КТО ПИШЕТ НАМ СУДЬБУ часть - 1

Исмаил.

Сердце волновалось, наслаждаясь ароматным бодрящим горным воздухом. Хотелось обнять родные горы, прильнуть к студеному хрустальному ручью и бултыхнуться в быструю горную реку. Хотелось поклониться каждому дому, обнять каждого односельчанина! Своя, радостная песня рвалась из глубины души! Красивый бравый солдат принимал поздравления. Армия позади! Вот он, аул, который часто видел во сне! Вот восхищенные взгляды молодых горянок, и не мог поверить, что это не сон. Я дома! Вот она - мечта!

Не успел Исмаил привыкнуть к гражданской жизни, рассказать обо всем, что видел, а также узнать все новости села, как весть о своей скорой женитьбе просто оглушила его. Родственники давно уже решили его судьбу. У родной тёти была дочь, Патимат, на выданье. "Красавица! Исмаилу под стать". У самого же Исмаила были свои планы, он мечтал учиться. Сельскому парню, да еще после Армии, были льготы для поступления в ВУЗ. "Вот тебе и учеба! - подумал Исмаил, - Я не хочу сейчас жениться! Да и невесту себе сам хочу выбрать!"

Мысли были дерзкими, но вслух произнести этого, было нельзя.

Родственницу, босоногую девочку Патю он, конечно, помнил, но как невесту - не пред­ставлял. До Армии, с мальчишками, лазали по горам и ущельям. Сражались на кинжалах, выстро­ганных из дерева, слушали рассказы о героях и войне, и мечтали о подвигах... Какая женитьба?

Много красивых девушек видел Исмаил во время службы, и они заглядывались на него. Но скромный парень из горного аула боялся их насмешек и навязчиво­сти. Много было соблазнов, но это была чужая жизнь, где он был как в гостях и скромно наблюдал за происходящим. Он выполнял свой долг и жил воспоминаниями и мечтами. А сейчас, когда, наконец-то, наступил момент свободы – его женят!

Скрывая настоящий бунт в душе, он проигрывал всяческие варианты, как избежать такой участи. Заболеть? - стыдно. Отказаться? - Не простит родня. А отец?!

Увидеть свою невесту Патю тоже не пытался. Много родственников приходило, наверное, она тоже была. "Невеста"...- подумал Исмаил и скривил губы. Но однажды, бредя домой, увидел ее, Патю: розовые щечки, черные, как уголья, глаза и – смех, такой же легкий и быстрый как она сама.

"Она красивее всех девушек Саратова! - подумал Исмаил", вспоминая город, где он служил.

Платье, сопротивляясь встречному ветру, рисовало захватывающий рельеф ее фигурки. Маленькие башмачки легко несли свою хозяйку по каменистому склону, один край большого легкого платка взлетал как крыло...

"Красивая однокрылая птица..." – Подумал Исмаил и, вдруг, ему захотелось защищать её и подставить своё сильное "крыло".

За годы службы он привык видеть, как одеваются женщины в центре России, и платья на русских девушках перестали его шокировать. Но здесь представить женщину без платка, с отрезанной косой, с оголенными руками и ногами, в туфлях на каблучке - позор всему роду и смертный приговор женщине гор.

В это же время из дальнего селения приехал родственник - дядя Магомед, чтобы на­вестить дочь, которая вышла замуж и живёт здесь с прошлого года. Приехал дядя не один, он взял с собой младшую дочь, школьницу Гюльжанат. Были у него только дочери, а сынов Ал­лах не дал. Этот крест он нёс, замечая соболезнования и насмешки односельчан. Продолжать род некому в его доме. Зато девчата славились своей красотой, засидеться девушкам не давали ни женихи, ни родители. Сватались со всей округи, но предпочтения отдавались по калыму, который мог за­платить жених. Да еще, чтобы люди были хорошие и не чужие.

- Ассалам алейкум! Как жизнь, как дети, как здоровье? - поздоровался дядя Магомед с несколькими мужчинами у дома Исмаила.

- Ваалейкум салам, Магомед! - ответили мужчины, обсуждавшие текущие проблемы.

Дядя Магомед подал каждому руку для пожатия. Протянул руку и солдату:

-А, это ты, Исмаил? Отслужил? Ма-ла-дец! Слава Аллаху, войны нет.

Дядя Магомед отступил назад, оглядел молодого парня: "Какой джигит, а! Поздравляю!" – сказал он. Затем, как бы шутя, произнёс: "От такого зятя не отказался бы. Ведь в моём доме постоянно, словно бутоны, расцветают дочери. Но, знаю, Исмаил, кого ты себе уже приглядел в жёны! Да! Хорошая девушка Патимат: красивая, скромная и приданное завидное. Многие парни надеялись. Смотри, птичку не упусти", - и еще раз пожал ему руку. Исмаил улыбнулся, отводя взгляд: за него, мол, уже все решили. Но он и не против. Исмаил начинал новую жизнь.

"Хорошая невеста у Исмаила, - сказал дед-сосед. - Был бы я молодой, не уступил бы её никому! Да и сейчас, если прозеваешь, Исмаил, брошу свою старуху и пойду сва­таться! Чем я не джигит?" - Дед покрутил седые усы, поправил папаху и выпрямился, став сразу лет на 30 моложе. Мужчины подхватили шутку, а парень, слегка улыбнувшись, отмолчался.

Отец Исмаила, Гаджи, громогласный высокий мужчина пригласил родственника, дядю Магомеда, показывая в сторону своего дома:

- Заходи, Магомед, гостем будешь. Но в ответ тот широко улыбнулся:

- Сам пригласить пришёл! На хинкал!

Пригласил дядя Ма­гомед всех "на хинкал", который обе дочери уже готовят. Сказал: "Мир вашему дому!" - и пошел к дому зятя. Дом у зятя просторный и уютный. "Слава Аллаху, - думал дядя Магомед, - еще одну дочь удачно выдали замуж. Хороший муж, достаток. Теперь очередь Соният, торопят сваты. Для меня все дочки маленькие еще, а упустишь время или не убережёшь девушку - горе…. На следую­щий год отдадим и Соният". Дядя Магомед задумался, вспомнил о доме, где сейчас жена во­зится с внуками, занимается хозяйством, а Соният шьет себе приданое. И, глядя под ноги, согласился сам с собой: "Да, на следующий год". О дочери Гюльжанат, самой младшей, пока не было и речи, хотя уже сватали и ее, но пока старшие незамужем, этот вопрос не рассматривался. Де­вочка жила в районе, училась, а на каникулы тётя сопровождала её домой, в селение.

Гюльжанат.

Сестра отца, тётя Аминат, часто болела. Детей у неё не было, муж оставил её и женился на другой. Никто его даже не осуждал. Мусульманский закон, в таких случаях, разрешает брать другую жену. По месту ра­боты тёте помогли с жильём, дали комнату в одноэтажном бараке. Гюльжанат тогда было 11 лет, тётя Аминат выпросила ее к себе, на время. Племянница была помощницей и радостью в её ма­леньком, но уютном жилище.

Поселившись в районе, живя у тёти, Гюльжанат отвыкала вставать рано, никто не командовал, не давал подза­тыльников. С тётей Аминат, она часто ходила в интернат, где тётя работала поваром и была у Гюль­жанат мечта, стать воспитателем или учительницей. В интернате ей доверяли, присмотреть за малышами, и она любила их как своих младших братьев и сестёр. Младших сестёр у нее не было, а братьев не было вообще, только двоюродные и троюродные.

