Странный вопрос как, взяли и самоизолировались. Ушли, так сказать, от суеты городской на берег речки голубой… Фу ты, рифмоплетство какое-то уже получается. Да и речка не очень-то и голубая, обыкновенная речка. Инструч называется. Берег у нее, ну там где мы самоизолировались, зеленый, поросший всякой прибрежной растительностью, вроде тростника, осоки и ракит. Хотя вода в Инструче в те пару дней действительно казалась голубой, ибо в ней купалось небо.
Самоизоляция прошла на уже упоминавшейся в моих публикациях Серебряной поляне, месте, где «Белый ворон» давно «свил гнездо». Когда и зачем он это сделал и кто, собственно такой этот «Белый ворон»? Если прошуршать тут на моем канале, то все узнаете.
Итак, традиционное мероприятие, к слову сказать, весеннее, «В бой идут одни старички» в нынешнем году плавно слилось с другим традиционным походом: «Рыбной самоизоляцией» и случилось оно в два майских дн субботу и воскресенье, 13 и 14 мая соответственно. Лидер общества справедливо рассудил, что в «такую погоду грешно просто так шататься по лесам», когда можно провести время с пользой, ну и предложил объединить оба мероприятия в одно. Правда, на количестве участников это никак не отразилось: двое заявились, двое и отправились в путь. Причем, точно так же было и в прошлом году. Тогда мы Андреем Васильевичем ушли от суеты городской вглубь Орлиного леса. И там наслаждались природной тишиной. Замечу в скобках, я тут подумал, не во мне ли дело, не я ли отпугиваю участников от столь увлекательного время препровождения? Вроде виду себя прилично, не буяню, не ору у костра в ночи шансон, не кидаюсь котлетами в товарищей… Не знаю, может все гораздо проще – ну не смогли пойти и все!
Природная тишина – это нечто особенное. И стоит отметить, что с тишиной как таковой она не имеет ничего общего. Ассорти различных звуков: пения птиц, шелеста листьев, которыми играет ночной гуляка ветерок, совершенно безумного кваканья лягушек, одуревших от весны, плеска воды в речке и, наконец, отдаленного шума цивилизации – вот, что такое природная тишина. Кстати, лично меня отдаленный голос города, который пробивается сквозь крики ночных птиц, волнует безмерно. Хочется творить!
Впрочем, довольно лирики, пора в путь. Идти или нет на поляну, я решил буквально накануне выхода. Сказалась моя работа, а точнее некоторые нюансы, кои мы привыкли называть проблемами и нервотрепкой. И когда решение было принято, вдруг выяснилось, что идем мы, собственно говоря, сильно усеченным составом. Как поется в одной песне: «ты, да я, да мы с тобой». Официальный прогноз погоды на время нашего мероприятия обещал тишь, да гладь и божью благодать. Так оно и было… до обеда субботы, а вот вторая ее половина несколько напрягла. Солнце вдруг скрыло лик свой под серой вуалью, некстати набежавших туч. Но, все обошлось. Не прошло и получаса, как ярило вновь засияло в небесной лазури. Сказать по правде, если бы и не обошлось: «матч» состоялся бы в любую погоду.
На тропу мы вышли… ну надо же – даже не удосужился взглянуть в котором часу. Да какая разница, приблизительно это было в пять тридцать пополудни. Тропа… когда-то, в те далекие времена, когда в Надровии уже обосновали закованные в латы рыцари, а к ним периодически с наездом наведывались то пруссы, то литовцы, после чего и те и другие зализывали раны, это был тракт, соединяющий орденские базы Инстербург и Рагнит. Где-то наверху, на полпути к месту беловороновского «гнездовья» еще остались следы от вала, который братья-рыцари насыпали, чтобы оградить себя от совершенно хамских набегов варваров-язычников. Мы, понимаешь, пришли к ним, чтобы огнем и мечом побудить в них добрую волю броситься в лоно католической церкви, а они еще и не довольны. Ну, подумаешь, согнали их с насиженных мест – замки-то строить надо!
