Этот текст не получалось написать восемь лет. Каждый год пазл как-то не складывался. Всем нужно было время. Сегодняшний материал в день защиты детей не столько про них самих, сколько про родительский страх. Страх неизвестности и невозможности помочь. Имена героев материала не называются намеренно или изменены. Это просьба родителей и самих «виновников торжества». Такие бекграунды из прошлого не многим хочется выставлять напоказ.
«Вышел в магазин и не вернулся»
Моя собственная история случилась в 2015-м году. Об исчезновении 15-летнего сына близкой подруги я узнала только спустя несколько дней. Первое время его мама и бабушка пытались «не выносить сор из избы» и искали сами, подключив полицию. Тогда они еще не знали, что впереди у нас почти месяц жизни, оторванной от реальности.
Искали по друзьям, знакомым, вскрывали соцсети. Но следов не было. Парень ушел из дома в январе без теплой одежды, обуви, документов и денег. Просто выбежал в магазин и не вернулся.
Сейчас я прокручиваю воспоминания этих дней в голове, как остросюжетный сериал. Именно настолько насыщенным оказался для нас этот месяц. Мы подключили к поискам полицию, СК, прокуратуру, журналистов и волонтерские организации поисковиков. Однако все равно было четкое ощущение, что поиски идут очень медленно. Был затуманивающий разум страх: что-то все упускают, ребенку нужна помощь, а мы сидим и ничего не делаем. Поэтому действий было много. Адекватности в них - мало.
«Когда реальные варианты иссякли, начались сверхъестественные»
За это время мы с подругой (матерью парня) вдвоем облазили в ночи десятки заброшек, подъездов и чердаков многоэтажек в не самом благоприятном районе Воронежа. Познакомились со всеми одноклассниками и ребятами во дворе, узнали неожиданные детали из жизни современных подростков и пополнили свой лексикон парой десятков новых сленговых словечек.
Спустя неделю поисков состояние матери пропавшего мальчишки меня стало крайне волновать. Всё, что я могла реально для нее сделать – быть рядом. Сна не было. Ночи, если мы не лазали по чердакам, проходили в условиях мозгового штурма вперемешку с рыданиями.
Когда варианты реальных поисков иссякли, начались сверхъестественные. После нескольких церквей, разговоров с батюшками и заказанных богослужений, в ход пошли провидцы, гадалки и маги. Мы ездили к предсказательницам в районы области, гадали онлайн, целый день катали одного молодого экстрасенса по улицам города, нам делали расклады за серьезные деньги в одной из раскрученных эзотерических московских контор. Из последней, кстати, нам прислали скрин карты с конкретной отметкой, где находится ребенок. Это были воды Воронежского водохранилища...
«Ноги волосатые?»
За месяц поисков мы дважды чуть ли не вламывались в квартиры подозрительных (для нас) новых знакомых пропавшего парня. Выслеживали маньяка-педофила. Проводили собственные следственные эксперименты. И выясняли, как простому человеку нанять водолазов для поисков тела в водохранке (ведь для правоохранителей слова гадалок и экстрасенсов не были так убедительны).
В один из дней маме мальчика и вовсе позвонили с приглашением на опознание. Тогда в лесу в районе СХИ нашли расчлененное тело. Именно в том районе несколькими днями ранее мы выслеживали «маньяка».
Как выглядела мать в момент звонка правоохранителей, можете себе представить. И тут надо отдать должное звонившему: сотрудник дотошно уточнял приметы, всё в целом подходило под описание. Но вдруг прозвучал судьбоносный вопрос: «ноги волосатые?». Это было спасением.
«Я в розыске. Я хочу домой»
Ребенок уже почти месяц находился в розыске. Все сбились с ног. Устали. Отчаялись. Комментаторы в интернете под постами о поисках уже даже перестали спорить о том, кто виноват и что делать.
Нашу жизнь в этой потусторонней реальности прервал один ночной звонок. Незнакомый номер. На том конце провода после нескольких секунд тишины послышалось бодрое: «Привет, мам! Это я».
Наверное, подруга моя дальше не слышала ни объяснений дежурного патрульного московского метро, ни комментариев сына. Уже на следующий день мы были в Москве. Передать ребенка сотрудники органов могли только лично. В кабинете инспектора по делам несовершеннолетних с опущенными глазами сидел наш беглец. В новой одежде. С новой прической.
