Эпиграф:
«……. Лев Рубашкин и Ян Скамейкин несли на телеграф две бумажки. На одной из них было краткое сообщение:
«Срочная москва степной телеграф тире узун-кулак квч длинное ухо зпт разнес аулам весть состоявшейся смычке магистрали рубашкин».
Вторая бумажка была исписана сверху донизу. Вот что в ней содержалось:
Легенда озера Иссык-Куль
Старый каракалпак Ухум Бухеев рассказал мне эту легенду, овеянную дыханием веков. Двести тысяч четыреста восемьдесят пять лун тому назад молодая, быстроногая, как джейран (горный баран), жена хана красавица Сумбурун горячо полюбила молодого нукера Ай-Булака. Велико было горе старого хана, когда он узнал об измене горячо любимой жены. Старик двенадцать лун возносил молитвы, а потом со слезами на глазах запечатал красавицу в бочку и, привязав к ней слиток чистого золота весом в семь джасасын (18 кило), бросил драгоценную ношу в горное озеро. С тех пор озеро и получило свое имя – Иссык-Куль, что значит «Сердце красавицы склонно к измене»…»
Евгений Петров, Илья Ильф. «Золотой теленок».
Поэтическая версия этой легенды. Вариант старого аксакала.
ЛЕГЕНДА ОБ ИССЫК – КУЛЕ
(пересказ легенды)
В киргизском небольшом ауле,
Когда я был на Иссык-Куле,
Легенду эту аксакал
Когда-то прозой рассказал.
Где нынче море, горы были,
Орлы над пиками парили,
Но там киргизы не селились,
Быстрее скрыться торопились.
Здесь были ханские владенья
И слуги пришлых без стесненья,
Без промедленья убивали,
А скарб для хана забирали.
Убив, бросали тело вниз,
Где реки горные неслись
В ущельях темных, там вода
Следы смывала навсегда.
Кто был в Киргизии, тот знает
Как речки горные играют
Легко огромным валуном,
Как будто веса нету в нём.
А в пору таянья снегов
И поднебесных ледников
Все речки горные полнеют
И точно хищники звереют.
И горе всаднику бывает,
Коль силы горных рек не знает,
В мгновенье буйная река
Глотает лошадь, седока.
Смывала раз и навсегда
Все преступления вода.
Одно злодеев выдавало,
Что к грязным лапам приставало.
Лишь по вещам да по посуде
И узнавали после люди,
Что как сосед откочевал,
В пути аллаха повстречал.
В сердцах людей кипела злоба:
- Чтоб ваша лопнула утроба!
Желали люди слугам хана:
- Чтоб в горле стала кость барана!
А если женщину заметят
И на дороге узкой встретят,
То исчезала без следа
Она с тропинки навсегда.
Как волки рыскали джигиты
И чабанов без волокиты
Лишали лучшей части стада,
Мол, мясо хану тоже надо.
С сердцами точно изо льда
Без роду, чести и стыда,
Во имя ханского величья,
Не знали совести, приличья.
Судья был - хан, закон – Коран,
А суд один всегда - обман,
Где по суду всегда истец
Лишался нескольких овец
И плети, чтобы понимал,
Что время хана зря отнял.
Дворец свой хан поставил выше,
Чтоб до аллаха было ближе,
На высочайшем пике гор
Он затаился точно вор.
Страшней чумы, страшней проказы
Гуляли ханские указы.
Куда указы доходили.
Повсюду люди голосили,
Но всё же люди, хоть тужили,
Они на зло всем ханам жили.
Назло смертям детей рожали
И жизнь людскую продолжали.
В одной семье родилась дочь
С глазами чёрными, как ночь,
В какую мать её рожала
И первый раз к груди прижала.
Росла девчонка, подрастала,
Тюльпаном ярким расцветала.
Всех поражала красотой.
Своей сердечной добротой.
Всему приходит в жизни срок.
Весной из семени росток
Пробьётся робко, в рост идёт,
Подходит время, он цветёт.
И - как лавина сорвалась,
Молва людская понеслась
От юрты к юрте между гор,
Один везде был разговор.
Джигиты все о ней вздыхали,
А те, что девушку видали,
Уж не могли других любить
Ее не в силах позабыть.
Девчонка девушкою стала
И вся, как лань, затрепетала,
Стыдиться стала и стесняться,
Ночами с грёзами встречаться.
