Убийство егермейстера Владимира Яковлевича Скарятина графом Павлом Карловичем Ферзеном
29-го декабря 1870 года, во время представления в Большом театре итальянской оперы, кажется, "Аиды" (здесь опера Джузеппе Верди), среди публики вдруг пронесся слух, что сейчас, на императорской охоте убит егермейстер В. Я. Скарятин.
На посыпавшиеся со всех сторон весьма естественные вопросы о том: "кто, как и каким образом убил Скарятина", никто не мог отвечать утвердительно, но каждый сообщал свои предположения и догадки. На другой день, по городу распространились уже самые разноречивые и невероятные слухи, которые прекратились не раньше, как дней через пять, когда сделалось известным, что государь император (Александр Николаевич) сам пожелал в подробности разъяснить это загадочное дело и для того назначил особую комиссию под председательством генерал-адъютанта Зиновьева (Николай Васильевич).
Что происходило в этой комиссии в подробности никто не знал; стали только рассказывать, что вопросы, которым подверглись, прежде всего, егеря, присутствовавшие на охоте 29-го декабря, не особенно уясняли дело, потому что все они, и в особенности самый главный из них свидетель-очевидец, егерь Василий Кожин, как будто находились под чьим-то давлением и не высказывали того, что знали.
Относительно Василия Кожина молва передавала даже следующее: он считался потому главным свидетелем, что во время охоты стоял близ бывшего тогда обер-егермейстера графа Ферзена, на пункте, находившемся в прямом и ближайшем расстоянии от места, где упал пораженный пулей из ружья Скарятин, вследствие чего он первый должен был видеть, откуда и кем был пущен выстрел в Скарятина.
Однако, когда этот Кожин был призван к допросу в упомянутую комиссию, то он сказался больным, и как объясняли тогда, потому, что граф Ферзен, будто бы, предварительно призывал его к себе и обещал дать ему 1000 рублей, если он ничего в комиссии не покажет. Егерь, как видно, не поддался на подобное искушение, но и не решился вместе с тем предстать к допросу, опасаясь мести начальника.
Весь этот рассказ, надо заметить, подтвердился потом вполне сознанием в комиссии самого Василия Кожина, о чем и было, как известно, упомянуто даже в правительственном извещении об окончании дела. Как бы-то ни было, но на первых порах комиссии, как сказано, не удавалось раскрыть дела в настоящем свете. Тогда последовало высочайшее повеление о том, чтобы министр юстиции, которым был тогда граф Пален (Константин Иванович), присоединился к составу комиссии.
Первым действием графа Палена была мера, которая представлялась самой существенной в подобного рода деле и самой целесообразной, независимо от того, какие показания давались теми или иными свидетелями. Мера эта была - осмотр местности, на которой происходила охота 29-го декабря, что и было немедленно же приведено в исполнение.
Вечером, 14-го января 1871 года, министр юстиции (Пален) с тогдашним прокурором с.-петербургского окружного суда, М. Н. Баженовым (здесь автор очерка), и с двумя посторонними лицами, приглашенными по высочайшему повелению, в качестве стороны, близкой к Скарятину, а именно - свиты его величества генерал-майором князем Д. Ф. Голицыным (?) и ротмистром конной гвардии Чичериным (Павел Петрович), а также и с приглашенным самим министром архитектором министерства, А. К. Серебряковым (Алексей Константинович), отправился из Петербурга по Николаевской железной дороге на станцию Малая Вишера для того, чтобы оттуда проехать на лошадях в сторону, к искомому месту.
15-го января, рано утром, на трех простых санях (розвальнях) все названные лица прибыли на место охоты, отстоящее в 24-х верстах от станции Малая Вишера, в лес, и там немедленно, в глубоком снегу, приступили к осмотру местности.
Здесь находились уже: управлявший тогда императорской охотой, В. П. Раздеришин, заведовавший егермейстерской конторой, Иванов, все егеря, присутствовавшие на охоте 29-го декабря, и крестьянин Василий Андреев, который загонял медведя во время охоты его величества.
Акт, составленный по поводу этого осмотра и переданный затем министром юстиции в упомянутую комиссию был следующий:
"1871 года, января 15-го дня, в 10/2 часов пополуночи, произведен был осмотр местности, на которой во время высочайшей охоты, происходившей 29-го декабря 1870 года, убит был выстрелом из ружья егермейстер его величества, В. Я. Скарятин.
