Совсем к старости Андрей Ильич с катушек съехал. Бородку козлиную отрастил, бадог для ходьбы купил чтоб большим страдальцем казаться. Не то, чтоб у него ноги не ходили, а для показухи и удобства. Входит, допустим, в автобус и сразу кто-нибудь место уступит. Так ещё могут и проигнорировать, мол не совсем уж трухлявый дед, а с тросточкой даже бабки встают чтоб место уступить. Говорить стал со всеми ласково, голосочком елейным и речи все словно проповеди. Все с присказками и нравоучениями. Он вдруг ни с того, ни с чего в Бога уверовал. Да так рьяно, что чуть ли не святее чем батюшка в церкви стал. Призывал всех грехи замаливать. Ему самому-то было в чем каяться. Всю жизнь жил сам себе хозяин и сам себе голова. Мария с ним жизнь прожила словно на передовой постоянно находилась. Как у нас зачастую в семьях заведено. Получил муж зарплату, оставил себе малую толику и остальное жене на хозяйство. Андрей Ильич - нет. Все на свой карман. Жене малыми частями выдавал и только после крепкого скандала. Плевать ему было что в семье трое детей, что их накормить, одеть, обуть надо. Просит Мария у него денег на сандалии младшему сыну, а он с издевочкой, ты мол, попляши маленько, а я подумаю дать или нет. Тут скандал и начинается. И стоит у них ор с утра и до вечера. Мария, чтоб с ним лишний раз не связываться, всю жизнь кроме работы на химзаводе ещё полы мыла лишь бы ребятишек выучить и в люди вывести. Но себе, любимому, никогда ни в чем не отказывал. Если уж очень чего захочет, то купит и съест пока никого дома нет. Мог спокойно в кафе пообедать с винцом хорошим. Или, например, после получки у пивного ларька делал широкий жест типа - всем по кружке пива за мой счёт. Мужики его щедрость похваливали, доброй душой называли. И ещё хвалился сколько он своей бережливостью денежек накопил. И Марью постоянно попрекал, что у неё "деньга" не копиться и будет она в старости побираться на паперти. А он, бережливый и продуманный, будет мимо проходить и посмеиваться. Может когда и копеечку подаст на бедность. Не дожила Марья до паперти. Померла сразу после выхода на пенсию. Оказалось, что у неё больное сердце и ей лечиться надо было, а не на двух работах работать и за сандалии для детенка плясать. Да и потом можно было лечится, но надо было ехать в другой город на операцию. А на это нужны деньги. У неё денег не оказалось. Детям ничего не говорила, на свою беду не жаловалась. Они и так ей помогали младшенкого учить, а тут ещё, здрасте-пожалуйста, на лечение надо. Вот и молчала до последнего пока поздно не стало. На похоронах матери разругались старшие дети с ним в прах. Дочка, уже к тому времени сама семейная, так и сказала:
- Это ты её в могилу раньше времени свёл. Я тебя знать больше не хочу. Ноги моей в этом доме не будет. Подыхать будешь- даже к порогу моего дома не приближайся.
До её порога ещё надо постараться добраться. Она за тыщи вёрст со своим мужем уехала. Да ладно бы на одном месте жили, а то мотаются по гарнизонам. За ними не набегаешься. Проклинать он в ответ её не стал. Не потому, что вину перед покойной женой осознал, а просто не стал себе нервы портить и волноваться. Очень он свое здоровье берег. Да и жизнь штука непредсказуемая, вдруг к дочери приткнуться придётся. Средний сын тоже в скорости женился и жить ушел на съемную квартиру. С отцом особо не роднился. Тоже не мог простить ему смерти матери. Остались они в квартире с младшеньким. Мишка ещё доучивался и идти ему было некуда. Общагу ему не дали бы, как-никак городской. А квартиру снимать средства не позволяли. Вот и жил с отцом, терпел его выходки. Кое-как дотянул до окончания института с помощью сестры и брата. Многое в жизни изменилось, но одно осталось прежним. Денежки свои, теперь уже небольшие, в размере пенсии, как прежде при себе держал. Лишний раз хлеба не купит. Всё считал, что объедает его сын. Жаловался добрым людям кто его слушал. Вот так и познакомился с теми кто в Бога верует и по законам божьим живёт. В церковь стал ходить, службы стоять, посты и праздники церковные соблюдать. Вот кажется, ну полюбил он Бога, так и молись сам. Нет, он начал всех в грехах уличать и свою святость как пример показывать. Особенно сына частенько наставлял, только бестолку красноречие тратил. Не слушал его Мишка. Жил своей жизнью, по дискотекам мотался, на свидания бегал. И добегался. Однажды привёл в дом какую-то лахудру. А как ещё назвать? Ростом с Мишкой вровень, глаза по ложке, ресницы, как обувная щётка в ваксе, торчат. Волосы черные, стриженные под горшок, синими и малиновым прядями украшены.
