Практически невозможная история, основанная на реальных событиях из жизни автора.
В последующих впечатлениях она немного помнила, как появилась на этот свет. Но "где" и, тем более, "когда" - нет, понять это она была бессильна, да это её никогда и не интересовало.
Более или менее понятно было лишь то, что её плетеную из ивовых прутьев колыбельку бесшумно унесло от порога дома невесть откуда взявшимся порывом ледяного ветра, то есть вдруг подняло и вынесло из дворника степного городка куда-то неизмеримо высоко к молчаливой пыли звёзд, развешанных на полотне восхода. Здесь в её широко открытые от любопытства карие глазки впервые заглянула своим отраженным молочным светом луна. И взгляды их встретились.
Могло показаться, что колыбель неподвижно застыла и висит себе в этой неопределённости. Но нет, то ли шар планеты прокручивался перед ней синими океанами и белоснежными шапками полюсов, то ли сама она неслась надо всем этим. Наконец стихло даже и подобие того свистящего, уходящего звука, который мог казаться слышимым от вращения этих космических тел.
Итак, она упала в снежную пустыню, и её, едва закутанную в тонкое одеяльце, по счастью, менее чем через сутки принёс за пазухой в свою бревенчатую хибару случайный охотник. С неделю её обмазывали оленьим жиром и отпаивали молоком оленихи. Она выжила.
Через десяток зим она было уже кем-то вроде кухарки для банды браконьеров, но, добравшись однажды до не известного ей доселе побережья, она зачем-то села вдруг в отплывающий невесть куда шлюп с дюжиной оборванцев и исчезла в сизом тумане. Она не знала, что это был океан.
Они проплыли в этих ватных клочьях много часов, и наконец нос шлюпа с треком вломился в ледяную стену. Оборванцы с воплями повалились за борт.
Сделав отступление, скажем здесь, что за время плаванья один из них, пожилой лохматый эскимос с весёлым раскосым глазом (второй у него был выбит рогом бизона) все цеплялся к ней и что-то лопотал, что-то вроде "а эх ма", после чего и сидящие рядом с ними на заледеневшей лавке пассажиры стали звать ее Аэхма. Станем так называть её и мы.
Итак, Аэхма вцепилась в надломившийся борт шлюпа и потому ко дну не пошла. И тут она посмотрела вверх. Перед ней было то, что учёные люди называют айсбергом. Но это было ещё не всё. На высоте в четыре её роста на его краю сидело закутанное в шкуры существо с белой как снег бородой и болтало ногами. Они встретились глазами, и это произвело на Аэхму впечатление не меньшее, чем встреча глазами с луной. Наконец существо молча протянуло ей кривую толстую палку.
Про Гидеона можно было бы много чего сказать. Но на текущий момент важнее всего было то, что он искал бога. Искал он его повсюду и пока никак не находил. Возможно даже, бога и не было. Когда Гидеон стал свиделем случившегося со шлюпом и с этой девчонкой, он как раз и подумал, а не бог ли подплыл к нему в виде этой чумазой краснорожей красотки и не стоит ли этого бога спасти.
Айсберг безудержно таял. С каждым днем они отползали все дальше в глубь его плоского вершинного плато, но Гидеону становилось понятно, что, во-первых, скоро они, сорвавшись со льда, пойдут ко дну океана, а, во-вторых, что едва ли он спас бога, потому что от бога, даже небольшого, едва ли могло так попахивать тухлой рыбой. Но в конце концов их заметили с корабля учёные люди.
В этот город их привезли на дымящем трубами теплоходе почти насильно - в накрепко запертой каюте боцмана. В порту ничего оформлять не стали, а просто спустили их на берег и перекрестились с облегчением. И они куда-то пошли. Стояло лето.
Дальше мы могли бы перенести продолжение этой истории на какое угодно время вперёд. Или даже куда угодно назад.
Но пока скажем, что Аэхма вымахала в длинноногую, весьма кроткую на вид девицу ростом едва не с Гидеона, а сам он хотя и постарел, но, положим, на некотором расстоянии от наблюдателя казался импозантным седовласым завсегдатаем местных интеллигентских пивных баров. А жили они все больше по студиям спивающихся пожилых художников.
Аэхма где-то выучилась музыке и иногда для заработка поигрывала на клавишах и даже пела нежным голосом старые романсы по заведениям в центре города, в то время как Гидеон охранял частные автостоянки и выгуливал чужих ротвейлеров. Все было хорошо.
В одну из зим за девушкой принялся напористо ухаживать богатый книготорговец, и она, казалось, давала ему определённые авансы, но однажды он обнаружил в их гостиничном номере записку чернилами на стодолларовой купюре, в которой сама Аэхма не своим почерком и не своими словами сообщала ему, что если он назавтра к вечеру не оставит за бачком унитаза в туалете известного бара "А где я?" сверток с полумиллионом баксов, то "девчонку разрежут на куски".
Операция тщательно разрабатывалась обеими сторонами. Гидеон заведомо снял пустующее складское помещение ровнехонько над туалетом бара и почти разобрал там в нужном месте дыру в плиточном полу, а книготорговец нанял трех частных детективов, а также снял в банке необходимую наличность для похитителей.
В назначенный вечер диспозиция участников была такой: Гидеон затаился над едва прикрытой дырой в полу над туалетом; трое детективов разместились в баре за разными столами, изображая подвыпивших посетителей; книготорговец с пакетом настоящих купюр нервно курил неподалёку от туалетных кабин. Что же касается похищенной Аэхмы, та сидела в такси у бара и в любой момент была готова, в случае успеха операции, послать книготорговцу SMS с текстом "я свободна, мой котик".
В итоге скажем лишь, что примерно через двое суток нашу парочку можно было видеть попивпющей сухой мартини с бортика бассейна в закрытом загородном спа-отеле подмосковного Леденцова.
Но довольно скоро им это наскучило. Аэхму звали петь за границу, но она вместо этого почему-то надумала уехать в, казалось бы, чужие ей и не спокойные сейчас края на юге, в то время как Гидеона случайно встретила на леденцовском рынке его бывшая жена и радушно зазвала на время пожить в их старом добром гнезде в Соколиках. И он не смог ей отказать.
Итак, они разъехались, попрощавшись, как могло показаться, довольно сухо и без особых эмоций. Но так лишь казалось.
Гидеон понимал в самой глубине души, что бога он все-таки встретил, но он не находил особо веских причин мотаться с этим богом непонятно где и зачем. Что касается Аэхмы, та вообще утеряла, как казалось ей самой, особые цели и смыслы и участие в борьбе за чью-то свободу могло бы, возможно, увлечь её хоть чем-то значимым.
Проходили месяцы, и они довольно много друг другу писали и даже ссорились по мелочам и всерьез, по-разному трактуя то, что между ними было.
На носу были Рождество и Новый Год, и она сидела уже в сравнительной безопасности в какой-то гостинице в южном городке, а он все ещё оставался в Соколиках, прилично поиздержался и даже запил.
И вот уже вечер 31-го, без четверти двенадцать, и она вдруг в послании пообещала ему какой-то важный приятный сюрприз, а он в ответ с чего-то накатал ей залпом и отослал короткий и вполне вымышленный, но тёплый рассказ. Рассказ о них самих. И вот она уже дочитывает его последние строки...
"Не улетишь ли ты в своей колыбели опять к своей луне, мой ангел?" - промелькнуло в этот самый миг в седой голове Гидеона. И он поднял задрожавшей рукой бокал шампанского.