Ей часто снился непонятный
Сон очень странный и приятный,
Один и тот же сон, во сне
Джигит ей снился на коне.
Во сне он с нею говорил,
Улыбки нежные дарил,
Под утро с девушкой прощался,
В лучах рассветных растворялся.
Она влюбилась в образ снов,
И от его горячих слов,
Проснувшись, не могла понять,
Как эти сны растолковать.
Отец не очень торопился.
Достаток малый, но водился.
Калым не сильно обольщал,
Хоть и большим быть обещал.
А вот соседи торопили
И постоянно говорили,
Что, мол, созрела твоя кыз,
Давай, сосед, готовь кумыс.
За женихом вопрос не встанет,
Любой за счастье посчитает,
Всё дело только за тобой,
Чтоб ты устроил знатный той.
Отец шутил, мол, рановато,
Что дочка ростом маловата.
Пока жена ещё не родит,
Пускай невестою походит.
Как родники, её мечты
Кристальны были и чисты.
Любовь росток уже пустила
И потому она грустила.
Легко, как козочка скакала,
И громко песни распевала,
По неприступным горным кручам
Она взбиралась к самым тучам.
Уже орлы парили ниже
А тучи грозно плыли ближе.
Казалась юрта ей игрушкой,
И ниткой тоненькой речушка.
И сладко сердце трепетало,
Как будто девушка взлетала
Орлицей с горными орлами,
Скользя мечтами над горами.
Молва до хана долетела
И злоба в хане закипела,
Что до сих пор такой цветок
Он заиметь себе не мог.
- Вы, волки! – хан ревел, - шакалы!
Обшарьте горы все и скалы,
Ущелья дикие пройдите,
Но эту девушку найдите!
И горе будет вам, злодеи,
Что если только для затеи
Над ней захочете глумиться…
Я сам решил на ней жениться!
Года и жёны хана съели,
Суставы ныли и болели,
Он был, как сморщенный бурдюк,
Хоть дулся чванством, как индюк.
И жёны хана чаще злили,
Когда от хана уносили
Презренье утром без стесненья
За их бессонные мученья.
Хан ждал девчонку для себя
И глаз с тропинки не сводя,
Мечтал, - как будет подбираться,
Как будет девушка стесняться.
В то время девушка в горах,
Усталость чувствуя в ногах,
Нашла лужайку и присела
И песню грустную запела.
Пропела песню, оглянулась
Сердечко птичкой встрепенулось,
Джигит на белом скакуне
Стоял и слушал в стороне.
Она тотчас его узнала,
О нём она в мечтах вздыхала,
Кто часто грезился и снился,
К ней на яву из снов явился.
Она совсем не испугалась,
А улыбаясь приподнялась,
Не закрываясь подошла,
Цветок джигиту подала.
Он взял его, на камень спрыгнул,
А конь, как лебедь, шею выгнул
В знак благодарности заржал
И тут же скрылся между скал.
Любовь обоих озарила,
Минуты счастья подарила,
Ей кровь ударила в лицо,
Когда он отдал ей кольцо.
- Я буду скоро, жди меня, -
И свистнув верного коня,
В седло вскочил, её поднял
И на прощание обнял.
Джигит по тропке ускакал
Туда, где горный перевал
Весь год под тучами скрывался,
И только смелым покорялся.
Как ото сна она очнулась,
Слеза разлуки навернулась,
Но билось радостью сердечко,
От мысли, - встреча недалечко.
В ней явь и грёзы, - всё смешалось,
Она стояла, улыбаясь.
Джигиту вслед рукой махала
И о судьбе своей не знала…
- Где дочь твоя? – главарь спросил,
Сам на овечек взгляд скосил,
И тотчас верные джигиты,
На бешбармак без волокиты
Барашков парочку забили,
В казан вариться положили.
- Где дочь твоя?
- Пасёт овец, -
Так им ответствовал отец
И показал рукой на кручи,
Где проплывали низко тучи.
- Сынишку может быть послать?
Он может сбегать и позвать…
Главарь над ним захохотал
И зло, надменно оборвал:
- Я не дурак, как ты считаешь,
Что мне такое предлагаешь,
А ну-ка всех перевязать
И глаз со всех их не спускать!
Девчонка к нам сама придёт,
Сама к нам в руки попадёт!
Перевязав больших и малых
И, расседлав коней усталых,
На юрту жадно посмотрели,
Но только грабить не посмели.
