Медицинский произвол меня не оставляет. Да, в родах повезло. В комментариях к статьям про них многие так рассудили. Я считаю, что сама подстелила соломки, потому все прошло благополучно. Приключения начались уже в отделении послеродовом с детским персоналом. Потому я опять возвращаюсь к теме острой социальной про организацию медицинской помощи в нашей стране.
Вот вам предыстория. Когда я руководила центром реабилитации для детей с нарушением слуха, то помимо административных обязанностей и маркетинговые тоже лежали на мне. Так, желая повысить и статус одной из сотрудниц, и создать определенную иерархию, а также впечатлить родителей, поступающих на курсы реабилитации, я назвала обычного логопеда речевым терапевтом, на европейский манер. Так в глазах родителей она выросла, и ценник на именно ее занятия стало позволительно сделать выше так, что никто не возмущался. И в расписании пафосное разнообразие – и логопед обычный и необычный – речевой терапевт. И специалист, казалось бы, без возможности карьерного роста подрос. И я довольна была маркетинговым ходом, и девчонка поверила в себя.
Вернусь к организации детской помощи в перинатальном центре, где рожала и откуда бежала. Заранее на сайте я ознакомилась с устройством и, конечно же, с персоналом. Резало глаз изобилие неонатологов и почти полное отсутствие педиатров. Уже тогда решила, что это подобный рекламный ход. Хотя и в лучшее верила – вдруг теперь педиатрия «подросла» и теперь все детские врачи высококлассные врачи и могут буквально творить чудеса. Но испытывать на себе все же не хотелось.
Наступили третьи сутки и по состоянию мамы и малыша, а все не вызывало беспокойства, мы собирались домой. И наблюдающая детская врач не возражала. Меня напрягал образующийся гной в глазах ребенка . И на втором обходе я обратилась к врачу с вопросом, но получила ответ, что такое течение событий – вариант нормы и промывать мамочке нужно глаза проточной водой. Что я и проделывала еще в течение суток, пока объем гноя не стал критической причиной для невыписки из роддома. Я сижу на чемоданах. При обходе третьего дня выясняется у двух других детей, что врач не учла резус-конфликта у деток и сделала неверные назначения по лечению желтушки. Потому пришла заведующая отделением и разбиралась с ошибками молодого некомпетентного неонатолога. Случайно взглянув на моего малыша, главная вызывает окулиста. Та, в свою очередь, ужасается и говорит о переводе в отделение патологии новорожденных, так как с тааакими глазами домой нельзя. Надо под наблюдение и лечение. Конечно, сказать, что я расстроилась – это ничего не сказать. И причина не в том, что мне очень хотелось домой, а в том, что еще сутки назад я сама просила внимания к глазам моего новорожденного, и лечение могло проводиться уже сутки под наблюдением, а вместо этого – лишь проточная вода, которая в свою очередь могла еще и усугубить положение вещей.
- Глаза не мойте! Сейчас придет медсестра и возьмет посев. Потом обработаем, - велела офтальмолог.
Чемоданы направляются не домой, а отделение патологии новорожденных и недоношенных детей. Теоретически. Практически мы с Ми еще 3 часа сидим забытые в отделении послеродовом, чего-то ожидая. Папа с братьями расстроенный - дома. Пару раз я выходила в коридор в поисках той медсестры, что должна взять анализ и обработать малышу глаза, ведь они реально залипли в гное, который уже засох и глаза попросту уже не могут открыться. Я понимаю, состояние не критическое, можно и ждать. Но, когда время ожидания перевалило за грани разумного, я отправилась к заведующей.
- Я не ругаться пришла, хочу, чтобы помощь моему ребенку была оказана, - вибрирующим голосом гормональной истерички вещаю я.
- Просим прощения, вас сейчас переведут и сделают все, что необходимо, - тактично извиняется главная.
В сопровождении педиатрессы, которая наблюдала нас первые трое суток в последовом, идем. Опять широкими коридорами мы попадаем в еще одно специфичное отделение современного центра материнства и детства – патология детская. Когда мой старший сын в 2006-м появился на 35-й неделе недоношенности, мы в таком учреждении провели пару недель. Здесь непривычно тихо, то есть младенцы не разрываются благим криком так часто, как в отделении новорожденных. Тут чаще слышны материнские слезы. Лежат здесь подолгу и часто с очень тоненькой нитью надежды. Думаю, сейчас положение такого профильного отделения еще более усугубилось, так как сроки недоношенности сейчас весьма критичные – 25-27 недель. И детки выживают. А вот выходят такие псевдо-неонатологи и педиатрессы- не знаю.
Мы с сыном попали в отдельный бокс, рассчитанный на три семьи, для каждой отдельная палата. А я уже привыкла к шуму, а тут – зловещая тишина. Местная медсестра – опять мыть Мишку по протоколу. Не возмущаюсь, она весьма любезна и обходительная. Посев наконец взяли. Глаз обработали. На часах 16 ч, а рекомендация от врачей была на обходе в 10 утра. Молчу. Никто ж не умирает. Далее рассказывают, как маме промывать глаза, капать антисептик и закладывать мазь. Ну, мне не сложно. Вопрос в том, а что я так дома не могла?! Тем более, что результат посева будет готов только через неделю, как выяснится много позже.
