Перед репетицией Йенс зашёл к режиссёру.
- Елисей Романович, я бы хотел сыграть Мюнхгаузена. То есть я хотел бы вообще временно заменить Ватрушкина, но Мюнхгаузен – это святое!
- Ну, если ты так хочешь, мы начнём репетировать «Мюнхгаузена», но… почему ты не уволился? Почему ты согласился работать с этими людьми?
- Ну, раз они хотят, чтобы я с ними работал, значит, так надо!
- Что значит «они хотят»? Ты разве их раб?
- А что, они зря это сделали?
- Ну ладно… Актёр не может не играть. Пошли на репетицию, Мюнхгаузен!
Актёры «Золотой рыбки» ничего не поняли. Они добились своего, но какой ценой! А Йенс на репетициях специально делал лишь то, что говорит режиссёр, хотя был способен на большее… Всё должно было произойти на спектакле…
На «Мюнхгаузене» был аншлаг. Неужели все действительно думают, что Йохансен имеет такое же значение, как и Ватрушкин? Или ходят только из-за болезни Ватрушкина? Но начался спектакль. Теперь есть только Мюнхгаузен и его ученики! Барон ещё не знает, что произойдёт потом, поэтому лучше пока не думать о той самой сцене… Мюнхгаузен спокойно учил чудесам. Ученики Йенса сразу заметили параллель… Но никто из них не оказался на месте предателя Николая. Эту роль сыграли другие.
Йенс две минуты просидел на авансцене, невидящим взглядом смотря в пол. Василий решил, что его партнёр забыл текст, поэтому начал выкручиваться:
- Что грустите, барон Мюнхгаузен?
Но Йенс, не видя партнёра, произнёс монолог:
- Страшная вещь сегодня выяснилась. Не хочется даже о ней говорить. Ведь теперь рухнули все мои мечты! А ведь таким хорошим человеком казался! Видимо, нельзя доверять людям… Нельзя доверять и нельзя ничего желать! А что я скажу Гансине, когда она придёт сюда? Что её молодой человек – предатель?
В голосе Йохансена явно слышалось отчаяние. Он так и не сменил мизансцену, вопреки указаниям Елисея Романовича… И мимика ни разу не менялась. На зрителей это подействовало довольно устрашающе.
- Барон Мюнхгаузен, вы меня не видите? Вы меня не слышите?
Йенс должен был после реплики партнёра (конечно, не такой) сказать:
- Да как ты смеешь появляться здесь! Ты меня подставил!
Но на импровизацию надо было ответить импровизацией…
- Что это? Как будто лягушка квакает! Только в сказке молодец в лягушку стрелял, а здесь наоборот! Стрела попала в самое сердце! Никогда мне не было так больно… Никогда раньше… (Йенс сделал шумный глубокий вдох, чтобы продолжить. Его губы дрожали.) я не знал… (Йохансен снова сделал шумный глубокий вдох, но не смог сдержаться и зарыдал.) предательства!
На последнем слове Йенс уже не сдерживался… Он прорычал его, никого не стесняясь. Из зала послышался детский плач. Василий испугался, но надо было продолжать…
- Йенс, а почему у вас до сих пор нет Нельзяграма (тогда он ещё так не назывался)? – спросила Великая после спектакля. – У всех звёзд должен быть Нельзяграм! Это моё театральное правило!
- Хорошо, заведу.
- Смотрите у меня! Все звёздные актёры пишут в Нельзяграме каждый день! Нет, вы не думайте, что я поздно вас оценила… Просто в «Гадком утёнке» вы – всего лишь звезда детского театра, этого недостаточно для Нельзяграма! А сегодня всё было по-взрослому… Особенно меня поразила сцена, когда вы узнали о предательстве… Я не включаю режим чтения мыслей, когда смотрю спектакли как обычная зрительница, но чувствую, что вы вдохновлялись каким-то событием из вашей жизни… Скажите, пожалуйста, каким?