Местность эта находится в лесу, в 24-х верстах от станции Николаевской железной дороги, Малой Вишеры. Осмотр начался с восстановления в натуре той самой стрелковой линии и на ней тех пунктов, на которых 29-го декабря расположены были по номерам лица, прибывшие с его величеством на охоту.
Вместе с тем, признано было возможным, в виду расположения местности, ограничиться установлением в точности лишь тех пунктов, положение которых представляет особую важность для разъяснений обстоятельств дела.
Таким образом, по указанию управляющего императорской охотой, Раздеришина, и находившихся при осмотре стрелков, а также и по оставшимся еще в натуре признакам, именно - дощечкам на номерах 9 и 6-м, щитку на № 7-м и полкам для ружей на № 8-м, установлены были следующие стрелковые пункты:
1) пункт № 6-й, на котором в день охоты 29-го декабря находился его высочество, великий князь Владимир Александрович, и при нем егерь Николай Бабурин;
2) пункт № 7-й, который занимал его величество государь император; при особе его величества находились: управляющий егермейстерской конторой Иванов, егерь-рогатчик Петр Шелагин, и егерь-собачник Федор Сухопаров;
3) пункт № 8-й, на котором стояли бывший обер-егермейстер, граф Ферзен, и егерь его, Василий Кожин;
4) пункт № 9-й, где стоял егерь Александр Сухопаров;
5) пункт № 10-й, на коем находился в начале охоты егермейстер Скарятин и при нем егерь Иван Кожин.
В направлении своем эта линия оказалась не прямой, а несколько изломанной, и при том так, что с пункта № 8-й можно было свободно видеть лишь пункт № 7-й, но ни 9-го ни 10-го пунктов видно не было.
Далее, по ту и по другую сторону стрелковой линии оказался лес, "совершенно густой с той стороны, от которой шел медведь", по показанию лиц, бывших 29-го декабря на охоте, и "менее густой со стороны противоположной", причем против пункта № 7-й лес оказался более частым, чем против пункта № 8-й, где найдено небольшое пространство, саженей 10 в окружности, почти без деревьев.
За тем, по установлении означенных пунктов, измерено было расстояние между 6 и 10 пунктами вообще и в частности между каждым из пунктов, входящих в это пространство, и оказалось следующее: от 6-го до 10-го (двух крайних) номера -38 саженей (80 м), между 6-м и 7-м номерами - 11 саженей 1 аршин (примерно 23 м), между 7-м и 8-м - 10 сажен 1 аршин (21 м), между 8-м и 9-м - 8 сажень (17 м) и между 9-м и 10-м - 9 сажень (19 м).
Далее, по указанию крестьянина Василия Андреева, восстановлен был след медведя по направлению его сначала из леса к пункту № 7-й, потом небольшой поворот его в право от этого пункта, следовательно, в сторону к 6-му номеру, переход его через стрелковую линию между номерами 7-м и 6-м и, наконец, направление его хода от места, около шалаша собаки, в право, через чащу леса, до того места, где медведь со всех пунктов должен был считаться невидимым.
Место же положения шалаша показано было сообразно с ёлкой, уцелевшей от 29-го декабря, когда она служила прикрытием собаки, в 3-х шагах позади 7-го номера, несколько вправо. При обозначении указанного направления медведя, лицами, производившими осмотр, замечены были два дерева, одно от другого на расстоянии 3/4 сажени (примерно полметра), на которых оказались следы двух пуль, расположенные в таком направлении, что для осматривавших было очевидно, что след пролетевшей пули на березе, левее стоящей, мог произойти только от выстрела с № 6-го.
И действительно, люди, бывшие на охоте 29-го декабря, из них в особенности егерь Бабурин, находившийся в тот день при великом князе Владимире Александровиче, удостоверили, что означенный выстрел был выстрелом его высочества; другой же след на ели, стоявшей правее первой березы, именно по линии, направленной от пункта № 7-й, оказался следом не пролетевшей, а врезавшейся в середину дерева пули, причем очевидно было и удостоверено тем же свидетелем Бабуриными, что этот последний след был произведен пулей из ружья его величества в то время, когда медведь, перейдя стрелковую линию, направлялся в чащу леса, из которой он вышел первоначально.
