Советская пропаганда была агрессивной, навязчивой, нередко абсурдной и парадоксальной. Чего стоит только лозунг: Россия – родина слонов! Впрочем, до идиотизма нынешних «аналитиков» ей было как от забора до обеда. Трудно представить бодрую передовицу столетней давности: «Сегодня распахнулись гостеприимные ворота Соловецкого лагеря, где нашим бывшим врагам предстоит долгий, но светлый путь переосмысления жизненных ценностей, вступление в дружные ряды трудового народа»… Или так: «Поставленная партией задача перековать мечи на орала отныне будет решаться во всесоюзном масштабе на Соловецких островах, где долгий полярный день и короткие белые ночи позволят в кратчайший срок осознать недобитому белогвардейскому отребью масштаб и величие задач, стоящих перед первой в мире Страной Советов, влиться в единый строй мирных граждан – борцов, патриотов, строителей коммунизма»…
Впрочем, слоган «Россия – родина СЛОНов» в таком написании совершенно справедлив. Соловецкие лагеря особого назначения (кстати, изначально «концентрационные» – потом двусмысленное словечко затерялось в череде репрессий) были действительно «опытным образцом», на котором совершенствовалась всеядная машина ГУЛага. Символично, что под конец СЛОН был официально переименован в СТОН: Соловецкую тюрьму особого назначения.
История зловещего «острога» началась 6 июня 1923 года, когда на архипелаг была доставлена первая партия заключённых. Хотя нет, первым известным соловецким узником был бывший настоятель Троице-Сергиева монастыря Артемий, сосланный в Соловки Иваном Грозным. Начальствовал в далёкой северной обители тогда игумен Филипп, будущий митрополит-мученик, борец с опричниной, автор «филькиных грамот». Артемий оказался единственным, кому удалось успешно сбежать из соловецких застенков (возможно, не без помощи Филиппа: сосланный «за ересь» бывший игумен выбрался в Литву, где стал ярым проповедником православия). Из монастырской тюрьмы, где отбывали чаще всего пожизненные сроки недруги Петра, последний кошевой Запорожской сечи, два родственника Пушкина, крепостной, кастрировавший себя и барина из религиозного фанатизма на равнее с крестьянином, который «вообще ни во что не верит», выйти на свободу удавалось единицам. Один бунтарь был очень целеустремлённым, но невезучим: сперва он выломал кованые решётки на окне, в другой раз сделал подкоп… и оба раза лодку с беглецом течение прибивало назад к острову. Тюрьму при монастыре ликвидировали лишь в 1903 году. С грустной ухмылкой можно констатировать: свято место пусто не бывает!
После 1917 года на Соловках действовал небольшой военный лагерь, организованный белогвардейцами и интервентами. Монастырская жизнь наполнилась смутой: обитель спешно покидали толстосумы с золотишком из келарской палаты, велись неканоничные (но как иначе «на оккупированных территориях»?) выборы настоятеля… С приходом большевиков появилась вывеска нового юрлица: «Совхоз Соловецкий». Следом нагрянули многочисленные комиссии по реквизиции церковных ценностей, сдерживать аппетиты которых была призвана тогда ещё весьма могущественная комиссия Петра Барановского по сохранению культурного наследия.
Первым начальником СЛОНа стал Александр Петрович Ногтев – бывший чапаевец, за боевые заслуги удостоенный высшей на тот момент награды – ордена Красной Звезды. Человек смелый (сам управлял гидросамолётов и выбрался из безнадёжного ледового плена), с явными лидерскими и организаторскими способностями.
Впрочем, малограмотный, сильно пьющий, а если судить по фото – типичный уголовник. «На Соловках все называли его палачом», – писал эмигрант Мальсагов. Забавный персонаж: в Штатах он позиционировал себя в качестве узника, которому удалось совершить побег с Соловков. На самом деле сбежал он из Кемперпункта, то есть с материка, где составлялись этапы для отправки на Соловки. Если туда Ногтев и наведывался, то, вероятно, в администрацию по хозяйственным делам, так что характеристика Мальсагова основана либо на собственной фантазии, либо со слов тех, кто шёл на второй срок или отправлялся через пересылку с Соловков в другие лагеря.
А Ногтеву досталось «шубутное» хозяйство. На архипелаге продолжал функционировать монастырь (он, насколько можно судить по открытым источникам, официально не был упразднён, а тихо «канул в Лету» к началу 1930-х), требовались метеорологические наблюдения, музеефикация, срочная консервация зданий, обеспечение охранников и сидельцев питанием (навигация закрыта с середины октября до конца мая), условия для вольнонаёмных специалистов и родственников заключённых (свидания тогда ещё не были запрещены). В замкнутом «коллективе», в царстве вшей, цинги, эпидемий, холода и недоедания ждать бунта приходилось как от «клиентов», так и от соратников – проштрафившихся красноармейцев (нынешних вохровцев, а в недавнем прошлом мародёров и насильников), озлобленных на весь мир, поломанных в жерновах Гражданской войны.
Есть свидетельства, что Ногтев мог самолично застрелить кого-то из вновь прибывших для острастки прочих: с бодуна его выбор, если верить сохранившимся воспоминаниям, падал на сильных верой и могучих телосложением бывших священнослужителей, которые могли сплотить вокруг себя сокамерников, окончательно не впавших в отчаянье. В 1928 году Соловки посетила комиссия по расследованию «списочного» расстрела, жертвами которого стали 50 заключённых. Кстати, это единственное документально подтверждённое «мероприятие» такого рода: расстреливали, как правило, за «саботаж», а подавляющее большинство в массовых захоронениях составляли жертвы голода, болезней, тяжёлого физического труда, блатных разборок с поножовщиной.