- Зачем это говорить? – огрызнулся Йенс. – Хотите меня довести? Некоторые уже пытались…
- Да нет, я не собиралась вас доводить. Просто меня тоже предали. Давно, триста тысяч лет назад. Муж бросил меня беременную, и Миша с Сарой выросли без папы! Всё это время я пытаюсь вернуть мужа, поэтому такая злая… Я всё добиваюсь, чтобы о нём в Википедии появилось больше подробностей, но нет… «Муж – Ибрагим Солёный». И даты нашего брака! Я бегала за ним, но в начале эпохи Шевелёвой он куда-то пропал…
- Марина Валентиновна… не знаю, как вам сказать… он лежал со мной в больнице на первых соревнованиях. Он умер при мне.
- Что? Значит, моя жизнь теперь не имеет никакого смысла? И что, даже не вспомнил обо мне перед смертью?
- Нет… Кричал какое-то другое женское имя.
- Вот поэтому меня так потрясла эта сцена! – завопила Великая.
- Но ведь было время, когда никто никого не предавал. У меня было три лучших друга… вернее, они и сейчас есть. Мы познакомились в первый день сна на башне Туборг и как-то сразу поняли, что у нас много общего… Мы дали клятву всегда быть лучшими друзьями. Для этого написали кетчупом на листах бумаги слово «миллион» и закопали в землю, чтобы в последний день сна найти и проверить, не нарушили ли мы свою клятву!
- Боже, Йенс, это замечательная идея! – воскликнула Марина Валентиновна. – Я давала всякие клятвы ещё в реальности… в детстве… Но только для себя. Потом находила и рвала. Но в реальности у меня есть подруга на всю жизнь…
Великая рассказала несколько историй, связанных с подругой. Йенс продолжил о своих друзьях.
- А знаете, Йенс, мне уже гораздо легче! – воскликнула Марина Валентиновна. – Давайте сделаем такую же клятву!
- Давайте. Мне тоже стало немного легче.
- Но что всё-таки произошло у вас?
- Мы, конечно, будем откровенны, но если я скажу, то сам окажусь предателем. Не хочу, чтобы люди из-за меня навсегда лишились работы.
- Они связаны с театром? Может быть, можно как-то всё решить? Вы только скажите – и я всё устрою!
- Нет, - вздохнул Йенс. – Сейчас вы точно не сможете ничего устроить. Понимаете, я очень хотел вернуться в Копенгаген… Когда глупым был, даже глупые вещи из-за этого хотел сделать. Последние соревнования были моим шансом, но большинству из «Золотой рыбки» я слишком понравился… Техническое поражение было специальным. Стойте… а ведь главный виновник – это Ватрушкин! Это он предложил мне продолжить актёрскую карьеру после первых соревнований!
- Да при чём тут Ватрушкин? – в гневе воскликнула Великая. – Он же не знал, что такие актёры бывают! А ведь Ангелина Богдановна мне намекала… Я, д..а, не послушалась! Не беспокойтесь, я всё устрою! Для этого нужно провести кастинг!
- Какой ещё кастинг? – не понял Йенс.
- В труппу «Золотой рыбки»! Вам надо будет нагнать, поэтому возьму только тех, кто наберёт тысячу баллов по моим критериям! Ну, конечно, нормальным людям, а именно вам, Алвилде, и Ангелине Богдановне, кастинг не нужен… Вы можете заменить Ватрушкина! Такое право есть у всех, кто работает со студиями!
- Нет, я больше не хочу заменять Ватрушкина. Придётся подождать его выздоровления. Да и труппу вы не наберёте, это бесполезно… Не надо обо мне беспокоиться. Я уже в порядке.