По сути, этот оборонительный вал защищал четыре крепости: Таммов или Тамовишкен (ныне поселок Тимофеевка). Орденбург (ныне не существует, хотя место его расположения известно), Инстербург и Георгенбург (Черняховск и Маевка). Остатки мощения гранитом и поныне проглядывают сквозь многолетний земляной слой, поросший травой и местами кустарником. Идти до стоянки не очень далеко. Километров пять не больше. Дорога-колея, ибо такой ее сделали тракторы и грузовики, местами проваливалась грязе-водными выбоинами. Андрей предположил, что в тех местах под землей текут родники. В одном место точно – ручеек сумел выйти на поверхность и теперь весело бежит вниз по склону в сторону старшего брата Инструча. Есть там и удивительные лесные великаны: дубы силы. Почему они так называются? Я тоже задал этот вопрос Кленовому. В ответ он лишь молча указал на них. И я все понял. Как описать словами ту мощь, что они излучают. Невероятно огромные, растопырили они свои корявые ветви, похожие не то на лапы, не то на рога сказочного лесного страшилища. И что самое примечательно растут они – два ствола из одного корня.
Когда до лагеря осталось буквально несколько метров, мне пришлось уйти с дороги. Я свернул на слабоприметную тропку и ушел вверх. Дорога в том месте становится непроходимой. Чтобы продолжить по ней путь, необходимо быть хотя бы в резиновых сапогах, и желательно не по колено, а гораздо выше. Вроде тех, в которых рыбаки «бороздят» по грудь в воде реки и озера в поисках хорошего клева. Еще один сбегающий по склону ручей превратит дорогу в том месте в непроходимую грязевую топь.
Палатку сразу ставить не стали, костер разводить тоже. Андрей сразу стал готовить снасти, что бы успеть на вечерний клев. Я же с видом сущеглупым уставился на открывшиеся виды и прямо таки почувствовал, как повседневная суета начала меня покидать, уступая место умиротворению. На противоположном берегу рыбаки, вероятно из местных, уже сворачивались. Солнце медленно падало за горизонт и всё никак не могло упасть. Вечер был… Чудный вечер! Даже карьер в поселке Низменное, как раз напротив нашего лагеря, молчал. Хотя, если мне не изменяет память, он шумел всегда, даже ночью. Но так устроена природа, что обязательно добавит в бочку меда ложку дегтя. В нашем случае – это были кровососущие твари, именуемые в народе комарьем. Они лезли в лицо, садились на руки, и вообще устраивали совершенно безобразные сцены в попытке совершить посадку в месте повкуснее. Таким местом у меня они определили голову. Дело в том, что всю растительность на ней давно уже побило временем, поэтому там у меня голая степь. Вполне приличная, чтобы стать посадочной площадкой для комаров. Они поняли сразу и облюбовали мою лысину в качестве пастбища.
Андрей надергал мелочи на уху и взял на себя обустройство лагеря и приготовление легендарного супа – ухи. Между прочим, на Руси ухой называли все супы, это уже в наше время уха стала ухой, то есть рыбным супом, который вкуснее, если приготовлен на костре из свежепойманной рыбки. Около радикулитной ракиты Андрей Васильевич облюбовал лобное место, где потрошил рыбу и чистил овощи. Над костром уже висел котелок с картошкой. Стол постепенно приобретал природно-пиршественный вид. На нем появились: сало, банка тушенки из тунца, зелень, помидорки, огурчики, лепешки из тандыра. Кстати упомянутую тушенку поначалу мы хотели запустить в уху в качестве вкусовой прибавки, однако распробовав ее, решили употребить напрямую, минуя котелок. Замечу, что вещь оказалась наивкуснейшей – недаром тунца называют морской говядиной.
Солнце, окрасив горизонт в кроваво-красные тона, наконец-то скрылось за горизонтом и на наш лагерь плавно опустилась ночь. Она не была тихой. В речке кто-то плескался. Орал, как потерпевший коростель, где-то вдали тоскливо куковала кукушка. И вот что любопытно: вроде ночью она должна помалкивать, а вот, поди ж ты – куковала. Вероятно, это была психически-неуравновешенная кукушка. Андрей Васильевич, уже слопавший пару мисок ухи, а потому сытый и довольный, отправился на берег. Как оказалось, он решил уговорить кукушку угомониться. Причем сделать это он собрался на ее языке. Ну, во всяком случае, он так думал. Подойдя к кромке воды он «прокуковал»… Наверное, так орал археоптерикс, попавший в пасть тираннозавра! Кукушка натурально смокла. Замолчал, обалдев коростель и, казалось, сам Инструч застыл в немом изумлении.
