Глава 29.
***
.…Бабка Матрена, как всегда спозаранку, подоив Пеструху, выгнала ее в стадо и собиралась всецело посвятить себя огороду, как вдруг, в калитку постучали, и вошел Михаил.
- Здравствуй, болезный, как здоровье? Раны зажили?
- Все вашими молитвами, если бы не вы, бабуля, гнил бы сейчас в земле.
- Зачем пожаловал? Отблагодарить хочешь? Так не стоило и приходить такую даль, я не за благодарность старалась… Али, что ещё приключилось?
- Я к Марине пришел, - тряхнув своей чёрной гривой, сказал мужчина и внимательно глянул на Матрёну.
- Так Марина уехала домой, в Москву. Уж, почитай недели две, как я ее проводила.
- Почему же она меня не дождалась, что за срочность? – нахмурился мужчина.
- А чего ж ей ждать-то было, коли ты Михаил? Ей-то Пётр нужен был!
- Но вы то, бабуля, знаете, что я не Михаил! Или нет?..
- Что говорить, были у меня сомнения, конечно, но уверенности-то не было, - развела руками Матрёна, - вроде и шрам я разглядела у тебя на боку после того ранения, когда Маришка тебя привела, но на тебе ж живого места не было, рана на ране, поди разберись…
- А почему ж вы, уважаемая Матрена Васильевна, скрыли свои сомнения ото всех?
- Если ты сам это скрыл, зачем я буду тебе мешать. Судьба твоя, ты заслужил этот выбор, и ты его сделал, - недоумевала старушка.
- Господи, как я устал доказывать, что не назывался Михаилом, Полина меня с этим уже с ума свела! – простонал Петр, схватившись за голову.
- Ладно, коли так, Петруша, что сделано, то сделано, пойдем в избу, чайку попьем. Все и расскажешь, - примирительно сказала Матрена, а сама всё гоняла в голове: как же так получилось, что она ошиблась? Или не ошиблась?
В избе, за самоваром, за бабки Матрениным ароматным, настоянным на травах чаем, поведал Петр о своих приключениях:
- …Он не нашел меня в тот день, а ночь я понапрасну пробегал. Увидел его, когда начало светать, опоздал. Ушел подальше, насколько успел. К исходу второго дня, он напал на мой след и хотел догнать, но не смог. Зато метнул нож и попал. Видно на шее таскал на шнурке, потому, что иначе потерял бы, когда медведем был. Одежду-то мы оба потеряли.
- Я заметила, - не удержалась от реплики Матрена.
- Ну, так вот, он мне в ногу попал, вернее в лапу. Я, конечно, так быстро двигаться уже не мог, и он меня настиг, в конце концов. Ножа у него больше не было. Он схватил какую-то дубину и пытался бить меня ею, я как мог, увертывался. Потом, изловчился и повалил его. Конечно, медведь по сравнению с безоружным человеком находится в преимуществе, но мне то такое преимущество зачем? Чтобы весь век в медведях оставаться? Хорошо хоть не убил его в этот момент. Сам не знаю, какая искра во мне горела, не давая забыть, что я человеком хочу остаться, когда я медведем обычно бегал по лесу, ничего человеческого не оставалось, а тут я помнил Марину всё время, и меня удерживало что-то от обычной звериной ярости.
- Наверное, любовь Маришкина. Она все окна у Гаврилыча проглядела, ночи не спала, всё ждала тебя, непутёвого... – сокрушалась бабка Матрёна.
- Вот это меня и спасло! Слава Богу, подошло мое время, - продолжил своё повествование Петр, - тут уж нам стало не до чего, пока не поменялись ролями. Когда процесс превращения был окончен, он от меня не побежал, видно в такой ярости был, что забыл, кем останется. Вот уж мне от него и досталось, да еще и нога ранена. Я не надеялся, что мне повезет, когда совсем уж прощался с жизнью, собрал все силы, что ещё мог, и что есть мочи, столкнул его с себя. И вдруг, он как-то начал оседать, а потом, из пасти потекла кровь. Он так и умер сидя, напоролся на сучок, и тот проткнул его насквозь. Я похоронил его там же, столкнул в яму и закопал насколько смог. А вот до кордона чуть-чуть не дошел, сил не хватило. Дальше не помню ничего, сколько пролежал в лесу, не знаю, помню, что Полина, тогда, я ее еще не знал, сказала, что в лесу остался Михаил, и я ей кивнул. Потом, опять провал, очнулся у нее дома, опять она рядом. Ухаживала за мной, ничего не говорила. Вдруг, слышу, Михаилом меня называет. Когда смог говорить, я ей сказал, что она ошиблась. Так она поверить не могла, все думала, что у меня после пережитого, память отказала. Пока я не мог ходить, все уговаривала остаться, никто и не понял бы, что я – не он. А так, говорит: «Дом этот твой, тебе в нем и жить. Документов, у тебя своих нет, а у Михаила все с этим в порядке. Будем жить, как ни в чем не бывало». В общем, жалко ее, конечно, да я вроде как, и виноват перед ней: мужа убил, ребенка будущего осиротил, ее вдовой оставил…
«Врёт – не врёт?» - думала про себя бабка Матрёна, напряжённо вглядываясь в лицо мужчины, вслух же ответила:
- А не будет ребенка-то, никто у неё не родится. Медведя нет, и ребенка его не будет. Вот, если бы он жив остался, тогда другое дело, а так, иллюзия одна, наваждение. Сейчас оно прошло, и все встанет на свои места. Получит она ещё своё бабское счастье, настоящее. Так что, ты сильно-то не казнись.
- Спасибо, бабуля, хоть камень с души сняла, выдохнул он радостно. - А то, ведь, еле сбежал от нее, и ревела, и в ногах валялась, и проклинала меня, на чем свет стоит.
Только, зачем она мне? Я кроме Марины и думать-то ни о ком не могу.
Но, как же мне теперь с ней увидеться?
- Нет ничего проще. Документы выправишь, я подтвердить могу. Ты теперь нормальный человек, хотя и в медвежьей шкуре, она все
равно любила тебя. А сейчас, препятствий нет никаких, поедешь в
Москву. Только сначала, в порядок тебя надо привести, а то в столице-
то примут за чудище лесное, так и до Маринки не успеешь добраться, в
зоопарк посадят, - засмеялась Матрена. Её сомнения по мере повествования Петра мало-помалу развеялись, и, убедившись, что парень искренен с ней, она радовалась за внучку…