Через несколько дней после разговора Великой с Йенсом её дети стали думать, что не в порядке она… Она пересказывала каждый пост Йохансена, а каждое своё суждение подкрепляла фактами из его биографии… Когда вышла книга Йенса, Великая стала зачитывать детям отдельные абзацы. О другом Марина Валентиновна говорила только по принуждению. Положение осложнялось тем, что Сара занималась у Йенса в студии и не могла останавливать маму, когда та говорила о педагоге… А Великая пошла дальше. В Нельзяграме она нашла женщин, писавших комментарии под каждым постом и близких ей по духу. Они объединились в группу и стали посещать разные мероприятия, связанные с детскими театрами… Эти женщины всегда встречали Йохансена у служебного входа, и Сара вздыхала, зная, что мама не скоро придёт домой… Сама девушка говорила о педагоге, но очень осторожно, чтобы избежать материнского словесного потока:
- Йенс сказал, что я очень хорошо работаю, поэтому скоро меня можно будет принять в труппу! Только я не хочу… Я хочу выпуститься и стать театральным критиком!
Но Великая продолжала гнуть свою линию:
- Йохансен считает, что театральная критика вообще не должна существовать. Всё нужно спрашивать у создателей спектакля. Наверное, на такие взгляды его натолкнула та история, которую я вам уже рассказывала, но с удовольствием расскажу ещё раз…
Хуже всего для Сары было то, что поклонники (вернее, поклонницы) Йохансена зачем-то залезли в другие жанры искусства… 11 ноября написали о дне рождения Исаака Топтыгина, выдающегося представителя «земской поэзии», хотя на самом деле Топтыгин родился 11 сентября…
- Мама, ошибка! – закричала Сара, которая, как и Мава Итшидо, признала Топтыгина после его смерти и вскоре узнала о нём всё, но не говорила о нём так часто, как её мать о Йохансене. – Топтыгин родился 11 сентября!
- Ха-ха! – злобно засмеялся Миша, который вообще не признавал творчество Йохансена и после маминого помешательства стал называть его Йо-йо. – Видно, что эта секта Йо-йо ничего не знает! Мне нет дела до Топтыгина, но врать-то зачем?
- Мама, как у игрушек могут быть секты? – уставшим голосом спросила Сара.
- У каких ещё игрушек? – таким же уставшим голосом ответил Миша. – Йо-йо – это сокращение от Йохансена! Не хочу я произносить эту фамилию, к тому же иностранную!
- Миша, но йо-йо – это игрушка! Нельзя называть так человека!
- Ой, это всё ты придумала, что йо-йо – это игрушка! – проворчал Миша. – Я даже не думал об этом значении… Это просто кличка Йохансена!
- Какая кличка? – закатила глаза Сара. – Он же человек, а не животное! И это не я придумала, что йо-йо – это игрушка! Она давно существует!
- Да, Миша, перестань обижать Йенса! – вмешалась Великая. – Он вообще не знает, что поклонники выложили! Это раз. Два: он не игрушка! Он человек! Когда нормальный человек слышит слово «йо-йо», он представляет себе игрушку!
- А почему такого псевдонима не может быть? – возразил Миша. – Есть же Ёлка, Гречка, Монеточка… Когда нам говорят эти слова, мы можем в зависимости от контекста представить предмет или певицу!
- Это если у человека есть псевдоним, - отрезала Великая. – А когда ты так называешь не имеющего псевдонима Йохансена, ты его оскорбляешь!
- Ну и пусть! Всё равно он развращает актёрское искусство! Прав тот член комиссии: Йо-йо – бездарный актёр!
- Не Йо-йо, а Йохансен! И не бездарный! Даже если ты ему сейчас это скажешь, таких последствий, как тогда, не будет! Он – признанная звезда, его уже не интересует мнение случайных людей!
- А вот я его уволю! Ты не хочешь, а я, как наследник, всё сделаю! У меня тоже может быть неограниченная власть над всеми украинскими театрами!
- А я могу снять с тебя все полномочия! Йохансен сейчас и так очень страдает, а ты…
- Да нечего ему страдать! – возмутился Миша. – Это мы можем страдать из-за Ватрушкина, а Йо-йо хорошо: конкуренции меньше! И понимать должен, что его Копенгаген ничего не стоит, что ему просто не повезло там родиться, а сейчас повезло! И никто его не предавал! Ему просто хотели это объяснить!
- Я по вине некоторых не была в Копенгагене, поэтому не знаю, - отрезала Великая. – Но если Йохансен хотел вернуться, то должен был!