Соображение это достаточно подтверждается еще и тем обстоятельством, что по извлечении означенной пули из дерева, при ней найден был клок медвежьей шерсти. Далее, при внимательном наблюдении с пункта № 8-й за вышеуказанным направлением медведя оказалось, что по пути через чащу леса медведь должен был непременно пройти небольшое пространство, в виде просеки, примерно около 2-х аршин (полтора метра), на котором хотя и есть небольшие кустарники, но такие, которые не могли скрывать зверя от глаз лиц, стоявших на 8-м номере, вследствие чего производившими осмотр и было признано, что в момент, когда медведь проходил вышеупомянутое пространство, в него могли стрелять с № 8-го.
Убеждение это подкрепилось последующим осмотром местности, по которому оказалось, что во всяком другом месте медведь не мог быть усмотрен с № 8-го. Для удостоверения затем, как велик был путь медведя от того места, где он скрылся от взоров государя, до вышеозначенной просеки, на которой его встретили выстрелы с пункта № 8-й, измерено было это расстояние и оно оказалось равным 35-ти шагам; в свою очередь, измерено было расстояние по прямой линии от № 8-го до упомянутого места пробега медведя и оно оказалось равным 18 саженям (38 м).
По установлении таким образом главных пунктов и направлений, приступлено было к точному определению места самого падения егермейстера Скарятина для того, чтобы сообразить затем направление роковой пули.
С этой целью осматривавшие признали нужным проследить по возможности весь путь Скарятина с места его стоянки, т. е. с № 10-го. В виду известных уже показаний егерей Ивана Кожина и Федора Сухопарова, что Скарятин сошел со своего места и прошел мимо пункта № 9-го, удостоверено было, что действительно только по этой именно стрелковой линии он и мог направляться вплоть до пункта № 8-й.
Здесь же, по оставшемуся еще в натуре следу вправо от № 8-го, очевидно было, что Скарятин направился именно по этому направлению, и так как означенный поворот вправо начинался аршина в полтора от места № 8-й, то осматривавшие пришли к убеждению, что Скарятин, не доходя полтора аршина (1 м) до пункта, на котором в то время стояли граф Ферзен и егерь Василий Кожин, должен был направиться к месту своей погибели.
Верность этого соображения утверждена была тут же и показаниями свидетелей, именно - местного станового пристава (прибывшего во время осмотра и присутствовавшего на охоте 29-го декабря), егерей, находившихся при осмотре, и крестьянина Василия Андреева, которые заявили, что когда тотчас после происшествия 29-го декабря они осматривали эту местность, то тогда же и усмотрели вышеупомянутый единственный след человека.
Такое положение следа Скарятина, в сопоставлении с вышесказанным направлением хода медведя, навело осматривавших тут же и на другое предположение, что Скарятин, подойдя к пункту графа Ферзена, должен был остановиться, ибо в это время и ему должен был быть виден пробегающий медведь и так как в это же время должен был стрелять № 8-й, то и Скарятин, по всему вероятию, остановился здесь же, прежде чем сделал поворот вправо от стрелковой линии, для того, чтобы дать выстрел из своего ружья по медведю.
Предположение это тем более вероятно, что, во-первых, по осмотру ружья после смерти Скарятина, в ружье оказался один пустой патрон, а во-вторых, ни с какой другой точки на своем ходу он не мог видеть убегающего зверя. За сим не трудно было уже с точностью определить и место падения Скарятина.
Упомянутый след его от пункта № 8-й оканчивался у небольшой елки, около которой, как удостоверили свидетели, и упал действительно Скарятин. Убеждение в том, что описываемое место было именно местом падения Скарятина, окончательно утвердилось после того, как сделанное тут же заявление управляющего императорской охотой Раздеришина о замеченном им еще 29-го декабря желтом пятне на снегу, после поднятия Скарятина, было проверено на самом деле, т. е. снег на указанном месте был разгребён и под верхним слоем оного найдена была обледеневшая желтая часть снега, происшедшая как бы от какой-то жидкости, тут разлитой (?).
