Ни дня без строчки
...Несколько лет своей жизни потратил я на одно монументальное дело. Дело это называлось так: «Иллюстрированная история орловского рысака». Дело оказалось безнадёжным. Орловский рысак, со времён Екатерины ставший живым и стремительным символом России, не нужным оказался теперь в родном Отечестве. Малую часть этой моей книги напечатали, удивительное дело, в Америке. Перебирал кое что в завалах прошлой своей жизни. И вот нашёл фотографии свои тех лет.
И один случай из написанного вспомнил. Однажды в привычной жизни не столь давно отстроенного Московского ипподрома вызрел случай, который впервые самым жестоким образом повлиял на судьбу орловского рысака и перевернул саму историю конного спорта. Случай, на первый взгляд один из самых курьёзных и безобидных. Но сначала о тотализаторе. Он в России впервые появился на Царскосельском (около Санкт-Петербурга) ипподроме в 1876-м году. Завёл его, после заграничного вояжа, секретарь Московского скакового общества М.И. Лазарев. На русскую публику тотализатор первоначально впечатления не произвёл. Выигрыши были грошовыми, поскольку все фавориты были наперечёт и все ставили именно на них. На московском ипподроме в это время царил жеребец по имени Перкун. У московской ипподромной публики даже поговорка об этом Перкуне была сложена — «Банк, а не лошадь». Так бы и шло дело, если бы не этот самый случай. Однажды на ипподром забрёл прогуливавший занятия гимназист. Бежал в тот день всё тот же Перкун, три англичанина, и неизвестная никому лошадь заводчика Ивана Ильенкова по кличке Фогабал. Все поставили на фаворита, два-три человека так, наперекор всем, на англичан, а гимназист, вовсе ничего не соображая, поставил свой рубль на Фогабала. И вот «банк» лопнул. Первый раз бежавший Фогабал пришёл к финишу первым. Ополоумевший гимназист получил из кассы тотализатора тысячу триста девятнадцать рублей. Эта сумма станет понятней, если заглянуть, например, в энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона «Россия» за 1898 год, когда это и произошло, и узнать, что пуд (шестнадцать килограммов) пшеницы стоил тогда сорок восемь копеек, а годовая зарплата квалифицированного промышленного рабочего едва превышала двести рублей. Моментально разошедшийся слух об этом чудовищном выигрыше и положил начало тотализаторной лихорадке. На следующие бега публика валила валом. Сейчас уже никому и в голову не придёт, что всё то великолепие, которое встречает нас на Центральном московском ипподроме, обязано именно этому, вроде и курьёзному, но дважды печальному случаю. В конное дело хлынули несметные деньги желающих скорого богатства. Каждый ждал, вероятно, и до сей поры ждёт, на рубль свои большие тысячи. Обороты тотализатора мгновенно набрали моторную скорость. Старый деревянный ипподром стал вдруг весь из ажурного железа и пятиэтажный, какого нет нигде в мире. Захудалый, соседний с ипподромом трактир «Яр», от наплыва публики преобразился и стал «Яром», роскошным и знаменитым рестораном. В нём теперь не стеснялся петь сам Шаляпин.
А две печальные стороны события были следующие. Неизвестный гимназист пропал для жизни, увяз в засасывающей болотной топи азарта, выросши, спился и, в конце концов, сошёл с ума. Никто не знал его имени, и все звали его Фогабал. Трагический поворот произошёл и в судьбе орловского рысака. Разбуженный тотализатор был ненасытен к скорости. Ни стати, ни красота, ни душевный восторг его не трогали. Только резвость, только безумие гонки. Бешеные деньги убивали роскошный смысл орловской лошади. И когда по русским дорожкам побежали американские рысаки и иные лошади нечистой крови и сомнительных пород, фартовая публика, оглушённая новым предчувствием лёгкой наживы, не угадала и не захотела угадать подоспевшей беды. Но это была уже та публика, которая решала судьбу дела. Она обладала деньгами, а это нерв, который двигает или останавливает ток самой жизни…
Историю русского орловского рысака изменила корысть, ставочный азарт, первое поветрие вестернизации, занозившей русское сознание. Есть в этом какая-то в высшей степени обидная несообразность. Ведь ставки можно делать и на тараканов, на глупейший шарик рулетки. Русский орловский рысак создание совершенно иного порядка. Он завещан нам среди других непреходящих ценностей, выработанных разумом и усилиями поколений.
То, что давний спутник и друг человека — лошадь оказалась забытой и изгнанной из привычного круга повседневных забот и помыслов человека, на фоне общих наших теперешних потерь может показаться делом ничтожным. Однако бедность, вдруг постигшая нас, и в смысле достатка, но особенно в смысле духовности, складывается именно из таких потерь.
И вот потеряли мы ещё один символ свой. А ведь с каждым символом мы непременно и себя теряем. Не потому ли так нескладна наша общая жизнь...