Позже мы узнаем, что парень следил за нашими поисками в сети, видел ориентировки на себя, знал, что все стоят на ушах. И, наверное, мы не нашли бы его еще долго, если бы он сам не подошел к патрулю в метро и не сказал: «Я в розыске. Я хочу домой».
Уже в Воронеже парня и его маму накрыла череда следователей, опросов, инспекторов, комиссий, психологов и прочего. От этого наплыва внимания и нравоучений (а куда без них после такого?) мальчишка на какое-то время замкнулся. Никакой конкретики рассказать он не мог. Адресов и явок, вероятно, даже и не знал. Но мы уяснили: в столице таких пропавших подростков со всей страны много. Кого-то ищут месяцами, кого-то - годами.
К слову, когда ребенок нашелся, московская экстрасенсорная контора, которая предлагала искать его на дне водохранилища, вернула матери деньги.
Сейчас нашему беглецу давно за 20. Он уехал из города, работает и живет своей жизнью. Ту давнюю историю мы не обсуждаем. Я точно знаю, что она аукнулась и ему, и его маме. Моему собственному сыну на момент тех событий было всего полгода. Но панический страх в какой-то момент потерять нить к информации, где он и как, преследует меня до сих пор...
«Я искала дочь двое суток. Это было вечностью»
Этот страх знакомым многим. Дочь Светланы пропала несколько лет назад в одном из районов Воронежской области. 13-летнюю девочку искали всем селом.
«Я искала своего ребенка двое суток. Но тогда это было вечностью. Подключились все – родные, друзья, знакомые и незнакомые. Мы с мужем вместе с остальными прочесывали каждый клочок земли в поселке, шарили вдоль близлежащих трасс. Паника наступала по ночам, когда ходить и искать было бессмысленно. Это ужасное замораживающее чувство. Мне кажется, все двое суток мое сердце даже не билось. Было ощущение, что все просто замерло внутри на вдохе. Выдохнуть я смогла, только когда обняла своего ребенка и проревелась», - делится Светлана.
Ее дочь Алина вспоминает об этой истории неохотно. Сейчас она - молодая девушка-студентка – прикрывает свою неловкость кокетством и говорит, что просто «дома было скучно».
«Понимаете, я вовсе не хотела пугать родителей, не хотела, чтобы меня искали. Я просто хотела развлечений, общения, приключений, поэтому уехала со старшими знакомыми ребятами в город. Уже через день я поехала домой и совсем не думала, что там такой переполох», - говорит девушка.
26 погибших детей с начала года
Именно самовольно сбегающие из дома подростки составляют наибольшее число пропадающих детей, утверждают представители волонтерских движений. Конечно, большинство случаев касается ребят из неблагополучных семей и многосерийных бегунов. Однако иногда в такие бега пускаются абсолютно «домашние» подростки. В таких случаях особенно важно активное взаимодействие всех заинтересованных лиц – родителей, полиции, волонтеров.
«Причин самовольного ухода множество. В первую очередь это неблагополучная обстановка в семье. Как правило, самовольные уходы носят в таких случаях системный характер. Некоторых «бегунков» мы уже узнаём и в лицо, и по имени, так как число официальных сообщений об их уходе заходит далеко за 10 эпизодов», - рассказал нам руководитель поисково-спасательного отряда «Черноземье» Борис Неупокоев.
По его словам, как правило, родственники всячески содействуют в поисках. «Хотя бывают эпизоды, когда они, несмотря на запрашиваемую помощь, отказывают в разрешении распространения ориентировки на ребёнка, либо намеренно предоставляют фото неудовлетворительного качества. В поиске подростка в городской черте при отсутствии ориентировки такой запрет сводит практически все усилия добровольцев на нет», - говорит Борис.
По данным регионального представителя поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт Воронеж» Натальи Филипповских, в России с 2010 по 2023 годы пропали 41322 ребенка в возрасте до 17 лет. Из них 37362 удалось найти живыми, 794 погибли, 281 ребенок до сих пор не найден, а о судьбе остальных достоверной информации нет. С начала текущего года уже известно о гибели 26 из пропавших детей.
В Воронежской области с 2010 по 2023 год пропадали 712 детей (в том числе 41 – в текущем году). Восемь из них погибли, трое до сих пор не найдены.