты тоже на слуху. Вон дверь, поторопись.
Барсов трактир стоял почти в центре города. Место в Тире было известное и многими любимое. Кухня простая, но мясо не тухлое, овощи свежие, а напитки согревающие. Хорошее пиво с плотной стойкой пеной, травяные чаи и крепкие настойки Медведь брал в проверенных местах и у верных людей. Комнаты были чистые, хоть и просто обставленные. В общем, место недорогое и хорошее. Да и всякий сброд обходил трактир стороной, потому как хозяин его, еще не старый, но уже повидавший две войны Барс по прозвищу Медведь, был жестким на расправу. Он даже вышибал не держал, сам справлялся.
Гойко внимательно рассматривал здание трактира: оценивал размер окон, высоту второго этажа, присматривался к соседнему дому, вплотную прилегавшему к заведению Барса. Заказ обнести трактир он получил вчера. По словам клиента, не пожелавшего назвать имя, дело было легкое. Гойко, хоть и молодой вор, был не дурак и ни одно дело легким не считал. Может, поэтому его еще ни разу не поймали, хотя, как он знал, охранка держала его на примете. А может, в его пользу работала личная удача.
Гойко хмыкнул, достал из-за пазухи матушкину защиту, подышал на темно-зеленый теплый камень и нежно протер запотевшую поверхность. Вот его удача - матушкина молитва, заключенная в камне. Он знал, что она точно не подведет.
Дверь трактира распахнулась, и оттуда вывалился Пенёк, мелкий пройдоха, который помогал Гойко в этом деле. Вор недолюбливал Пенька, но тут он подвернулся так кстати, что трудно было удержаться и не привлечь его.
Гойко Пенька знал давно и не обольщался, но заказчик прямо указал на него как возможного помощника. Это было необычно и вызвало неприятное покалывание в груди, где матушкина защита соприкасалась с кожей. Но поскольку камень не нагрелся, Гойко согласился - Пенёк так Пенёк, знавали и хуже.
— Ну? — Гойко выжидающе посмотрел в крысиное лицо.
Пенёк шмыгнул длинным носом, собрал в складки морщинки на лбу и выдал:
— Все как я и думал: жена то ли сбежала, то ли уехала куда - один он ночует. Кухарка уходит вечером, постояльцев сейчас нет.
— Все, что ли?
— Давай монету, — Пенёк нахмурился, — как договаривались.
— А что насчет второго этажа?
— Обычные окна, выдавить - плевое дело, — сказал Пенёк и спросил: — Расплачиваться-то будешь?
— Маловато для платы-то, — заметил Гойко. — А чего Медведь такой мрачный в последнее время? И постояльцев разогнал, и жена ушла.
— Кто же знает, Медведь не болтлив, да и друзей у него нет.
— А оружие?
— Так Медведь же! — хмыкнул Пенёк. — У него везде оружие.
— Тайник?
— В зале точно нет.
Гойко задумался. Трактирщик - простой человек, если где-то и хранит ценные вещи, то, скорее всего, под половицей или в шкафу. Заказчик требовал принести вещь из тайника и назвал конкретное место: за стенкой комода в одной из личных комнат. Все, что Гойко найдет дополнительно, может забирать себе. И оплата неплохая! Гойко почесал щеку - десять монет. Он кинул серебряную монетку Пеньку и, кивнув, исчез в переулке.
Что-то в этом деле вызывало внутреннее сопротивление и раздражение: что такого ценного хранит старый вояка, чтобы платить большие деньги за обычную кражу? Или Медведь сам непрост? Или есть еще что-то? Гойко погладил привычно теплый темно-зеленый камень.
«Ладно, — решил он, — на месте разберусь».
— И чего этому отростку гиены было надо?
Медведь вздрогнул: в дверях кухни стояла Магда, служившая кухаркой еще при его тетке, уже седая, высокая, сухопарая, с длинными костистыми руками и узловатыми пальцами.
— Никогда в этих стенах не привечали воров и душегубцев! — продолжала она. - Эх, была бы здесь Олтын…
Она резко замолчала, лицо ее сморщилось, губы повело, а глаза заблестели слезами. Медведь, до этого раздраженно переставлявший кружки с места на место, удивленно поднял голову. Никогда Магда на его памяти не плакала. Даже когда умерла его тетка, даже когда она провожала молодого Барса сначала на одну, потом на вторую войну - лишь сильнее поджимала губы, да черты ее лица становились жестче, когда нагружала его мешок пирожками.
— Когда поедешь? — помолчав, спросила Магда.
— Завтра, — ответил он.
Больше не говорили. Молча прибрались в зале, Магда погасила огонь в плите на кухне и уже собралась уходить, как вдруг открылась дверь и в трактир вошел невысокий, очень смуглый человек. Короткие черные волосы, очень темные глаза с тяжелыми веками и глубокие складки от носа к углам рта - имперский Почтовый, который всегда останавливался в трактире Барса.
«Муса», — вспомнил его имя Медведь.
— Вы закрыты? — удивленно спросил Почтовый. — Могу я переночевать?
— Завтра рано утром уезжаю, — ответил Медведь. — Если хочешь, ночуй сегодня.
— Добро, — отозвался Муса. — Куда собрался?
— В столицу надо, — коротко пояснил Медведь. — Есть будешь?
— Было бы неплохо, — кивнул Муса, а Магда, что-то шепча себе под нос, уже доставала остатки еды и ставила перед гостем. Потом подала ему чайник чая и, кивнув Медведю, вышла из трактира.
О Почтовых говорили разное. Кто-то считал их одаренными, кто-то - имперскими служаками, кто-то - например, Магда, вообще демонами.
Но Медведь знал, что Почтовые - выходцы из иного мира. Особые порученцы, так о них отзывался тэ-лу-вэй Шаммат, по прозвищу Дыня, из пятого отряда, где некогда служил молодой Барс. И добавлял:
«Видишь Почтового - уйди с дороги, затопчут».
На вопрос Барса, тогда еще салаги с прямым носом, почему он так говорит, Дыня смеялся, запрокидывая красную шишковатую голову, и отвечал:
«За ними имперская конница и Мастер-артефактор со всей своей свитой!».
Но потом серьезно добавлял:
«Особые они, порученцы эти. Имперские служки. Защищены всем, чем только можно, и запрещено им препятствовать».
Так Барс и запомнил: видишь Почтового - отойди. А потом, когда уже стал Медведем и вернулся в родной трактир, однажды, как и в этот вечер, дверь отворилась и вошел не молодой, но и не старый Почтовый. Он всегда останавливался на один день, не более. Часто был с такими же, как и он, всегда молчаливый, вежливый и совершенно не опасный с виду. Но Медведь никогда не пытался проверить слова тэ-лу-вэя на правдивость, помнил, что тот редко ошибался.
Продолжение следует