"Гюль" означало - цветок. В интернате её так и называли, даже дети. А взрослые тёти про­сто глупели: просили Гюльжанат постоять, отходили и любовались как на картину: "Вах, какая невеста! Красавица! У неё синие глаза, как у русских! А коса какая! Украдут джигиты! Охрану надо". Девочке это нравилось, она улыбалась, плела лежащую на груди толстую косу и спрашивала: "Ну, всё?" Тетя Аминат, если это видела, ругалась, говорила, сглазите племян­ницу. Тогда женщины, каждая считала своим долгом, поплевать в сторону Гюльжанат. Де­вочка не обижалась и весело смеялась. За два года, находясь у тёти, Гюльжанат превратилась из девочки в юную девушку, и это стало тревожить ее родителей. Надо, чтобы девочка воз­вращалась в родительский дом, хватит учиться, а к тёте поедет кто-нибудь другой. Тётя убеж­дала родителей, что девочка послушная, скромная, учится хорошо - с ней легко. После школы Гюльжанат занята с маленькими детьми, а они её любят за её доброе сердце:

- Хоть - 7 классов! - уговаривала она брата. - Пусть получит свидетельство, а там как Аллаху будет угодно. Ей только 13 лет!

- Ей "уже" 13-ть! – отвечал отец девочки.

Тётя Аминат лукавила, убеждая, что всё просто. Сама же в душе понимала: на ней большая ответст­венность. Гюльжанат в 13 лет была подобна раскрывающемуся бутону розы ранним утром, когда наполненные влагой и жизнью лепестки уверенно держат бриллиантовые капли росы на нежной упругой кожице. И столько желающих потрогать или сорвать эту розу, хотя она ни­чего не делает для этого. Она просто красива.

Сейчас у Гюльжанат были школьные каникулы. Она уговорила отца взять её с собой к сестре Зайнаб, которая недавно вышла замуж, посмотреть, как она живёт и как выглядит. Скоро у сестры будет малыш. Отец Гюльжанат, Магомед, мечтал, чтобы у дочки родился мальчик, долгожданный внук!

Гюльжанат стряпала вместе с сестрой, не уставая задавать ей вопросы. "Зайнаб, а почему ты не приезжаешь в район, к нам с тётей? А есть ли в доме радио? - а вот у тёти - есть, там такая музыка бы­вает!… А как назовёте малыша, а когда он родится? А откуда ты знаешь, когда? Кого пригла­сили в гости и когда они придут? А какие вещи приготовили малышу, покажешь? А если пла­тья будут малы тебе, ты их куда денешь?…". Сестра не успевала отвечать. Свекровь, наблю­дая все это, улыбалась и качала головой.

Хинкал.

В доме, где, в числе приглашенных, оказался и Исмаил, пахло варёным мясом. Запах зелени, хлеба, чеснока дополнял воображение и про­буждал здоровый аппетит. Впервые Исмаил сидел за столом со взрослыми мужчинами. Смот­рел перед собой и предвкушал начало трапезы. Есть - и молчать, молчать и есть - это то, что он имел право делать. И не дай Бог, открыть рот и что-нибудь сказать, если тебя не спрашивают. Зять дяди Магомеда был почти ровесник Исмаила, но т.к. был женат и скоро станет отцом, выглядел деловито и серьёзно. "Зайнаб, дай соль!" - крикнул он, и из-за тонкой занавески быстро вышла молодая девушка. Смущаясь, подошла к столу, детской рукой подала соль.

- У тебя будет сын, я точно знаю! - гордо сказал дядя Магомед, придерживая дочь за руку. - Много дочек у меня, и ни одного сына не дал мне Аллах, а теперь они рожают мне только внуков-джигитов! Еще одного и я с судьбой в расчёте! - Все засмеялись, только девушка еще больше опустила голову.

Исмаил не чувствовал никакого недосола, все было так вкусно! Мясо молодого барана, ароматное, горячее просто таяло во рту. Тесто нежное, с чесночным соусом, кусок за куском летело вслед за мясом…. Сколько раз в Армии, уплетая перловую кашу, он вспоминал домашний хинкал! Пытался рассказывать сослуживцам, как это вкусно, но те, глотая слюни, представляли свои пельмени или жареную свинину. О хинкале рассказать невозможно - надо попробовать! "А, ведь суп был в Армии со свининой, - подумал Исмаил. - Друзья специально обманывали меня и моего земляка Махача, говоря, что это говядина! Иначе мы умерли бы с голоду. Все там ели то, что дают, думать было некогда и бесполезно". Погрузившись в свои мысли, Исмаил смачно запил мясо бульоном. Пот выступил на висках, и стекал струйкой по щеке. Баранье сало смазало руки и подбородок. С упоением, уплетая хинкал, Исмаил как из другого измерения услышал, что говорит дядя о своём будущем внуке. Посмотрел на женщину и - замер: он никогда не видел таких де­вушек! Принцесс и красавиц, в сказках, воображение не могло нарисовать так изощрённо. Гордая осанка неприступной горянки, нежная кожа, брови как два черных крыла, длинные чёрные рес­ницы уронили тень на смущённо опущенные глаза. Девушке было не больше 17 лет. Нежные девичьи пальчики теребили платок. Под большим платком и широким платьем не видно было никакого живота. Исмаил остановил взгляд на губах девушки: мелькнула мысль - накра­шены? И тут до него дошло, что это там, во время службы в Саратове, видел он такие губы. Красивая девушка Лиля приходила к его другу, сослуживцу, Олегу. Губы она красила таким же цветом и была очень красива. Исмаил даже завидовал Олегу. А здесь, в селении, замужняя женщина перед мужем и отцом - какие краски?

Хозяин дома, муж Зайнаб, сидел напротив Исмаила. Он заёрзал на скамейке и строго, в упор, посмотрел на парня. Ис­маил понял, что увлекся, закрыл рот, вытер рукой подбородок. Отвел взгляд в сторону, но не­надолго. Еще раз хотелось, хоть мельком, посмотреть. Он понимал, что это чужая жена, да еще беременная. " За это могут и убить, но я же ничего не делаю, только раз ещё…".

Женщина что-то тихо произнесла, протянула руку за пустой чашкой, которая стояла около Исмаила и он увидел её глаза. Исмаил чуть было не вскрикнул: "Вах! Глаза синие! Вах!" Как будто кипяток проглотил Исмаил, и раскалённая жидкость продолжала разливаться в груди. Зайнаб собирала посуду, пальчики то приближались, то вновь уходили. Было желание взять ее за руку, стать напротив и смотреть, смотреть в её глаза…. Синие как небо…. Близко, близко… чтобы почувствовать жар её губ…

Исмаил, красный как рак не мог справиться с дыханием, сопел и смущался. "Я сумасшед­ший, - подумал он, - но я тоже хочу такую! Как могу я даже думать об этом?...". И какое-то от­чаяние навалилось на парня: он должен жениться, только на другой: "Она тоже симпатичная, хорошая, но не хочу я никакой свадьбы!" Исмаил взглянул на отца, вдруг тот догадается, о чем он думает? Нет. Никто не может знать, что у меня в голове. "Хочется пить, пересохло в горле. Даже в Армии такого не было, а столько всего было! …".

