Владислава Петровича Крапивина мы знаем как прозаика, замечательного детского фантаста, неисправимого романтика, создателя увлекательных произведений о мальчишках и девчонках. Но мало обращаем внимания на его поэзию, и, наверное, зря - потому что поэтом он был прекрасным.
На десятке шестом –
Осознанье реальной угрозы.
Я – как мальчик с шестом
На плавучем, на вёртком бревне.
Я притих, чтоб сберечь
Равновесье испытанной прозы.
Но, как в детстве, стихи
Прибегают со смехом ко мне.
Стихотворения писателя спрятались на страничках его прозаических произведений, и только искушенный читатель задержится на них, оценит их самобытность и уникальный мотив. Лёгкий слог, романтические образы - и одновременно - нотки грусти, осторожной мудрости и любви к жизни.
Солнце скачет серебряной рыбой
По изломам стеклянной волны.
Мальчик Митька идёт над обрывом
Под лучами десятой весны.
Чайки весело в воздухе вертятся,
Синий свет над волною стоит,
И не верится, вовсе не верится,
Что когда-то здесь были бои...
Белый город над синею бухтой,
В переулках – акации цвет,
И кругом синева. И как будто
Нет на свете ни горя, ни бед.
Первый мак, словно бабочка алая,
Светит Митьке из сонной тени...
...А внизу, под размытыми скалами,
Штабеля невзорвавшихся мин.
И кузнечиков звон невесомый –
Как неслышный отчаянный крик:
«Алый мак нужен Митьке живому,
Чтобы маме его подарить!»
Чайки в небе парят белокрылые,
Замирая, как в медленном сне.
Мальчик Митька идёт над обрывами,
По стеклянной идёт тишине...
Море и корабли, солнце и ветер, белоснежные паруса, соль, волны. Изобилие красок, ароматов, ощущений. Стихотворения автора сразу рисуют в голове картинки, зовут отправиться на берег моря, в порты, в уютные южные города, слушать шум ветра и плеск прибоя. И, конечно же, мечтать. Любить жизнь. Сопереживать. Чувствовать!
Заросшая узкоколейка –
Путь из волшебной страны;
Тополя листики клейкие,
Запах поздней весны.
Светкин пушистый локон
У твоего лица...
Свет из знакомых окон,
Мамин голос с крыльца...
Дождики босоногие,
Мяч футбольный в пыли...
Это было у многих,
а многие сберегли?
В детстве писатель зачитывался произведениями Александра Сергеевича Пушкина, и неудивительно, что первыми его творениями были не рассказы, а как раз стихи. Прозаиком он стал потом, наполнив свои романы, рассказы и повести поэтической атмосферой.
"Мне нравилось глядеть на облака, потому что они были свободные. Никто не мог им ничего приказать. И ничего не мог с ними сделать. Ни ментухайские генералы, ни начальник спецшколы, ни сам Регент. И я хоть капельку, хоть чуть-чуть и на малое время, но всё же впитывал в себя частички этой их свободы. И старался не думать больше ни о чём. Только про облака… "
"Есть такая теория струн. Не все ученые её признают, но, по-моему она правильная… Будто вся Вселенная — это бесконечное количество струн. Каждая микрочастица — струнка. И от их звучания зависит в мире абсолютно всё. Если добиться, чтобы звучание стало согласованным, получится… ну, в общем на всём белом свете станет хорошо…"
Некоторые стихотворения Владислава Крапивина были положены на музыку и стали песнями. В телеспектакле "Мальчик со шпагой" впервые прозвучали песни "Испанская" и "Кузнечик Вовка". Барды Григорий Рейхтман и Константин Чудинов также использовали в своём творчестве стихи знаменитого писателя.
Интересно, что сам Владислав Петрович себя поэтом не считал. "Автор этой книжки трезво отдает себе отчет, что никакой он не поэт..." - написал он в предисловии к сборнику своих стихотворений.
Но, как говорится, читателям и критикам виднее.
Когда мы спрячем за пазухи
ветрами избитые флаги
и молча сожжём у берега
последние корабли,
наш маленький барабанщик
уйдёт за вечерним солнцем
и тонкой блестящей льдинкой
растает в жёлтой дали.
От горького пепелища,
от брошенных переулков,
где бьют дожди монотонно
по крышам, как по гробам,
от злой измены, что рыщет
в домах опустелых и гулких,
наш маленький барабанщик
уйдёт, не сдав барабан.
Но есть утешенье – как будто
последний патрон в обойме, –
последняя горькая радость,
что каждый из нас был прав.
И вот потому над планетой
шагает наш барабанщик –
идёт он, прямой и тонкий,
касаясь верхушек трав.