Они бы в миг всё растащили
И никого не пощадили,
Но хан им грабить запретил,
Когда в дорогу проводил.
И потому посланцы хана,
Освежевав быстрей барана,
Нашли тропу и за камнями
Легли недвижными тенями.
Беспечно песню напевая,
По камням козочкой скакала,
Спускалась девушка домой,
Бесстрашно узкою тропой.
Она спускалась, ниже, ниже
И до засады ближе, ближе
Всё оставалось ей. И вот…
Зажал ей кто-то быстро рот.
Мгновенно девушку связали:
- Попалась, птичка! – прошептали…
А через день, по утру рано
Она была уже у хана.
В груди забилось сердце хана
От красоты её большой,
И он дотронулся до стана
Сухой, дрожащею рукой.
От оплеухи же мгновенно
Рассвирепел и зарычал.
- Ну, погоди же! – откровенно,
Зубами скрипнув, постращал.
Он удалился, а старуха
Вошла неслышно, точно тень,
И зажужжала, будто муха,
Её преследуя весь день.
А к ночи хан вновь заявился,
В шелка и бархат разрядился,
Но вечер вёл себя пристойно
И пожелал ей спать спокойно,
Решив, что рано торопиться,
Пускай девчонка приглядится,
Ведь птичка в клетке, взаперти
И ни куда ей не уйти.
Решётки, крепкие запоры,
С охраной верной коридоры,
А рядом хитрая старуха
Жужжит у девичьего уха.
Внизу отвесная скала
Ровней, чем крышка у стола,
А ещё ниже пики гор
Надёжней, чем любой забор.
Хан нетерпением горел,
Но подступиться к ней не смел.
Но каждый раз как приближался,
То сильной страстью загорался.
- Ты будешь, девушка, моя, -
Шептал он, задыхаясь, -
Моя ты будешь иль ничья, -
Шипел, её касаясь.
На эти ханские угрозы
Шептала девушка сквозь слёзы:
- Велик Аллах, он защитит,
И слёз девичьих не простит!
- Ха-ха! Я сам себе Аллах, -
Смеялся он над нею,
- Ты у меня в моих руках
И быть тебе моею!
Теперь иль больше никогда.
И не упрямься, птаха, -
Он говорил ей без стыда, -
Моли, зови Аллаха!
Сказал и начал наступать,
Тесня к углу девчонку,
Схватил и жадно стал срывать
С девчонки одежонку.
Увидел груди, озверел,
Но только прикоснулся,
От боли тигром заревел
И весь в дугу согнулся.
Девчонка ласточкой к окну
С мольбой в слезах метнулась,
На хана, как на сатану,
Она не оглянулась
- Аллах, великий! Защити!
Убей, чтоб не страдала!
И вдруг всё замерло в груди…
Джигита увидала.
На стройном, белом скакуне
Куда-то торопился.
Её не видел он в окне
И быстро в горы скрылся.
А хан тем временем, как кот,
К добыче тихо крался.
И лишь зажал девчонке рот,
Как гул глухой раздался.
Гул рос и силу набирал…
Лавина с гор сорвалась,
Дворец затрясся, задрожал,
Кругом всё зашаталось.
Хан побелел и рот открыл
И вдруг как захохочет,
Мгновенно, всё он позабыл, -
Где он, чего он хочет.
Срывались пики, вниз неслись,
Дробясь, кололись скалы.
Казалось, горы подрались,
Дробя друг другу скулы.
Когда лихой джигит в седле
Ей снова показался,
То страшный замок со скалой
Вниз быстро опускался.
Он торопил коня сюда…
Но было уже поздно.
В провал стекалася вода
И грохотала грозно.
Рванулась девушка в окне,
Забилась, зарыдала.
Ему, джигиту на коне,
Призывно замахала.
Он далеко ещё скакал,
А волны грудь сжимали.
Все речки горные провал
Водою заполняли.
Катились слёзы и вода
От слёз тех солонела,
А от огня любви в груди
Вода вокруг теплела…
Грохочут волны, в берег бьются
И лишь кружавцы остаются
Из лёгкой пены на песке,
Да чайки носятся в тоске.
А то волною тёплой ласки
Вода мешает с небом краски,
Тогда не знаешь, - где плывёшь,
Где верх, где низ? – не разберёшь.
А то, как будто засыпает,
И, говорят, тогда бывает
Дворец тот виден в глубине
Орлам, парящим в вышине.
