Продолжение. Позже возникло движение Рерихов, долго существовавшее под названием «Живой этики». Это было чем-то более понятным русскому менталитету изложением восточных истин. И на сплаве теософских идей, излагаемых в основном на английском языке (та же Блаватская писала в том числе, и на нем) и нашей культуры образовалась теософская почва Серебряного века. Именно тогда на фоне традиционной православной культуры страны, помимо буддизма появляются понятия перерождения, кармы. Это было чем-то новым для среднестатистической интеллигенции. При этом, тема предшествующей воплощению на земле жизни, как и последующей по завершению земного пути, все же есть в христианстве. Смысл жизни в том, чтобы правильно умереть – и у индуистов, и у буддистов, и у христиан.
У буддистов самый высокий духовный уровень считается у тех, кто уже может вырваться из цепи перевоплощений, может «не возвращаться» в материальный мир, но продолжает это делать ради спасения других. На этом и основана теософия Серебряного века в том числе – на системе таких духовных учителей. Христа теософы считали таким же учителем. Теософия ставила перед собой задачу синкретизма и полного объединения учений и знаний, в том числе, научных, что очень свойственно синкретическому в основе своей, сформированному на стыке материальной и духовной культуры Серебряного века. Синкретизм виден даже в том, что изначально восточные идеи в итоге пришли к нам с Запада. То, что мы сегодня можем пойти в церковь, а потом на йогу, в какой-то степени продолжает традицию теософов Серебряного века.
В то же время общество интересуют идеи пассионарности Льва Гумилева. Популяризируются идеи представителя русского космизма Чижевского о том, как солнечная активность влияет на общественные события.
На фоне этого многообразия интересен и взгляд на богословие как бы со стороны. При всем разнообразии религиозной философии того периода, нельзя не отметить единство идей и стиля разных мистиков, религиоведов, теологов. Философия Серебряного века работала на общий проект новой религии, выступавшей под именами то апокалипсического христианства, то религии Святого Духа или Святой Троицы, то Софии Премудрости Божией, то Третьего Завета.
Это видно, к примеру, по общности идей метафизика Флоренского и экзистенциалиста и персоналиста Бердяева - оба едины в своем «третьезаветном» целеполагании. Этот синкретизм повсеместен - матриархальные тенденции и оргийность, сочетание интереса к футуризму и исконности - эти черты современной духовности в зачаточном виде мы наблюдаем в философских, богословских трудах авторов Серебряного века.
Один из наиболее ярких и влиятельных религиозных философов конца XIX в. – уже упомянутый в первой части Владимир Соловьев. Разработанная им религиозно-философская система, которая получила название «философии всеединства», призвана как раз соединить столь разрозненные идеи богословия, мистицизма, религиоведения. Опорой для его воззрений всегда при этом являлось православие, но все же эклектично сочетавшее в себе и другие древние системы вероучений. Среди которых были и весьма чуждые христианству, но так популярные в Серебряном веке спиритизм, позитивизм, гностицизм, каббалистика, оккультизм, теософия.
Пионером нового русского Возрождения, определенно обозначившего период середины-конца XIX в. можно смело считать Дмитрия Мережковского. Новая религия «Третьего Завета», «Святого Духа» и «Святой Плоти» Мережковскому представляется синтезом христианства и язычества, который, как мы видели, намечался уже у Соловьева. Но Мережковский считает ее главным провозвестником Достоевского, имея в виду главу «Кана Галилейская» романа «Братья Карамазовы». Поэтому Достоевский объявлен Мережковским «пророком» «великой русской и всемирной религиозной революции» — гипотетической победы новой религии. В сцене целования земли Алешей Карамазовым (увидевшим во сне старца Зосиму на пире в Кане Галилейской вместе с воскресшим Христом-Солнцем) Мережковский нашел даже параллели с Элевсинскими мистериями. Для христианской метафизики это «сошествие во ад». По Мережковскому, Мать Сыра Земля Марьи Лебядкиной — та же Деметра, восторги и слезы Алеши — той же «Элевсинской» природы.
Еще одна центральная фигура этого неоязыческого ренессанса – Павел Флоренский. Этот духовный мыслитель уже возрождал Платона, ту мистериально-эзотерическую тенденцию, которую он считал истоком и фоном платоновского учения об «идеях». Как и в случае с Владимиром Соловьевым, для Павла Флоренского идеалом и целью была новая Церковь как исток, очаг новой культуры. Согласно Флоренскому, Церковь должна быть земной, живой, где богообщение – опыт не столько веры, сколько достоверного знания. И непосредственно-чувственного восприятия. Все это роднит такую Церковь с древними мистериями на основании тайных знаний, магических, ритуалов, связанных с аграрным календарем, с культами древности.
Согласно Павлу Флоренскому, богатая мистериальная сущность Церкви за два тысячелетия утратила свою силу, превратившись в мертвое, бессмысленное почитание ничего не значащих символов, непонятных для большинства.
Немудрено, что при таком ярком и разностороннем взгляде на мир духовный, человечество получило и невероятное развитие в плане материального. Заводы, машины, небоскребы и метро не отставали от многогранности философии и мистицизма…Впереди был такой же бурный, неспокойный век.