- Ну вот, теперь думает, кто это ей ответил, - сказал, ни к кому, собственно не обращаясь, Андрей, вернувшись к костру.
Полагаю, что кукушку хватил удар от услышанного. Ибо даже я сжался, ожидая, что Андрей Васильевич вот-вот сменит облик и передо мной вырастет древний кровожадный ящер. Впрочем, я ошибся. Нервная система кукушки оказалась прочной. Не прошло и пяти минут, как все вернулось на круги своя: возмущенно заорал коростель, закуковала в тоске кукушка, раздался тихий плеск очнувшегося Инструча. Беседа у костра возобновилась. О чем шла речь? Обо всем и ни о чем, хотя это, наверное, и не столь важно. Попробуйте сами вот так – ночью у костра, в котором весело потрескивают дрова. Потом вы даже не вспомните, о чем говорили. Впрочем, кое-что в голове осталось. В планах на будущее. Которые мы обсуждали, Андрей Васильевич отвел мне место главного героя одного из походов.
В какой-то момент вокруг нас началась веселуха. Не веселье, а именно веселуха. И устроили ее насекомые. Проснулись майские жуки или хрущи, как правильно я не знаю. Первый спикировал на меня: удар пришелся в грудь. Чем-то я им не понравился и они, а их становилось все больше, облюбовали Андрея и все норовили попасть ему в бороду. Один из ночных летунов в конец разошелся и плюхнулся Андрею Васильевичу аккурат в миску с ухой. Тут уж терпение Кленового лопнуло. Выловив наглеца из наваристого водоема, он отправил его в полиэтиленовый пакет.
- Пусть в тюрьме посидит. Потом выпустим, - решил лидер беловороновцев.
Знаете, судьба у пленника оказалась незавидной. Мы совсем про него забыли. В итоге я принес его домой, где он был обнаружен мой мамой. И пока я пытался разобраться в причине ее истерического крика, она спустила бедного хруща в унитаз. Так и погиб жук – символ мая…
Ближе к полуночи я остался один у костра. Андрей отправился на «охоту». Охотился он на выползков. Жирных дождевых червей, которые по ночам выползают на поверхность из своих подземных туннелей. Костерок, то разгорался, то угасал, и тогда тьма окутывала своим непроницаемым покрывалом лагерь. В кустах кто-то тихо трещал ветками. А может все это мне только казалось. Как только лежащее в костре бревно прорастало огненными тюльпанами, тьма шарахалась в сторону и в кустах сразу становилось тихо. Вернулся Андрей. Похвастался выползками. Черви были невероятно жирные и длинные. На мой взгляд, на таких марлинов можно ловить, а не окуней. Спать не хотелось. Костерок трещал. В кустах надрывался коростель. На огонек залетел бражник. Молодой – хоботок еще не закрутился в спираль. Наигравшись с ним, мы отпустили ночную бабочку в темноту. Вдруг, неподалеку на лесной опушке залаяла собака.
- Неужели поселок неподалеку? – спросил я.
- Нет. Это не собака, - меланхолично жуя лепешку, ответил Андрей.
- А кто ж тогда? – снова спросил я.
- Так кричит детеныш косули, потерявший маму, - пояснил Андрей.
Не знаю, разыграл он меня, а с него станется, был ли это малыш-сирота, или все же псина, но «лай» жутковатый. Черная бездна над головой давно уже мерцала алмазной россыпью звезд. Коростель продолжал надрываться. Снова закуковала кукушка. Было уже два часа утра. Самое время завалиться на боковую, что мы и сделали. Андрей Васильевич объявил, что выйдет на утренний клев не раньше шести часов утра.