- Чай… - Над ухом Исмаила пропел Ангел. - Возьмите чай. - Исмаил понял, что это наваждение, он точно сходит с ума, т.к. красавица Зайнаб еще не скрылась за занавеской, а голос вот он - над ухом. Он поднял руку, чтобы прочистить ухо и, задев что-то рукой, услышал вскрик. Исмаил оглянулся. "Нет, - мелькнуло в голове. - Я объелся - это точно". На него смотрели испуганные синие глаза девушки, а перед его носом качалась в девичьих руках пиала, расплескивая горячий чай. Исмаил вспомнил, ведь он даже не придал значения словам дяди Маго­меда, что тот приехал с Гюльжанат, младшей дочерью. Это Гюльжанат стояла сейчас перед ним, незамужняя, небеременная, более тонкая и хлопала испуганно длинными ресницами. Нецело­ванные губы повторяли: "Возьмите чай, возьмите чай". Девушку напугал не только неожи­данный взмах руки гостя, но еще взгляд сумасшедшего, а потом его улыбка. Улыбнувшись, Исмаил подумал: " Тебя уж я никому не отдам". Но, тут же другая мысль догнала: что делать, если меня женят? Не женят! Сватать еще не ходили, я ничего никому не обещал. Разговоры пусть останутся разговорами. На Пате я не женюсь!

"Она моя", - думал Исмаил, наблюдая, как лёгкими шагами девушка уходила с грязной посу­дой. Длинная коса качалась как маятник, отсчитывая время. Время шло, на улице темнело, а Исмаил, как завороженный, купался в лучиках своего счастья, ему было и тепло, и светло. Он так размечтался, что с удивлением, обнаружил - ему надо будет уйти, он ещё – никто! И, если она не замужем, зато на нём висит груз предстоящей женитьбы.

Ошибся Исмаил: отец все заметил, а может, и не только отец. По дороге домой, он не­сколько раз крепким кулаком стукнул в спину Исмаила и грозно сказал: "Позорить наш род я не по­зволю! Раз ты ломаешь глаза на женщин, надо тебя срочно женить! На той неделе пойдём сватать Патю!"

"Нет! – хотелось ответить отцу, - Я не хочу Патю! Разве ты не понимаешь, что у меня есть Гюльжанат?… Патю я не люблю!…"

Но даже мысли эти необходимо было скрыть под покровом ночи.

Лучше бы Исмаил не ел этот заколдованный хинкал! Пришел домой больной, но о болезни его никто не должен догадаться. Уверенность, что сможет сладить с роднёй, таяла с каждой минутой, в груди болело и ныло до слёз. Исмаил потерял голову. Как сказать, что он влю­бился? Если он откажется от Пати, ему не простят такого позора, вся родня перессорится. "Но без меня нашли невесту, сами пусть и женятся. Пусть меня хоть убьют, я не женюсь на Пате! Я лучше совсем не женюсь!" Упрямый и своенравный он был похож на отца и потому понимал, что должно быть так, как решил отец. Но не будет так потому, что так решил сам Исмаил. В голове и в груди кипела и пульсировала кровь, сердце подавало сигнал бедствия: "Гюльжанат! Гюльжанат! Гюльжанат! Что за имя - Гюльжанат?"

Непокорный сын.

Почему вдруг заупрямился Исмаил, было непонятно. Можно, ведь, и отложить на время женитьбу, если это необходимо, ведь столько ждали. Есть в другом городе невеста? Но почему не сказал сразу? Других причин отказаться от такой партии не было.

Никто точно не знал причины отказа парня, жениться. Он говорил, что по- другому хочет жить, перебраться в город, выучиться, стать инженером. Сказать о том, что он влюбился с первого взгляда - глупо, тем более - ей еще мало лет. Можно было бы, конечно, посвататься, а жениться потом, но вдруг, откажут. А откажут - это точно! Только, что собирался жениться на одной девушке, теперь её бросает, хочет другую… Кто ж такому отдаст свою дочь. Ведь дядя Магомед только что поздравлял с выбором невесты. Девушка Патя и, правда, хорошая, но чужая она. Не для него. Что собирается делать дальше, Исмаил и сам не знал. Откладывать свадьбу, нужна причина, но потом отказаться будет еще труднее.

Исмаила сначала уговаривали, ругали: он должен жениться на родственнице Патимат. Как смеет он перечить отцу и позорить такую замечательную девушку! Потом били. Сначала отец, приложился кнутом, потом старшие братья - кулаками. А, немного спустя, "проучили" братья не состоявшейся невесты. Чем сильнее на него давили родственники, тем упрямее он становился: "Это плата, - решил Исмаил, - за мой свободный выбор, за Гюль".

Патя же, девушка без изъяна, с хорошим приданым, не опороченная ни одним словом, вдруг стала бесцветной и подверглась пересудам. Однажды Исмаил все же произнёс, что Патю он не любит, хоть она и очень хорошая девушка. За слова "не люблю", отец бил особенно жестоко: "Блажь это! В Армии, в городе у русских научился! Самый лучший брак, когда родители женят!" Ничего не помо­гало. Затем просто связали и назначили день помолвки. Все селение с интересом ждало раз­вязки.

Развязка произошла накануне помолвки: кто-то развязал Исмаила. Видимо, один из братьев или их жёны. Исмаил исчез.

Шло время, ждали, что он объявится, но не было никакой весточки. Он ушёл в военной форме, которую не снимал, как демобилизовался. Ни другой одежды, ни еды он с собой не взял. В горах даже летом ночи холодные. В горах и на равнине немало диких зверей, ядовитых змей и пауков. Исмаил мальчишкой, в каких только не был переделках, знал все дороги, тропинки, ущелья. Не раз ходил с чаба­нами гнать отары на выпас, ночевал у костра. Много было разных историй. Он, конечно, мог куда-нибудь отправиться, но не один и не с пустыми руками… Как по цыганской почте, из ближних и дальних аулов при­ходят всякие новости. Но об Исмаиле ходили только мрачные предположения, его никто не видел, ничьи тропки с ним не пересеклись. Родители и сельчане его уже не ругали и даже жалели: парень не девушка, мог бы, и отказаться, не было еще даже помолвки.

Три друга.

Всю ночь Исмаил, почти на ощупь, шёл по знакомым дорогам и тропинкам. Спасибо жене брата, развязала его, когда было еще светло, и он только делал вид, что связан. Надо было уйти подальше от дома. Выбившись из сил, уже под утро, спрятался он у дороги за камнем и стал засыпать. В голове одна мысль сменяла другую: "Что будет дома? Как и сколько он будет добираться до райцентра? Как прожить и как найти там Гюльжанат". Холодный твердый камень предлагал обманчивые сны про теплую постель и очаг, забирая взамен тепло. Холод обступил засыпавшего парня и не давал уснуть: охлаждал одежду, забирался под нее и обнимал своими колючими мурашками. Исмаил растирал себя руками, ворочался, пытаясь согреться. Ему приснился странный сон: будто он изо всех сил карабкался на крутую гору, чтобы оттуда взлететь. Поднявшись на вершину, после долгих усилий и, не успев раскинуть руки-крылья, оступился и покатился вниз, бесполезно пытаясь ухватиться за коротенькую травку и камни. Вдруг голова уперлась в камень, было больно, но Исмаил двумя руками крепко ухватился за него и перестал падать. Он открыл глаза и понял: холодный камень острым углом больно давит голову, а сам он впился в него пальцами мёртвой хваткой. Утро было синим ещё, синим от холода был и солдат. "Скоро, наверное, четыре..."- подумал он.