- Знакомься, папа, это Алла. Она будет с нами жить.
Здрасте-приехали. Вот так вот запросто. Без сватовства, без свадьбы. Во грехе что-ли? Так и спросил у сына с девицей. Будущая родственница только усмехнулась:
- Вы в каком веке, простите, живёте? Нынче это не грех, а хорошее знакомство.
- И долго вы так знакомиться будете?
- А вы торопитесь?- вопросом на вопрос ответила девица, - можем и поспешить если будете настаивать.
Настаивать он не стал. Себе дороже. Девица как была в босоножках на каблучищах, так и поперлась по квартире сразу на кухню. Из сумки, что сынок за ней услужливо нёс, продукты выложила, вино и торт на стол водрузила и отправилась их апартаменты осматривать.
- Да, - говорит, - тут ремонту начать и кончить. А квартира хорошая. Ничего, в порядок приведём, все будет в лучшем виде. Вы, папаша, сможете куда-нибудь на пару месяцев съехать чтоб под ногами не мешаться?
- Нет, - говорит, - не могу. Некуда мне ехать, да и не собираюсь съезжать.Квартира пока моя.
- А чего же вы её так запустили? О своём так не заботятся. Ладно, давайте к столу, знакомиться будем.
Через неделю уже все было завалено стройматериалами, сновали трое мужиков не русской внешности, стучали и сверлили с самого утра и до позднего вечера. Первой отремонтировали самую маленькую комнату и заселили в неё Андрея Ильича. Он было рыпнулся да тут же и получил:
- Вы приёмы устраивать собираетесь? Или жениться надумали? Тогда и нечего претензии предъявлять. Вешайте свои иконы и молитесь на ночь.
Он к сыну, а у того как шоры на глазах, словно не видит, что его папу обижают. На все один ответ - так Аля решила. Три месяца мучился. Наконец ремонт закончился и стало ему чуть легче, но не на много. За ужином невестка ему говорит:
- Андрей Ильич, вы когда деньги на продукты давать соизволите? Или вы отдельно питаться будете?
- Так с каких шишей я вас кормить буду? Я же, девонька, пенсионер, а пенсия у меня маленькая. Да вроде как сынок должен папу до старости докармливать. Не так ли?
- Нет, - говорит невестка. - Совсем не так. У меня знакомая в пенсионном работает и я узнала какая ваша пенсия. Совсем не маленькая по сравнению с другими. И кормилец ваш меньше меня зарабатывает. А я вам не дочка родная вас на свои хлеба принимать. Я как белка в колесе вернусь, чтоб жить хорошо, и не позволю мне на шею садиться.
Ну, думает он, поговорит да перестанет. Куда ей деваться? Одной семьёй живут и столоваться все одно вместе придётся. Вроде как мимо ушей её разговоры пропустил. А эта лахудра крашеная чего учудила. Мишка раньше её на работу уходит, вот она и сотворила подлянку. Вышел он к завтраку, за стол уселся, ждёт когда невестка ему на блюдечке подаст. Он, когда с Марией покойной жил, сроду сам себе в тарелку супа не нальет бывало. Не мужским это дело считал. Для чего тогда баба в доме, спрашивается? А эта, прости Господи, себе кофе сварила, и словно его не замечает. Сидит какие - то сухари маслом мажет и на свою тарелку складывает. Он ей говорит, мол надо супчику налить, погреть и ему подать. Алочка у него интересуется:
- С мясом или без?
- С мясцом желательно.
- А вы что на супчик с мясом денежку дали?
Нет, говорит, не считает нужным дармоедов кормить.
Она молча встала, в тарелку воды налила и перед ним поставила, ложку положила и спокойно на свое место уселась. Кофе пьёт, сухарями хрустит и с него глаз не сводит. Он тарелку оттолкнул и в свою комнату удалился.
Продолжение тут.