Просыпаюсь я рано. В пятом часу утра я вылез из палатки. Уже рассвело. Утреннего тумана не было. Коростель наконец успокоился, а вот кукушка продолжала куковать. Сходив, как говорится, до ветру, я присел у потухшего костра. Спать не хотелось. Хотелось наслаждаться утром. Проснувшиеся лесные птицы орали так, словно их резали. И тут я увидел того, кто ночью плескался в реке. Это был бобер. Медленно он плыл по центру реки. Я даже успел снять видео: заплыв бобра на короткую дистанцию. Проплыв мимо нашей поляны, он нырнул и больше на поверхности не показывался. Я вернулся в палатку. Андрей Васильевич мирно посапывал. В шесть утра меня разбудил будильник Кленового.
- С этой работой я совершенно не высыпаюсь. Пойду в семь, - услышал я его сонное бормотание.
Мужик сказал – мужик сделал. Ровно в семь утра Андрей Васильевич покинул палатку и отправился на реку добывать пропитание. Шучу. Еда у нас осталась с вечера. Рыбу Кленовый хотел наловить, чтобы превратить ее в будущем в прекрасное вкусовое сопровождение к пенному напитку. Я же продолжил нежиться в утренней полудреме под веселую разноголосицу пернатых. Но, голод не тетка, пирожка не поднесет. В общем, что потопаешь, то и полопаешь и я, выбравшись из палатки, потопал к столу. Закусив чем бог послал, а послал он сало, отварной картофель и уже упомянутую тушенку из тунца, я еще какое-то время повздыхал, посматривая то на потухший костер, то на реку, где Андрей закидывал удочку и периодически что-то говорил. Вероятно, ругался на плохой клев, на мошкару, на рыбу и… да мало ли еще на что. Делать мне было нечего. Просто сидеть я уже не мог, ибо устала пятая точка. От твердых пней, используемых в качестве стульев, не спасал даже туристический «подпопник». И чтобы не отсидеть себе окончательно седалище, я двинул в лес с камерами наизготовку: поснимать для души. Правда, много времени это не заняло. На макросъемку у меня желания особого не было, а пейзажи там я все уже снимал. Птицы орали высоко в кронах, так что поймать их в кадр не представлялось возможным. Вернувшись в лагерь, я понял, что снова хочу спать и полез в палатку. А что? Выходной, природа, до сворачивания лагеря время было еще предостаточно! Но, увы! Не вышло. Как только я начал погружаться в сладостную негу сна, с реки заревело. Рычал лодочный мотор. Шприндтовские рыбаки вышли на ловлю. Ну, натурально сна как не бывало. Пришлось мне вновь усесться около костра и тупо смотреть перед собой. Не знаю, сколько времени заняло у меня это увлекательнейшее занятие, как вдруг меня из грезы наяву вырвал странный шорох и всплеск, донесшийся со стороны бобровых отнорков. Я уж подумал, что вновь увижу бобра. Однако это было нечто новое: по воде пошла рябь – кто-то стремительно плыл под водой у самой поверхности. То, что это был не бобр, понятно было даже такому профану в мире фауны, как я. Кто это был я выяснил чуть позже, когда с реки вернулся Андрей.
- Слышу хруст. Поворачиваю голову. Сидит, - начал он рассказывать и сделал паузу.
- Кто? – нетерпеливо переспросил я
-Кто, кто выдра! И вот зараза: выбрала самую большую рыбу из моего улова и жрет ее, поглядывая на меня, мол, ты лови, лови, я голодная, – возмутился он.
Услышав мой рассказ о неизвестном подводном пловце, он с уверенностью заявил, что это была та самая воришка – выдра.
К моменту возвращения Андрея мой рюкзак был уже упакован. Сколько и что поймал Андрей Васильевич, можете посмотреть на фотографии. Когда мы почти свернули лагери. Оставались кое-какие мелочи. Нам на смену прибыл целый рыболовный десант на двух мотоциклах с колясками. Молодые люди со спиннингами в руках пошли по берегу с явным намерением выловить всех щук в из Инструча, по крайней мере в той его части, что омывает Серебряную поляну.
Описывать обратный путь я не стану, хотя он тоже был интересным. Домой я добрался разбитым и вроде совсем не отдохнувшим. Мне не хватило еще одного дня и одной ночи на поляне. Скажите, так в чем же дело – надо было остаться. Увы, на следующий день, это был понедельник, а значит новая рабочая неделя.