Успокоилась. Решила, что завтра, завершив вопросы с обследованием, напишу расписку и уйду домой, лечить глаза в здоровом психологическом климате. Раздражало, что уже сутки глаза бы могли быть лечеными, если бы врач повнимательнее и опытнее, чем попалась нам. Вечером заглянула еще одна дежурная неонатолог и провела лекцию о пользе витамина К, викасола, от которого я написала отказ в первые сутки. И я дала согласие его поставить. Уточнила, есть ли и какие заболевания у мамы по-дежурному (про диабет, давление и гипотериоз) и откланялась.
Утро настало. Солнце во все окна, настроение бодрое и позитивное. Малыш радует улучшением состояния глаз на глазах, кушает. Жду неонатолога! Скажу ему, что, если ничего еще критического не случилось, то я пошла домой. Даже ценой расписки. Пришла третья неонатологиня. И сообщает, что из критического – пограничный билирубин и надо светиться под лампой, борясь с желтушкой новорожденных. Тут мне захотелось выругаться нецензурно. О критичных значениях билирубина мне говорят с первых суток пребывания тут в центре. А чего бы, блин, не светили? Почему надо начинать сейчас, когда с глазами все хорошо и мы могли бы быть дома в здоровом психологическом климате. Я опять вибрирую.
Дальше педиатресса как бы невзначай добавляет, что полежать у них в отделении до понедельника еще и потому было б неплохо, потому что сахара низкие у ребенка. Будут наблюдать. И впрямь до этого уже пару раз приходила медсестра с глюкометром. И внимание! Иголками от 5-миллилитровых шприцов, которыми колола пятку, вместо маленьких, специальных, идущих в комплекте с самим глюкометром. Сахара – 3,9-4,1. Малыш орал так, что я не знала о наличии таких вокальных способностей у него. То есть, наблюдая тут, в специализированном отделении, каждые 3-4 часа будут колоть такой иголкой пятки??? А под ногти загонять не будут??? Я вскипела и набрала Ленке, своей акушерке. Рыдаю и прошу прийти, не могу собраться и решить, как правильно поступить. Почти мгновенно прилетает наша «мама» со специальными иголками для глюкометра. Позвонив ее московской коллеге, грамотному и опытному врачу-неонатологу, решаем уходить из этого отделения. Иду в ординаторскую и заявляю о решении, прошу бланк для добровольного отказа от местного лечения. Тут местные неонатологини как коршуны на меня набрасываются и пытаются не убедить в опрометчивости решения, а именно обвинить в его фатальной ошибочности. Строго заявляю, что мое решение не подлежит обсуждению, прошу написать выписку и ухожу в Мишке в палату. До того встретила в коридоре офтальмолога вчерашнюю, она обещала зайти и взглянуть на глаза. И она пришла, сказала, что претензий нет, могу долечивать дома, антисептиком и мазью.
Хочу сказать, что коршунам запугать меня-таки удалось. Они сунули утренний анализ крови, который брался натощак малышу после перерыва в 4 часа между кормлениями. И там сахар – 1,2. Это ж кома!
Пришла в палату, выдохнула, кормлю. Думаю. Сохранять самообладание сложно. Слышу шаги в наши апартаменты. Чьи-то кроксы приближались, очередная неонатологиня вновь шла меня пугать. Но возражения, точнее работа с ними у меня была заготовлена. И не ради того, чтобы оправдаться или на кого-то со своих плеч переложить ответственность. Мне важно было впрямь для себя принять верное решение, чтобы не умереть в тревоге дома, если я все же уйду. А именно это мне посоветовала для себя решить московский неонатолог, потому что в остальном кризиса нет.
Врач 4-я неонатологиня пыталась давить на то, что проблема есть и она комплексная, лучше быть под наблюдением. Какое наблюдение «пристальное» у вас тут… Глаза просила сама мать полечить – мой мама; желтуху можно было высвечивать с первого дня – никто не светил. И сейчас, когда с момента получения результата билирубина в 272 прошло 3 часа, а лампа в палату еще так и не приехала. Сахар… Это ранило в самое сердце меня. Почему у ребенка мамы с отягощенным анамнезом по диабету с рождения не взяли кровь на сахар? А, взяв на 4 сутки венозную кровь, в лаборатории (не на глюкометре!) намерили такое значение, какое невозможно намерить? И кто бдит за ребенком? Мама! А эти огромные иглы в пятки… 21 век в нашем Подмосковье. Ужас! Неонатологине ответить нечего на мои возражения. Она просит остаться хотя бы до завтрашнего обеда. Я неумолима. Сама буду мерить сахар. Желтушка преследует от 50% малышей, высветим майским солнцем. Глаза – не придраться. А о маме кто-то подумал вообще? О молоке, пользу которого там все воспевают? Может миф, о том, что нервничать нельзя, а то молоко пропадет вовсе не миф? И не могу сказать, что решение далось мне легко.
Когда за мной приехал муж со средним сыном, мне уже не хотелось фотосессии. Я была заплаканная. Даже с букетом любимых пионов не встала в кадр со своими парнями. Но была счастлива, что я еду домой за каменной стеной.