Странный шум, необычный для этих мест, насторожил Исмаила. Сон пропал - шла машина. Откуда? Рёв мотора говорил о том, что она поднимается на гору и вот- вот появится. Военный "Уазик", остановился. Увидев человека, в военной форме, из машины выглянул заспанный офицер. Исмаил вдруг почувствовал себя в Армии, вытянулся в струнку. Офицер, подавляя зевоту, то ли серьезно, то ли шутя, спросил:

- Что за пост у тебя, сержант? Ты ж как из-под могильного камня вылез. Да живой ли ты?

- Товарищ капитан! Демобилизован, следую к другу-сослуживцу в райцентр! - Исмаил сам удивился, как чётко выпалил доклад на одном дыхании, даже дрожь пропала.

- Демобилизован, говоришь? - Все так же, в непонятном настроении, спросил капитан. - Документы!

- Есть! - Сказал Исмаил и достал из нагрудного кармана бумаги.

- Ну, ну…- сонно прохрипел офицер, вглядываясь в бумажку. - Да, вольно. Что стоишь, как вкопанный. Садись давай, рядом с шофёром, вперёд, согрейся.

Исмаил обежал машину, боясь, что офицер передумает, из машины пахнуло теплом и бензином. Хмурый шофёр оглядел попутчика, но ничего не спросил, ожидая, когда захлопнется дверь машины. А офицер еще раз путника спросил:

- У вас не кладбище в этом месте?

- Нет, кладбище отсюда далеко, я всю ночь шел от аула.

- А утром нельзя было?

Исмаил не знал, что ответить, замялся, а офицер продолжил ровно, без выражения:

- Встреть я тебя на кладбище, уже б сейчас не ехал тут. Страсть, покойников боюсь. После контузии часто ко мне покойные друзья стали приходить. Может, налить "для согреву? "Чистый"… – Проговорил всё это офицер, зевнул и завалился на задние сиденья. И даже непонятно было, предложил бы он чего-нибудь "для сугреву", если бы Исмаил согласился. На последнем слоге раздался храп.

- Нет, нет! - замотал головой Исмаил. - Спасибо, товарищ капитан.

- Ну да, ну да…- Между храпом сказал капитан. - Поехали, а я ещё вздремну.

О такой удаче, или даже счастье, Исмаил не мог и помечтать. Он назвал адрес, его подвезли к главной дороге, а дальше он пошёл искать своего армейского друга, Махача.

Армия свела его с Махачом. Земляки решили встретиться на гражданке после демобилизации. К нему-то и завернул Исмаил после ухода из дома.

Но вот уже с утра сидел под домом сослуживец, теряя надежду. Вид у дома был необжитый. "Может, никого и не будет?" - думал Исмаил и не мог придумать, что же тогда он станет делать. Только вечером, наконец, появился около двери хозяин дома.

Махач, при виде сослуживца, радовался и удивлялся одинаково. Ключ от дома лежал у двери под камнем, на котором столько времени просидел Исмаил. В доме холостяцкий дух ощущался везде. Махач жил в домике один. Отец и два старших брата погибли на фронте, мать год как тоже умерла. Еще есть две сестры, они живут с мужьями в разных местах. Одна из них живет здесь же, недалеко, и чаще всех его навещает. Предлагали ему перебраться к кому-нибудь из сестёр, находили невест, но он остался в родительском доме один. До Армии окончил семь классов в местном интернате, везде о нем были только хорошие отзывы. Работал сначала на стройке каменщиком, затем перевели его на строительный склад: парень был честный и грамотный.

- Я даже не ожидал, что ты так быстро ко мне приедешь, - сказал Махач, растерянно собирая по комнатам вещи.

- Ты не рад? - смущённо сказал Исмаил.

- Да ты что, земляк?! Так даже думать не смей! Просто я сам ещё, как приехал, не разберусь в этом доме. Вдвоём будет веселее, располагайся.

Не успев даже перекусить, Исмаил озадачил друга:

- Мне нужны деньги, Махач!

- Почему, деньги? - Спросил земляк.

- Я ушел из дома. Хотят меня женить, понимаешь?

- Женить - это хорошо! - весело отозвался Махач. -Или невеста дурная, а? Хромая, страшная как шайтан, да?

- Нет, нет, Махач. Не так.

- А как? - Старая? - Искренне переживал друг.

- Всё не так.

- Тогда как, что случилось, Исмаил? - недоумевал друг.

- Эта девушка, на которой хотят меня женить, молодая, красивая, умная и богатая…

- Тогда, наверное, о ней плохо говорят? - Спешил добраться до истины Махач. - Ты, же не мог просто так уйти из родного дома?

- Я другую девушку полюбил. - Сказал, наконец, Исмаил. Щёки его налились румянцем и он стал рассказывать свою историю, размахивая руками, горячась, мешая родной язык с русским. Махач всё выслушал, задумался. Умолк и Исмаил, сняв с души груз, который был непосильным в одиночку. Впервые он вслух произнес то, о чем только думал столько дней и ночей. Махач покачал головой, задумчиво рассуждая:

- То, что девушка Гюльжанат так молода, еще ладно. Но без твоих родителей, все равно, нельзя! Родители должны разрешить и идти сватать. У меня родителей, к сожалению, уже нету, я бы против их воли не пошёл…

- Ты!… так не любил, Махач! Она!… - Обиженно и с досадой крикнул Исмаил, - Не любил!…" – повторил он и поднялся с места, как будто намеревается уйти. Махач тоже подскочил, пытаясь остановить его:

- Что ты, друг? Извини, я не так сказал. Пойми меня, у меня нет родителей уже, я их очень любил. А девушку такую ещё не встретил, поэтому я и не могу тебя понять. Но я же не отказывался тебе помочь! Чем могу тебе помочь, Исмаил, скажи.

- Мне нужны деньги, - вернулся к началу разговора Исмаил. - Если отец от меня откажется, мне надо самому калым давать.

- Никто тебе девушку не отдаст, если ты придёшь без родителей. И на калым не посмотрят.

- Посмотрят! - упрямо произнес Исмаил, сосредоточенно глядя, на стоящую на столе кружку, как будто собираясь её сжевать, как пряник. Желваки гуляли по красным щекам, глаза горели.

- Исмаил, что с тобой? Ты что задумал? - Пытался понять друга Махач. Но Исмаил закусил губу и сжал кулаки, продолжая смотреть на кружку. Теперь казалось, что он хочет одним ударом сделать из нее лепешку. Он упрямо сопел, ноздри работали как насос. Махач осторожно отодвинул кружку в сторону, но это не подействовало на друга, он был где-то далеко, там же были и его мечты. Тогда Махач взял ту же кружку, набрал в неё воды и подал Исмаилу:

- Выпей водички, Исмаил, и спускайся с неба ко мне. Поговорить хочу.

Глаза Исмаила ожили, он увидел кружку с водой, взял её двумя руками и жадно выпил воду большими глотками. Очнулся, с недоумевающей улыбкой посмотрел на своего товарища. Махач пошутил:

- Салам, друг! К сожалению, это я, а не Гюльжанат. Заходи - гостем будешь. Рассказывай, где был?

- Я ее украду! - Вдруг выдал Исмаил итог своих мечтаний. - Тогда она точно будет моей. А для этого мне надо иметь хоть какой-нибудь дом. Куда я жену поведу?

Теперь Махач уставился круглыми не моргающими глазами на Исмаила: это надо же придумать! Столько мыслей пронеслось в голове, но вдруг он произнёс:

- Слушай, дарагой! Мой дом - твой дом! Приходи сюда и живи! Я один, и найду, где мне бросить свои кости, хоть они и длинные. Меня давно сестра с мужем зовут к себе, а хочу, в общежитие жить пойду. А вещи в дом, если эти не нравятся, невеста приданное пусть несёт!