По измерении расстояния этого пункта от места № 8-й оказалось, что оно равняется 15-ти аршинам (10 м). Важность этой линии заставила осматривавших особенно тщательно исследовать ее положение: оказалось, что хотя вышеуказанный след Скарятина от пункта № 8-й и направлялся влево, к тому месту, где медведь виден был с 8-го пункта пробежавшим, но место падения несчастного находится несколько правее места просеки, где пробежал медведь, так что становится очевидным, что его поразила пуля, не долженствовавшая быть направленной в медведя, ибо в последнего, во всяком случае, следовало целиться гораздо левее, а по прямой линии вперед от места падения Скарятина медведь был уже невидим для стрелявших с № 8-го.
Вместе с этим, по направлению от пункта № 8-й к месту падения Скарятина, замечена была тонкая березка, на которой в 2-х аршинах (1,4 м) от земли замечен был острый след пролетевшей пули; производившие осмотр могли заключить из этого обстоятельства лишь то, что упомянутый след был сделан пулей, несомненно вышедшей из какого-либо ружья с пункта № 8-й, и что, задев на лету березку, пуля эта поразила Скарятина в пояс сзади. Расстояние между сказанной березкой и пунктом № 8-й составляет 7 аршин с вершками (5 м), равно как и от нее до места падения Скарятина также 7 аршин с вершками (5 м).
Определив все означенные пункты и нанеся их на план вместе с изображением на нем вообще топографического характера местности, где произошло печальное событие 29-го декабря, осматривавшие признали полезным проверить по возможности, при известных уже условиях местности, во-1-х, обстоятельства, предшествовавшие убиению Скарятина, и, во-2-х, согласие с действительностью тех показаний, которые даны были до производства еще осмотра лицами, бывшими при самом происшествии.
Так, егерь Бабурин объяснил, что, как он слышал, дело происходило следующим образом: в то время, когда медведь перешел стрелковую линию и направился к месту, где был шалаш с собакой, последовали выстрелы, сначала государя императора, потом великого князя Владимира Александровича, затем еще несколько выстрелов, и наступил перерыв секунд в 7, после чего последовал еще выстрел и тут же послышался стон;
крестьянин Василий Андреев объяснил, что он шел вслед за медведем и когда был недалеко от № 7-го, то послышал ряд выстрелов, а затем наступил промежуток времени, как выразился Андреев "так, что не сочтешь двух десятков" т. е. тоже около 7-8 секунд, и тогда уже последовал последний выстрел и крик "Ох!".
В видах проверки этих объяснений признано было необходимым измерить расстояние, которое должен был пройти егермейстер Скарятин от своего пункта (№ 10-й) до места своего падения, чтобы уяснить затем количество времени, употребленное им на это движение, и расстояние это оказалось следующим:
от 10-го пункта до 8-го - 51 аршин (36 м), отсюда до места смерти - 20 аршин (14 м). Пространство это оказалось, таким образом, довольно значительным (71 аршин (50 м)), чтобы можно было пройти его с остановкой в течение 7 секунд; но в виду того, что егерь, бывший при Скарятине, удостоверил, что последний двинулся со своего пункта по линии при самом начале выстрелов, сделанных его величеством, а также и в виду показания егеря Василия Кожина (состоявшего при графе Ферзене) о том, что между первым и последним выстрелами графа Ферзена прошло около 3-х минут, лица, производившие осмотр, пришли к заключению, что вообще промежуток времени между последним и предыдущими выстрелами не может быть с точностью установлен, и потому основывать какой-либо окончательный вывод на объяснениях с одной стороны Бабурина и Андреева, а с другой - двух Кожиных, невозможно; надлежит лишь признать, что промежуток этот, во всяком случае, мог продолжаться столько, сколько по естественному положению всякого охотника потребно было ему времени для того, чтобы после одного выстрела опустить ружье и начать спускать в нем курок.
Впрочем, имея в виду, что главной целью осмотра было лишь точное описание местности происшествия, как материла необходимого для соображения затем с другими данными дела, производившие осмотр не сочли возможным делать в этом описании какие-либо дальнейшие выводы из сравнения упомянутых показаний Бабурина и Андреева с результатами измерения расстояния, пройденного Скарятиным, и потому обратились к продолжению осмотра.
Проверяя вторую половину выше установленной задачи, т. е. согласие с действительностью прежде данных показаний, осматривавшие нашли, что падение Скарятина действительно раньше других должны были увидеть граф Ферзен и егерь его Василий Кожин, как стоявшие по прямому направлению к этому месту, и что поэтому Кожин мог и подбежать к убитому скорее прочих; что затем другое лицо, вслед за Кожиным долженствовавшее увидеть убитого, был рогатчик Шелагин, который, преследуя медведя от шалаша, был от места происшествии шагах в 12-ти.
