Сегодня у довольно значительной части населения России, в том числе, некоторых представителей политической элиты, присутствует идеализированное, “романтизированное” представление о царском прошлом страны. Наиболее яркие сторонники “России, которую мы потеряли” (в основном, различного рода монархисты) уверены, что это был исключительно период военных побед, прекрасных балов, изысканных дам, князей, графов и баронов с “рыцарской честью”. Но реальность социальной жизни в царской России была куда менее романтична.
Прежде всего, поклонниками монархии почти всегда опускаются из виду условия жизни основной массы населения, а именно крестьян. Из 60 миллионов населения Российской империи на 1857 год 23 миллиона были крепостными (собственностью помещиков), еще более 23 миллионов “государственными” (в собственности государства) и “удельными” (собственность императорской фамилии). То есть порядка 80% населения были чьей-то собственностью — государства, членов императорского двора и различных категорий дворян. При этом, по большому счету, и правами они обладали аналогичными правам рабов.
Законодательно закрепленное превращение большей части населения в фактически рабов происходило постепенно. В 1649 году произошло знаковое для большинства русских крестьян событие. Царь Алексей Михайлович, сын первого Романова на троне принял так называемое “Соборное уложение”. Согласно этому документу дворяне, помимо различных прочих привилегий, фактически окончательно отменялось правило “Юрьева дня”, существовавшего на Руси с 11 века. “Юрьевым днем” назывался единственный период в году (осенью) когда крестьяне могли уйти от помещика, предварительно выплатив ему все подати.
Также, “Соборное уложение” изменило срок сыска беглых крестьян. Начиная с 1497 года, года принятия указа “о вольных хлебопашцах”, помещик терял права на крестьянина, скрывавшегося более 5 лет. Но теперь, после принятия “Соборного уложения” крестьяне оставались вечной собственностью дворян, где бы они ни находились, и могли быть силой возвращены обратно к помещику по истечении любого срока.
Как минимум до 1861 года, ознаменовавшего частичную отмену “крепостного права”, в России де-факто процветало рабство. Привилегированное меньшинство на протяжении нескольких веков считало подвластное им большинство “недолюдьми”, чем-то средним между человеком и скотиной. Это не могло не сказаться на социальных аспектах жизни.
Согласно тому же “Соборному уложению” помещики имели право наказывать своих крепостных. За что и как именно наказывать — помещики имели право решать самостоятельно. Практиковали преимущественно телесные наказания: порки плетьми, розгами, кнутами, избиения палками. Также, заключали в частные карцеры и тюрьмы, созданные в поместье специально для этой цели. Формально запрещалось только убийство крепостных, но на деле такого рода инциденты почти не доходили до судов, а тем более до реальных наказаний. Так,помещица Белорукова забила насмерть просмоленной веревкой крепостную девочку 9-ти лет. Затянувшееся следствие закончилось закрытием дела без какого-либо наказания для помещицы.
Наказания и издевательства зачастую были обоснованы не провинностями крепостных, а лишь плохим, или наоборот,очень хорошим настроением помещика. Так, помещик Николай Струйский из Пензы собрал в имении целую коллекцию пыточных инструментов, что само по себе не было удивительным. Он прославился «домашним тиром», где его рабы бегали по огороженной территории и крякали как утки, а помещик и его друзья по ним стреляли. Убито или изувечено за время этой “забавы” было около 200 человек.
После принятия закона 1765 года о засчитывании ссыльных в счет рекрутов особенно популярен стал вид наказания в виде отправки на каторгу в Сибирь. Помещики заранее избавлялись от старых и больных, чтобы потом не сдавать в рекруты молодых и здоровых мужчин.
Наиболее известным случаем задокументированных пыток и издевательств над крепостными является случай помещичьей вдовы Дарьи Салтыковой (“салтычихи”) убившей согласно следствию 138 человек, в основном девушек и женщин. Помещица избивала девушек поленом, вырывала волосы, обливала кипятком, морила голодом. По ее приказу прислуга и гайдуки забивали крепостных до смерти, держали на морозе раздетыми. Особенно не любила Салтыкова молодых женщин, в частности забивая до смерти молодых невест.
В общем счете крепостными было подана 21 жалоба, ни одна из которых не получила хоть какого-либо продолжения. Важную роль играли знатные родственники помещицы, в том числе, из императорской фамилии. И только в период царствования Екатерины II делу дали ход (оно было на руку новой императрице в ее противостоянии с московским дворянством)
Вседозволенность в отношении крепостных формировалась в умах дворян с детства. Бесчеловечность к людям, имевшим более низкий социальный статус внушалась дворянским детям как нечто “само собой разумеющееся”. В записках одного из современников эпохи показателен пример наблюдения такого подхода к воспитанию:
«После обеда полягутся все господа спать. Во все время, пока они спят, девочки стоят у кроватей и отмахивают мух зелеными ветками, стоя и не сходя с места… У мальчиков-детей: одна девочка веткой отмахивала мух, другая говорила сказки, третья гладила пятки. Удивительно, как было распространено это, — и сказки и пятки, — и передавалось из столетия в столетие!
Когда барчуки подросли, то им приставлялись только сказочницы. Сидит девочка на краю кровати и тянет: И-ва-н ца-ре-вич… И барчук лежит и выделывает с ней штуки… Наконец молодой барин засопел. Девочка перестала говорить и тихонько привстала. Барчук вскочит, да бац в лицо!.. „Ты думаешь, что я уснул?“ — Девочка, в слезах, опять затянет: И-ва-н ца-ре-вич…»
Другой пример: вдова-помещица решила, что для того, чтобы воспитать в малолетнем сыне задатки гусара, ему необходимо готовится к строевой подготовке стояв четверть часа каждый день в специально оборудованном деревянном приспособлении. Видимо, чтобы хоть как-то себя развлечь, молодой дворянин плевал в лицо и кусал руки крепостной девушке, которая обязана была держать его за руки на протяжении всей процедуры. Также, мать юного помещика сгоняла крестьянских детей, а ее сын бил прутом тех из них, кто недостаточно усердно перед ним маршировал.