Исмаил благодарно улыбнулся:

- Как у тебя всё легко получается. Спасибо, ты настоящий друг и я не ошибся, что пришёл к тебе. Но чужого дома мне не надо, свой хочу. Хочу заработать. Только, где бы мне найти работу, чтобы деньги были хорошие. Гюльжанат еще будет год учиться здесь, а когда окончит 7 классов, ждать нельзя - иначе она уедет к себе в аул.

- Я подумаю. А, точнее, спрошу. Есть у меня друг чабан, учились мы вместе в интернате. Он поможет. Где-то в степях строят кошары для овец, туда на заработки многие ездят. Но работают там как рабы - день и ночь, без выходных.

- Я спать не буду, и есть не буду! - обрадовался Исмаил. - Тем более, я же тоже, в стройбате был… Когда, Махач?… Поговоришь?

- Завтра я работаю, отдыхай. А послезавтра, сходим, он должен быть дома.

Исмаил хорошо отдохнул, выспался. На следующий день вечером пришла сестра Махача и принесла вкуснейший, горячий ужин.

Через день пошли к Курбанали, другу Махача. Встретил ребят коренастый парень с обветренным, загорелым лицом. Так и напрашивались слова - сын степи. Мать парня принесла огромные куски вареной баранины, сыр, овощи. За вкусной трапезой вопрос решился сам собой. Через два дня новый знакомый отправлялся чабанить. С ним и ушел Исмаил, доверив другу, иногда, наблюдать за Гюльжанат. Махач добросовестно исполнял наказ друга. Он быстро нашел Гюльжанат и позавидовал Исмаилу. Иногда, когда темно, шел неподалеку, чтобы никто не обидел невесту друга.

Скоро и сам Исмаил стал смуглым и обветренным. Он строил кошары, чабанил вместе с Курбанали, выполнял любую тяжелую работу, за которую платили. За работу платили деньгами, барашками, иногда предлагали новую одежду. Исмаил всё превращал в деньги. Отказывал себе даже в малом.

Наступила весна, природа просыпалась, оживала, тем тоскливее становилось матери Исмаила. Камила ви­нила только себя. Можно было дать парню после Армии отдохнуть. Даже опом­ниться не дали. А теперь, может, вороны уже склевали сыночка или в пропасти какой-ни­будь….

Пропал наш Исмаил. Никто его не повстречал. Где теперь наш сын?

В конце весны засватали Патю. Парень, от которого пришли сваты, мечтал о ней давно, но между ним и Патей был Исмаил, о котором она мечтала и даже не поняла, чего он от неё отказался: "Учиться хотел" – думала она. Его обидели и он ушел и что-то произошло непоправимое. А теперь Исмаила нет, да и разговоры поутихли. Новый жених просто ждал благоприятного момента. Наконец, " красивая однокрылая птица" смирилась. Патя перестала плакать, отношения с родителями Исмаила были холодными.

Исмаил же, за этот год похудел, возмужал и имел немалые деньги. Но в аул возвращаться он не собирался. С помощью сестер Махача, он нашёл недорогой недостроенный дом, купил его и, как только потеплело, работа заспорилась. Махач пригласил интернатских друзей и знакомых со стройки, где работал на складе. Исмаил щедро угощал помощников и обзаводился все новыми и новыми друзьями. Как только появилась крыша, и можно было ночевать не под открытым небом, Исмаил ночевал в своём "доме", не смотря ни на какие уговоры сослуживца. Уже были побелены стены, на двери появился замок. Стол и кровать Махач принес от сестёр, одеяло и подушку принес из отчего дома. Овечьи шкуры были разбросаны по всему полу, их Исмаил привез с "заработков". Окна завешены новыми кусками ткани. Сестры Махача, не зная проблем Исмаила, помогли ему купить подарки невесте: платок, кольца и серьги и два отреза дорогой ткани. Сам Исмаил купил отрез ситца, почти целый рулон, чтобы связать украденную девушку. Так не делал никто, но он долго думал, что он будет с ней делать, когда привезёт её к себе домой. Если взять бурку у Курбанали, то её надо будет вернуть, да и сколько она будет в этой бурке находиться? Вдруг она будет драться и кусаться или убежит. Надо выдержать время, чтобы она поняла, что возврата домой нет. Обидеть Гюльжанат он боялся, ему хотелось, чтобы она поняла его и ответила на его чувства. "Я расскажу ей всё, и она поймёт, как я люблю её! Я отдам ей всё, что у меня есть, я готов сделать для неё всё, что она захочет! Не каменное же сердце у неё…"

Судьба в открытом окне.

Гюльжанат ещё не раз приезжала домой. Слышала она, что пропал дальний родственник, которого угощали однажды хинкалом у её сестры. Но не запомнила его, а теперь уже и забыла совсем.

Она закончила 7 классов с хорошими оценками и тётя со слезами готовила её до­мой к родителям. Что ещё можно было сделать, чтобы девушка жила у неё, она придумать не могла. Да и понимала, девушка неопытная и очень красивая. В селении меньше опасностей для девушки, а здесь - районный центр. Много чужих людей, а девушку просто съедают глазами. А ещё, несколько раз уже, Гюльжанат показалось, что вечером кто-то ходит за ней следом. Кто-то бродил ночью под окнами. Окна закрыли, но девушка боится ходить ве­чером со школы. Тетя Аминат просила соседских мальчишек проводить девушку со школы, когда не может встретить ее сама.

В школе решили устроить праздничный вечер. Тётя заказала портнихе красивое платье для племян­ницы. Оно было длинное, закрытое, из тонкого шёлка. Купила воздушный шарфик и подарила колечко с красным камешком. Серьги были куплены давно. На школьном празднике Гюльжанат была похожа на сказочную фею. Разглядывали девочку и подружки и учителя. Мужчины наблю­дали издалека, мальчишки вздыхали или бросали язвительные реплики: "Так невесту одевают, ты, что Гюль, замуж уже выходишь?" Подружки тащили ее в класс, чтобы потрогать платье, примерить шарфик. Гюльжанат во время лезгинки была нарасхват. Затаив дыхание, ребята приглашали ее в круг и выделывали такие трюки, только бы произвести впечатление. Рослый, темпераментный Шамиль, старался не пропустить ни одного танца, никого не подпустить к Гюльжанат.

Вечер понравился. Гюльжанат счастливая и грустная шла с тётей и понимала - эта дорога в школу для неё отныне закрыта. Теперь - в селение, домой.

-Тётя! - вдруг заволновалась Гюльжанат - Кто-то идет за нами! Я вижу, точно, за нами следом идёт!

-Где, где? - Оглянулась тётя, но никого не увидела, улыбнулась и успокоила девочку: - Не бойся, никого нет, да и я с тобой рядом, никому не дам тебя в обиду. Ты, доченька, просто напугана. - Тётя провела рукой по голове Гюльжанат, но она вздрогнула и бы­стро прошептала:

- Вот! Вон, за деревом стоит! Тётя, не ходи туда, пойдём быстрей, пойдём!

- Нас, ведь двое, пусть только попробует подойдёт! - Громко сказала тётя, но посмотреть, не пошла, опасаясь оставлять девочку одну. Рядом была стройка. Стройматериалы, сложенные и насыпанные горками и кучками обрамляли строящееся здание. Возведён­ные стены дома таили внутри лабиринт из перегородок. А вокруг, как назло, никого!