Далее, около места, где лежал Скарятин, действительно, с правой стороны оказалось толстое дерево, около которого, по объяснению присутствовавших, егерь Василий Кожин в то время (29-го декабря) поставил ружье убитого.
Наконец, в видах полнейшего описания местности происшествия, осматривавшими признано не лишним заметить здесь еще и тот общий результата осмотра, который, по ознакомлении с местностью, представляется сам собою очевидным, т. е., что выстрелы в сторону, противоположную той, с которой началась охота, хотя и сделаны были не с одного № 8-го, но и с номеров 6-го и 7-го, но направление этих последних таково, судя по вышеозначенным следам на двух деревьях, что если бы мысленно продолжить движение пуль вперед, то вышла бы линия, направленная в совершенно противоположную сторону той, которая направлялась из выстрелов с № 8 и притом отстоящая от места падения Скарятина, как показало измерение в 23 шагах влево.
В заключении, признано было необходимым приобщить к делу, как вещественные доказательства, вышеупомянутую березку и два куска от деревьев со следами пуль, что, и исполнено по окончании осмотра в один час с половиной пополудни".
Таков акт, удостоверявший местность, на которой произошло печальное событие 29-го декабря 1870 года. Понятное дело, что составители акта воздержались от всяких решительных выводов из данных, которые им представила живая местность в натуре, воздержались потому, что это противоречит закону, и что затем эти выводы предстояло сделать в заседании комиссии.
Но частным образом все производившее осмотр тогда же высказались единогласно в следующем смысле: из расположения местности и соответствовавших разъяснений лиц, присутствовавших на злополучной охоте, ясно было видно, что убить Скарятина мог только граф Ферзен.
Если даже отбросить все остальные соображения в сторону, то достаточно одного факта, что Скарятин был убит последним выстрелом, а этот последний выстрел и был выстрелом графа Ферзена. В этом, собственно, после осмотра, никто не сомневался. Гораздо важнее представлялся вопрос о нравственном значении этого выстрела, т. е. был ли он преступным намерением, или только неосторожным.
В пользу первого предположения явились уже и некоторые данные, почерпнутые от лиц, близко знавших служебные отношения между обер-егермейстером (графом Ферзеном) и егермейстером (Скарятиным).
Рассказывали, что, в особенности в последнее время, отношения эти будто бы очень обострились, вследствие явного расположения его величества к В. Я. Скарятину, и что даже во время охоты 29-го декабря, в тот момент, когда Скарятин приблизился со своего места к № 8-му, что выражало, что он уже идет к месту сборища, предполагая, что охота окончилась - граф Ферзен, увидев его, сказал будто бы своему егерю: - Чего он тащится раньше всех...
Не смотря, однако, на такие намеки, вывести заключение о преднамеренном убийстве Скарятина оказалось совершенно невозможным, во-первых, по отсутствию каких либо реальных, чем вышеупомянутые сплетни, данных, а, во-вторых, на основании все тех же условий местности.
А именно: пункт, на котором стоял граф Ферзен, был возвышен; место, на котором упал мертвый Скарятин, была лощина, настолько ниже лежащая пункта № 8-й, что если мысленно провести линию от ружья, приподнятого графом Ферзеном для обыкновенного выстрела, то линия эта как раз прошла бы через голову Скарятина, и надо полагать, что если бы граф Ферзен действительно хотел, под видом прицела в медведя, послать пулю в Скарятина, то он должен был, слишком явно в глазах стоявшего тут же егеря Василия Кожина, нагнуть дуло ружья вниз, чтобы попасть, по крайней мере, в голову Скарятина; для того же, чтобы попасть Скарятину в пояс, граф Ферзен должен был, при обыкновенном держании ружья, даже присесть и притом значительно, на землю, - движение, которое, конечно, не могло бы остаться незамеченным прежде всего тем же Кожиным, не упустившим потом бы и указать на это обстоятельство.
