В продолжении моего рассказа о знакомстве с замечательным педагогом Кириллом Николаевичем Черноземовым.
Итак, маэстро отправил меня изучать коховскую постановку поединка Гамлета и Лаэрта.
Надо сказать, что в узких кругах эта постановка достаточна известна благодаря «Гамлету» Козинцева. Причем, во время съемок, Черноземов со спины дублировал Смоктуновского. Вероятно, именно этот факт сделал Кирилла Николаевича убежденным фанатом и знатоком этой хореографии.
Я же к постановке Ивана Эдмундовича Коха относился весьма критично. Но желание продолжить знакомство было сильнее. Открыв учебник Коха, я пригласил своего партнера по оружию, с которым работал в то время, вместе со мной выучить эту сцену.
Задача оказалась не трудной. Хореография поединка не отличается сложностью и разнообразием. Мы довольно быстро расшифровали записи Коха, выучили весь бой и приготовили его к показу Кириллу Николаевичу.
Второй раз я пришел в Консерваторию уже со своим партнером и при оружии.
Черноземов удобно расположился в кресле, вытянул длинные ноги и предложил нам начинать.
Мы приступили к исполнению со свойственным молодости апломбом: технично, в высоком темпе, с максимально доступной выразительностью. Надо сказать, что бой этот достаточно длительный. Однако Черноземов не стал дожидаться финала. Уже после третьей фразы он бесцеремонно остановил нас.
Суть его замечания сводилась к следующему: мы слишком однообразны. Защищая нашу работу, я возразил, что мы и не можем быть разнообразными внутри прописанной хореографии. Как, например, можно разнообразить защитно-ответное реагирование по заранее оговоренным позициям?
Однако, Черноземов на это заметил, что хореография может быть одна, а ее исполнение разным. К примеру, замена линейных движений перемещениями по кругу не будет являться нарушением коховского канона, а разнообразия добавят. Действительно, в фильме Козинцева поединок решен в очень широкой географии.
А затем Черноземов произнес слова, которые я запомнил буквально: «ваше отношение к фехтованию драгоценно». Вряд ли Кирилл Николаевич вкладывал в этот комплимент какой-то особый, возвышенный смысл. Тем более, что после него снова последовал ряд замечаний. Но вот замечания я не запомнил, а про драгоценное отношение врезалось в память.
Вот, собственно, и все.
Я это к чему: не так давно, совершенно неожиданно для себя, я вспомнил Кирилла Николаевича. А точнее, его большое интервью, которое называлось «Я – рыцарь шпаги и галош», опубликованное в одной крупной газете.
Но это будет уже совсем другая история.