-Тётя, пойдем! - Потянула тётю за руку девочка. - Уже скоро будет темно, а по дороге фонариков мало.

-И зачем мы задержались! - сетовала тётя. - После вечера сразу надо было идти домой. Ещё в интернат зашли. Надо же было показать, какая ты у нас краса­вица! Да ещё, чтобы ты попрощалась со всеми: когда ещё увидитесь… Может быть, никогда. Вон как детки плакали, как будто песню хором исполняли… А теперь вот как поздно возвра­щаться!

Арба стояла у чужого двора, пока совсем не стемнело. Бурку Курбанали бросил на землю неподалеку от окна Гюльжанат. Где окно девушки, уже давно определил Махач, охранявший почти год девушку друга, а затем и Исмаил любил наблюдать, как светится её окно. Гюльжанат чувствовала, что кто-то следит за ней, поэтому окно закрывали вечером, даже если было очень жарко. Но, в этот день, когда был вечер в школе, окно в спешке закрыть забыли, оно было открыто до самой ночи.

Курбанали с азартом взялся за похищение девушки. Махач очень переживал, а Исмаил всё делал как во сне, боясь остановиться и подумать. Надеялись, что Гюльжанат, вдруг выйдет одна куда-нибудь или тётя из дому уйдет. Но была уже ночь, а их дома не было. Курбанали даже влез в дом, рискуя с кем-нибудь встретиться, но дома никого не оказалось. Наконец, тётя и Гюльжанат появились на дороге.

"Теперь они придут домой, закроют окно и лягут спать. Никуда девушка не выйдет и тёте идти некуда ночью. Всё". Ждать было нечего, сейчас они зайдут домой и надо уходить. Не убивать же тётю, а иначе, она помешает и поднимет всех.

Из темноты с пригорка следили парни за женщинами и за каким-то странным мужчиной, следующим за ними. Встревоженные парни решили выяснить, кто это, но он сам отстал и сел на камень. Наверное, "свой", решили друзья: в бараках много проживало людей, работающих на стройках.

- Слава Аллаху, мы уже близко! - С облегчением вздохнула тётя Аминат, а Гюльжанат, наоборот, прибавила шаг. Ей хотелось быстрее оказаться дома, в безопасности. Впереди показались три барака, с немногими светящимися окнами и тусклыми лампочками у входа в подъезд. Волнения были позади, дом рядом. Один барак, почти полностью, занимали строители разных национальностей. Жили в бараках и русские семьи, приехавшие по вербовке. Духота заставила многих открыть окна,и из комнат были слышны голоса. Гюльжанат с тётей благополучно дошли домой, перед входом в подъезд, из распахнутого окна их окликнули.

"Что так поздно гуляете, девушки? - Пошутила молодая женщина. - Да такие нарядные, такие красивые!"

Тетя Аминат отозвалась и, с горечью, рассказала, что остаётся одна, доченька её уезжает, как жить будет, не знает.

- Так вот почему вы нарядные такие: у вас такой праздник сегодня был. И так грустно всё кончается. Да..." – вздохнула она. Но вдруг вспомнила что-то и возбуждённо спросила: "Вы слышали, что произошло сегодня здесь?"

-А что произошло? - удивилась тётя. Женщина набрала воздуху и взахлёб стала расска­зывать свою новость:

-Вот этих русских знаете, которые приехали недавно? - Она показала пальцем в сторону другого барака. Эта хохлушка сволочь, такая дура!…

Гюльжанат поняла, пошли сплетни. Она тронула тётю за рукав: "Я устала, пойду домой". Тётя кивнула, проводила племянницу взглядом до подъезда, восхищаясь вслух, какая краса­вица!

Увидев это, парни молнией добежали до окна Гюльжанат, которое было с другой стороны барака. Под окном уже лежали бурка с тканью, и камни стояли вместо лестницы.

Женщина из окна настойчиво привлекала внимание Аминат и продолжала, почти без паузы:

-Смотри сюда! Слушай! Я вешала бельё на улице. Вдруг слышу: та-ки-е крики около того дома! - И она снова показала в сторону другого барака. - Я даже таз с бельём бросила и побежала. Смотрю, моя знакомая Салихат сняла платок, кричит и рвёт на себе волосы! Думаю, кто-то умер у неё. А рядом кричит её маленькая дочка. - Рассказчица всплеснула руками. - Вай, Алла… Я так испугалась!

-Ну, и что же там случилось? Умер кто-нибудь? - заволновалась тетя.

-Нет! Никто не умер! - торжественно объявила женщина.

-Слава Аллаху! Тогда что же случилось, какое горе? - теряла терпение тётя.

Женщине-соседке нравилось растягивать новость, испытывая чужое терпение. Наконец она прояс­нила ужас происходящего:

- Я же тебе сказала! Эта хохлушка-донгуз, дала сало свинятины мусульманке девочке, дочке моей знакомой Салихат! Она осквернила ребенка и всё, что девочка трогала. Мать дочку чуть не убила, когда увидела эту гадость! Мыла весь подъезд, все дверные ручки, хотела из­бить эту хохлушку, соседи не дали. Она же, хохлушка, ничего не понимает, смотрит как баран! Говорит: "Своему ребенку давала и вашего угостила… Я, - говорит, - не знала. Ни­чего плохого не хотела…." Не дай Аллах, моим детям такое дадут. - закончила она.

Тётя Аминат уставшим голосом, тихо проговорила, заканчивая беседу:

- Теперь уже точно такое не повторится. Если кто новый приедет, предупредить надо. Маленькие дети еще не понимают. Есть приезжие, которые даже не слышали другого языка, кроме русского. Например, Лиза из первого барака. Когда они только приехали в Дагестан, её маленький сын на вокзале, чуть с ума не сошёл со страху, услышав чужую речь. Он стал прятаться и кричать: "Немцы! Мама, немцы!" Он боялся людей одетых иначе, чем видел раньше и говоривших на незнакомом языке. А теперь с нашими мальчишками едят один хлеб. И очень смешно танцует нашу "лезгинку". Рыжий такой… - Тётя Аминат улыбнулась и сделала знак рукой словоохотливой соседке, что разговор окончен:

-Ну, ладно, я пойду. Тоже сего­дня устала, - сказала тётя, - да ещё, когда шли, напугал нас кто-то, какой-то мужчина всю дорогу за нами шёл…

-Я видела! - перебила тётю женщина. - Я думала, он сам по себе.

-Да ты, что? - испугалась тётя. - Он дошёл, даже, сюда?

- Да он так и сидит на камне, вон там. - Женщина указала в сторону, откуда Гюльжанат с тётей возвращались. Было уже темно, силуэт вырисовывался нечётко. Но, был! Жен­щина удивленно поясняла: - Он давно там сидит. Щас я мужа позову!

Буквально через минуту, мужчина был на улице. Они окликнули сидевшего, тот хотел убежать, но передумал, увидев в руках мужчины ружьё. Парень остановился. Мужчина привёл его ближе к свету, поставил под лампочкой.

- Ты кто? Что делаешь здесь? - Допрашивал он его.

- Просто… сидел…- перепуганно сказал парень.

- Просто?! - Возмутился мужчина и хотел ударить парня, но в это время подошли жен­щины, и тётя его узнала:

- Шамиль?! Ты что здесь делаешь? Вечер давно кончился и ты здесь не живёшь. Это ты за нами шёл всю дорогу? Так нас напугал!

Шамиль сменил бледность на красную краску. Уши полыхали, он закрыл лицо руками.