Ничего подобного, однако, в действительности не было. Когда медведь перебежал стрелковую линию, то граф Ферзен, вслед за двумя неудачными выстрелами его величества и его высочества, со своей стороны также дал первый выстрел, совершенно, впрочем, бесполезный, как это и удостоверил Василий Кожин, потому что, объяснил этот последний, медведя еще не было и видно с № 8-го; когда же затем медведь пробегал по просеке, прямо виденной с № 8-го, то егерь Кожин крикнул: - Ваше сиятельство, стреляйте, вон медведь! - и в это же время стал подавать графу ружье, только что от него принятое.
Граф Ферзен, по старости (70) лет, засуетился, стал брать ружье и в это-то время, еще не приподняв ружья на высоту, необходимую для нормального прицела, другой рукой зацепил за курок, вследствие чего ружье, находясь еще у колен его, дало выстрел, оказавшийся роковым для Скарятина.
Только в таком положении ружья выстрел и мог попасть Скарятину в пояс. Ясно, что преднамеренности в подобном действии графа Ферзена усматривать было невозможно. Все, что можно было заключить из такого рода данных - это о неосторожности, даже, о случайности выстрела. Тем бессмысленнее и возмутительнее было, конечно, запирательство графа Ферзена и попытки его склонить егеря Василия Кожина к ложному показанию.
Лица, производившие осмотр, старались подробнее расспросить именно егеря Василия Кожина, который был очевидцем всего происшествия, и из его показаний дело представилось в таком виде:
"Скарятин, услышав сделанные государем выстрелы в сторону, откуда гнали на него медведя, счел, как это обыкновенно бывало, что охота окончена, тем более что на этот раз он, по положению своему на номере 10-м, не мог видеть, что происходило на остальных номерах. В этом убеждении, Скарятин и направился к месту сборища, которым естественно должна была быть та единственная поляна, на которой он неожиданно нашел потом смерть.
Подойдя к № 8-му, он подождал несколько, не будут ли стрелять (в момент первого выстрела графа Ферзена) и затем повернул вправо на поляну. Когда пуля графа Ферзена сразила его, то тот же Кожин воскликнул:
- Ваше сиятельство, что вы сделали, вы убили Василия Яковлевича (sic)!
- Молчи! - пригрозил ему граф Ферзен и тут же, вслед за бросившимся Кожиным, граф Ферзен стал подходить к упавшему Скарятину".
В то же самое время с номеров своих подошли к месту происшествия государь и великий князь; на вопросы: Что такое? Как это случилось? все молчали, но кем-то (Кожин не помнит или не заметил) высказано было предположение, что Скарятин споткнулся и сам себя убил нечаянно, тем более, что и ружье его тут же валялось на земле.
При общем смущении, все, по-видимому, поверили этой догадке и никому, конечно, не пришла в голову вся очевидная несостоятельность ее с первого же взгляда, потому что нельзя же было, в самом деле, допустить, чтобы человек, как бы он не споткнулся, мог себе сделать правильный выстрел сзади в пояс.
В таком недоразумении все и остались и возвратились в город. Но тут, должно быть, скороспелая догадка показалась всем уж очень несостоятельной и потому стали делать иные гадательные предположения.
Весьма естественно, что как только все вытекавшие из осмотра разъяснения и сам акт осмотра внесены были министром юстиции (Паленом) в комиссию, тотчас же установилось твердое убеждение в виновности графа Ферзена.
Вслед за тем, дали свои разъяснения и сознание в комиссии и свидетели, так что комиссия признала графа Ферзена виновным не только в неосторожном убийстве Скарятина, но главным образом в "недостойном поведении" как в самый момент происшествия ("замолчал свою вину"), так и тогда, когда дело подверглось уже расследованию.
Вскоре за тем в "Правительственном Вестнике" (1871 г., № 23, среда, 27-го января) было обнародовано всеподданнейшее донесение комиссии государю императору со следующей резолюцией его величества:
"Усматривая из дела, что смерть егермейстера Скарятина произошла от случайного выстрела графа Ферзена и, признавая последнего виновным в позднем сознании, Я во внимание к его более пятидесятилетней службе, вменяю ему в наказание настоящее увольнение его от службы. За сим считать дело конченным".
Такая резолюция государя, в которой все упомянутые поступки графа Ферзена были во всеобщее сведение осуждены его величеством, послужила для графа Ферзена, без сомнения, еще большим наказанием, нежели увольнение от службы.
.