- Убери руки, отвечай! - Сказал мужчина и пригрозил, - не то плохо тебе будет! Твои слёзы никому не нужны. Ты мужчина или женщина?

Парень проглотил слёзы, стал серьёзным. Мужчина терял терпение:

-Ну, так в чём дело? Зачем шёл за женщинами? Отвечай!

Шамиль опустил глаза, прошептал: "Из-за неё…".

- Говори громко! Не слышно.

- Я её люблю….- громче повторил парень.

- Любишь? Кого любишь? - удивился мужчина.

- Гюль…. Гюльжанат. - Парень спрятал взгляд и продолжал краснеть.

А она тебя? - пряча улыбку в усах, серьёзно спросил-мужчина, все расслабились. Парень прошептал:

- Не знаю.

Тётя спросила:

- Шамиль, а зачем сидишь здесь так поздно? Почему домой не идёшь?

- Она уезжает. Я её не увижу. Ноги не хотят домой идти.

Всем стало жаль его. Мужчина, сменил тон:

- Иди домой парень и никого больше не пугай. - Затем улыбнулся и посоветовал: - Сва­тов теперь в селение отправляй. Иди домой.

Шамиля оставили в покое. Он побрёл домой и скрылся в темноте. Взрослые пожалели парня. Окна в бараке погасли, только несколько окон ещё свети­лись. Все разошлись по комнатам. День тёте показался очень длинным. Хотелось спать, с та­кой мыслью она и вошла к себе. Было тихо, Гюльжанат, конечно, уже спала. Тётя не стала включать свет, тихонько решила съесть хлеба и запить холодным чаем. Затем прошла к кро­вати. Сквозь шторы слабо пробивался лунный свет. Странное очертание на кровати Гюльжа­нат насторожило тётю.

- Гюль, - тихо позвала она. Тишина не нарушилась ничем. Сердце застучало в предчувст­вии, тётя сказала громче, а потом крикнула: - Гюль. Гюльжанат!

Она подбежала к кровати, постель была неразобрана. Тётя, спотыкаясь в темноте, бросилась к выключателю, включила свет. Гюльжанат не было. Не веря глазам, перебирая догадки, тётя стала осматривать комнату. Может быть, она спит, устала и где сидела, уснула. "Гюльжанат! Гюльжанат!" - В каждый угол кричала тётя, но вдруг поняла - её нет! Женщину охватил ужас, когда она увидела, что окно открыто. Спешили на вечер, не закрыли окно. А за окном темнота: третий барак, последний, за ним - ночь.

Ночь без выбора.

- Теперь, что? - вытирая рукавом рубашки, пот с лица, спросил крепкий смуглый парень, указывая на бурку, свёрнутую в рулон.

Лицо Исмаила было тоже в капельках пота, но было оно еще и бледным, как свежевыбеленные стены в этом небольшом доме. Он шумно дышал, вздыхал, закусывал губу и хмурил брови. И вдруг, испуганно спросил, глядя на "свёрток":

- А вдруг, она умерла?

- От чего? - поднял широкие брови смуглый крепыш.

- Да мы же её… об подоконник ударили… нечаянно... Или - от разрыва сердца…

- Да ну? - Ответил крепыш. - Стукнули, конечно, хорошо, но через бурку и зачем было так дрыгаться? Крови нет, и так видно. Своих жён, некоторые мужья, знаешь, как колотят и ничего.

- Но она не шевелится. Может, сердце?

- Какое сердце? Наши горянки не такие уж неженки. Что она - дочь Хана, что ли? И не такое должна переносить. Ты, Исмаил, не забудь вернуть бурку: мне без неё холодно в горах. - Затем Курбанали хитро подмигнул:

- А сердце послушаешь без меня.

Третий парень не очень крепкий, но высокий и жилистый, прильнул к кружке с водой, потом отдышался и сказал:

- Я до сих пор как в засаде сижу. Поверить не могу, что мы такое могли сотворить. - сказал Махач и вытер рот рукой. - Ладно, завтра, обязательно, зайду. А сейчас я пошёл, мне еще ишака с арбой вернуть надо, просил на час, а прошло уже 6 часов. Дед Рашид не спит, наверное, переживает. Я своё дело сделал. Вассалам, вакалам! - Сказал и спешно ушёл.

Теперь пошел напиться воды Курбанали. Вид у него был довольный и лукавый. Он наблюдал за Исмаилом, который был в полуобморочном состоянии. Напившись воды, подошёл к бурке, заглянул со стороны, где выбился красивый шарфик. Лица почти не было видно, но он сделал вывод, что девушка красива, иначе, зачем затевать похищение.

- Посмотри, как она? - Пересохшими губами, чуть слышно, прошептал Исмаил смуглому крепкому парню.

- Эх, ты, джигит! - ответил тот. - Забыл, что у нас говорят в таких случаях: "Что самое отвратительное и уродливое на свете?"

Исмаил продолжил, пытаясь улыбнуться, еле сдерживая дрожь в коленках:

- "Мужчина, дрожащий от страха".

- "А что еще уродливее и отвратительнее?" - Опять спросил друг.

- "Мужчина, дрожащий от страха", - с кислой гримасой закончил Исмаил.

Друг, остановился у порога, вздохнул и закончил свою речь:

- Красть невесту, смелый был, а сейчас вдруг коленки задрожали. Нет, уж! Твоя невеста, ты её и разворачивай. Сердце послушать не забудь…

- Перестань шутить, прошу… - взмолился Исмаил.

- От этого не умирают. Она твоя. Не забудь на свадьбу пригласить. - И тоже удалился.

Страшно сделалось Исмаилу, ему тоже хотелось уйти, также пожелав кому-нибудь спокойной ночи. Мечта не казалась уже мечтой, любовь превратилась в тошнотный страх: "Дальше что? Я украл. Дальше - что?" Столько ночей перед этим не спал, весь день к пище не притронулся… А сейчас, хоть бы спрятаться… "Или я уже жалею, что сделал это? Хотел бы я, чтобы это был только сон? – спросил он сам себя. - Что я буду с ней делать, что скажу ей? - Устроившись на полу, раздумывал Исмаил. - Хоть бы друзья остались со мной, но не просить же их об этом, они и так смеются надо мной".

Бурка, перетянутая сверху ремнём, зашевелилась. Раздавшийся глухой стон, или писк - ударил током. Исмаил вздрогнул и не знал, куда быстро надо бежать: то ли к бурке, то ли от неё. Вдруг его осенило: "Там красавица Гюльжанат! Моя любимая, моя мечта! Чего же я так испугался? Даже, если она меня убьёт - я буду счастлив. А за то, что я сделал, меня надо убить!" Затем, немного подумав, решил: "Нет, убивать меня не надо". Он, почему-то, тихо-тихо, как барс на охоте, подошел к бурке и наклонился, прислушиваясь, есть ли дыхание…. Бурка запрыгала и запищала, отчего Исмаил, чуть замертво не упал на этот рулон. "Хватит трусить!" - подумал он, расстегнул ремень и отбросил полы бурки. Там, как бинтом, по рукам и ногам вдоль туловища, новым отрезом ситца, в ширину полотна, была запелената девушка. Рот был, тоже, плотно затянут материей, в несколько слоев. Девушка была жива. Боясь моргнуть, она с ужасом смотрела на юношу, а из глаз её катились слёзы страха и бессилия. Исмаил готов был сам заплакать от мысли, что это он сотворил над ней такое. Но развязывать её не собирался. Знает он своих горянок, из такого беспомощного котёнка превратится в дикую кошку и последствия непредсказуемы. Убьёт тебя или себя… Нет. Надо думать, прежде чем что-то предпринимать. Домой ей возврата нет, она опозорена перед всеми. Здесь у них обоих есть только два выхода: или свадьба, или - смерть. Исмаил протянул руку к повязке на лице девушки. Она, в отчаянии зажмурилась и, пытаясь убежать, извилась всем телом и покатилась с бурки на пол. И только теперь Исмаил произнёс первые слова:

- Гюльжанат… Милая Гюльжанат… Я не враг твой. Не бойся меня. Я не хочу причинить тебе боль, я не хочу обижать тебя. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя пленницей у меня. Прости меня, если можешь, но поступил я так потому, что сам я твой пленник уже целый год. Как в самом жестоком плену, я жил, почти без пищи и радостей. Я потерял связь со своими родными, только бы не жениться на другой девушке….

Все это время девушка, в виде кокона пищала, извивалась, стучала ногами об пол единственной туфлёй, оставшейся на ногах. "Где-то одну потеряли…" - промелькнула мысль у Исмаила... и забылась: Исмаил так долго ждал этого момента, чтобы сказать самой Гюльжанат всё, что он пережил за это время:

- Я тебя так люблю! По твоему желанию приму смерть, потому, что если ты меня проклянёшь, я жить не буду!…

Девушка перестала дёргаться, посмотрела в глаза парню и отрывисто что-то промычала. Исмаил осмелился подойти ближе, боясь сделать лишнее движение, второй раз протянул руки к лицу девушки. Она продолжала смотреть ему в глаза, в отчаянии, не замечая, что он красив и несчастен. Исмаил снял повязку с лица девушки, нежная кожа под повязкой приняла форму ткани, была в полоску, а губы были бледные и сухие.

- Давай, я помогу тебе сесть… - хотел помочь ей Исмаил, но Гюльжанат отстранилась, покачала головой и попыталась что-то сказать, но сипло прозвучало:

- Ты?… - И она опять заплакала.

- Я - Исмаил. Твой родственник. Если помнишь… Если ты только вспомнишь, мы с отцом были у вас в гостях… То есть, не у вас в гостях, а у твоей сестры, которая живёт в нашем ауле. Такой был вкусный хинкал…- но, тут же Исмаил подумал, причём здесь вкусный хинкал, и продолжил: - Год назад, помнишь? Ты подавала чай, а мне показалось, что я схожу с ума и это твоя сестра, которая была далеко от меня, я видел, как она уходила, а голос её - у меня в ухе. Я не знал, что ты там есть... Думал, что мне показалось, и хотел почистить ухо… И пролил чай…

Девушка хотела что-то сказать, но в горле пересохло, и от этого тоже слезились глаза. Исмаил понял, принёс воды в кружке, поставил на край стола. Взял девушку под замотанные локти и посадил, прислонив к стене. Она не издала ни звука, только нахмурила брови и подвигала плечиками, пытаясь высвободить руки. Он поднес кружку к её красивым губам, которые ему снились, и мерещились целый год. Девушка закрыла глаза, плотно сомкнула ресницы, скривила губы и отвернулась. Слёзы крупными бусинками упали вниз. Она поняла: вся её жизнь остановилась, перевернулась и бросилась в пропасть, как отчаянная горянка, разлучённая с любимым… Гюльжанат тоже захотелось броситься со скалы и умереть!… Она повернулась к стене и громко, по-детски, заплакала, но с такой тоской, что парень опять опешил, не зная, что предпринять. Её не волновали его переживания, она проклинала его, слёзы как горный хрусталь катились из её глаз и она не могла их вытереть или смахнуть, т.к. руки были связаны. Слёзы катились по нежным щекам и капали рядом с ней на пол. Девушка пыталась вытереть нос о собственное плечо или колени, но ей не удавалось. К случившемуся прибавилось состояние беспомощности и униженности.

Исмаил стоял в растерянности, не смея подойти. Он не знал, что еще сказать этой девочке, чем оправдать этот дикий поступок. Обратного пути уже не было.

Но... укреплялся, где-то в душе, подленький островочек покоя: она моя навсегда. Гюль здесь. Общая у нас судьба. Без неё, совсем худо...

"Дедушка Рашид."

Дедушка Рашид, добрый друг Махача, не спал, волновался: не случилось ли чего. Парень серьезный, хороший, вот только взял ослика с арбой вечером на один час, а уже ночь на дворе, все окна давно не светятся. На улице не видно даже дороги. Все глаза проглядел старик, так и задремал, сидя у окна. Вдруг знакомый топот и стук колес разбудил Рашида. Не разглядев ничего в окно, он, сонно спотыкаясь, заковылял на улицу.

- Махач! - крикнул он. - Это ты?

- Я, дедушка Рашид. Я! - Отозвался парень.

- Слава Аллаху! Уже все молитвы прочитал, все глаза проглядел. Что случилось, парень? Ты говорил шкап перевезти надо другу, так его что, надо было сначала придумать, сделать, а потом перевезти?

- Что вы, дедушка, так получилось, что не отпускали домой, стол накрыли, накормили, напоили…- сглотнул слюну Махач, вспомнив о еде.

- А я тебя, сынок, ждал. Думал угостить тебя скромным своим ужином, а теперь ты сыт и ночь на дворе. Мне рано ехать утром. - Дедушка поставил ослика, дал корм. Ослик жадно стала пить воду и есть сено. Дедушка Рашид сказал, как бы, между прочим: - Тебя покормили, а скотину голодом продержали. Ну, да ладно. А что за парень приходил с тобой, этот твой друг? - вдруг спросил он.

- В Армии вместе служили, а здесь встретились.

- В Армии? Где-то я его уже встречал. С какого он селения, не Гаджи ли его отец?

- Родителей его не знаю, но звать его Исмаил Гаджиев. - Не стал скрывать Махач настоящего имени друга, подумал: "Дед здесь, а родственники Исмаила в горах. И дело к женитьбе подошло".

- Ну, конечно, как же я сразу не вспомнил. Очень похож… Красавец в молодости был Гаджи, но упрямый!

- Спасибо, дедушка Рашид. Вы нам очень помогли.

- Храни тебя Аллах! Так темно. Дорогу найдешь, или, ночуй у меня.

- Все будет нормально, дорогу я знаю.

Старый лудильщик, Рашид, переехал в район давно. Здесь его профессия пользовалась постоянным спросом, не надо было ходить из селения в селение, в поисках заработка. Но, сельчан он тоже не забывал. Закрывал свою маленькую мастерскую и отправлялся по старым хоженым и езженым дорогам, чтобы помочь своим землякам и повидаться с ними.

Но, сначала - домой, в родной аул. Не был там с прошлого лета. Все труднее с возрастом одному отправляться в такой путь.

Только забрезжил свет, дедушка Рашид был уже в пути. Нехитрый скарб в его арбе, подарки и угощения. И - женская туфелька. Утром Рашид обнаружил ее, отнес в дом, хотел оставить, а по приезду, показать Махачу и вернуть хозяйке. Но передумал. Решил оставить туфельку в арбе и показать в горах молодым девчатам, какие туфли носят в городе. Там, в далеких селениях, таких не видели. Откуда эта туфелька, разбираться, не было времени. "Наверное, хозяйка туфельки молодая, богатая, а шкап был не пустой - выпала туфелька. Новый башмачок совсем: расстроится девушка. Не спросил, женат ли друг Махача. Да и зачем это мне".

(продолжение следует)