Кстати, именно Ногтев применил впервые порочную практику, при которой осуждённые на небольшие сроки по общеуголовным статьям могли ради УДО и увеличенной пайки становиться надзирателями. Этот контингент был самым жестоким и беспринципным: при уличении в «сочувствии» их безжалостно ставили к стенке чекисты, в уголовной среде они числились предателями воровских понятий – при опале со стороны лагерного начальства их ждало «перо под ребро» от сокамерников, либо заслуженное место в касте опущенных. Хотя и это для Соловков было не впервые. Ранняя монастырская легенда повествует об основателях обители Савватии и Германе. У них не было «владельной грамоты» на землю от Великого Новгорода, и на островах решил поселиться карельский рыбак с женой. Во время промысла «два ангела» отдубасили жинку прутьями «в знак того, что остров должен безраздельно принадлежать монахам». Мериться силой с «горячим финским парнем» крылоруким показалось «не с руки», а смиренные монахи, разумеется, вообще были не при делах. Или в XVII веке царский воевода Мещеринов, захвативший неприступную крепость благодаря изменнику из братии, поливал водой на морозе монахов до звонкой корочки, отказывавшихся принимать Никоновские реформы, и сбрасывал в ров (так что фашисты, издеваясь над генералом Карбышевым, были спонтанными плагиаторами или знатоками того, что, если верить экранным аналитикам, «нельзя переписывать»).
И всё же Ногтев вошёл в историю отнюдь не мальсаговским «палачом». На оторванном от цивилизации острове ему удалось создать полноценное микрогосударство (не зря над Никольскими воротами был растянут транспарант «Здесь власть не советская, а соловецкая». Для неприспособленных к физическому труду осуждённых по 58-й статье создавались условиях, максимально приближённые к воле (по крайней мере, в реалиях советской действительности). Они содержались отдельно от уголовников, обучали грамоте детей лагерного начальства. Соловецкое общество краеведения вело научную переписку с отечественными и зарубежными институтами, звероферма акклиматизировала завезённую из Канады ондатру, действовала ферма по разведению чернобурых лисиц. В лагере работали музей и театр, издавался журнал, подписка на который была свободной на всей территории Советского Союза. Более того, оказавшиеся в неволе учёные порой даже получали для исследований краткосрочные командировки на материк.
Лагерь нуждался в максимальном самообеспечении. Уже в 1920-х здесь появилась узкоколейка и началась промышленная добыча торфа из многочисленных болот. Были восстановлены кирпзавод, пилорама, сельское хозяйство (честно говоря, не знаю про морской рыбный промысел). Но очередной виток истории, «закручивание гаек», коллективизация, индустриализация… Неподалёку закипела великая сталинская стройка: Беломоро-Балтийский канал. Соловки явились базой эффективного использования рабского труда. Принцип «Мы за ценой не постоим» в этих же краях пару сотен лет назад использовал Пётр I, сооружая Осудареву дорогу, куда сгоняли насильно крестьян, приписанных к монастырским вотчинам. Заключённые, которых уже не вмещал маленький северный архипелаг, приносящий мизерный вклад в экономику и процветание Великой Свободной, были переброшены сюда и далее: в Коми на лесоповал, в Колыму на золотые прииски.
К началу 30-х Ногтева сменили профессиональные чекисты, при которых вольница типа журнала-музея-театра свелась на нет, зато был организован всесоюзный показушный визит Максима Горького с дифирамбами ГУЛагу, в 1937-м вроде как по ошибке расстреляли учёного с мировым именем Павла Флоренского, а осенью 39-го «лавочку» тихо прикрыли: лесодобыча уже была поставлена на широкую ногу в Архангельске и Петрозаводске, страна готовилась к нападению на Финляндию, и очаг потенциальных изменников-перебежчиков надо было срочно удалять с приграничных территорий. Страшилки из самого известного произведения про Соловки имеют отношение именно к позднему лагерному периоду, но относиться к ним следует осторожно (примерно как к воспоминаниям «очевидца» Мальсагова): делить на три, а то и на десять. Два административных здания Соловецкой тюрьмы, на фундаменты которых пошли старые монашеские надгробия, служат поныне: в одном из них размещается поселковая школа, в другом – больница. Сам Ногтев в конце 30-х получил небольшой срок за какие-то проступки в лесопромышленной сфере, но, отбыв наказание, вернулся в Москву, где тихо умер и нашёл последний приют на Ваганьковском кладбище.
Предвестником лагеря на Соловках стал грандиозный пожар, испепеливший монастырь в первых числах июня 1923 года. Валунные стены и толстые кирпичные кладки храмов, служебных построек, жилых корпусов не пострадали – они уже выдерживали осаду Мещеринова при Алексее Михайловиче и бомбардировку английских фрегатов при Николае Палке в ходе Крымской войны. А вот деревянные перекрытия и позолоченные купола сгорели напрочь: монастырь, некогда подвижнический, своенравный, поражавший величием человеческих замыслов, воли, труда… но пресытившийся, облаголепившийся, ставший золотым прииском средств паломников и богомольцев, – был в буквальном смысле обезглавлен. Эзотерики находят в этом мистический смысл и считают пожар символичным очистительным огнём, который слизал фальшивые цацки, обнажив монументальную суть.
Забавно, что в начале 1990-х, когда с Соловков попросили воинскую часть (из-за которой архипелаг числился погранзоной, и посещение было ограниченным), бойцы Северного флота (вернее, несколько пьяных морячков-срочников) спалили главную казарму – бывшую Преображенскую гостиницу, построенную в гавани Благополучия под стенами Кремля ещё при Петре I(кирпичные стены, сложенные не гасторбайтерами, уцелели). Музей тогда вёл масштабные реставрационные работы: были восстановлены по археологическим исследованиям старинные, покрытые лемехом, купола и кровельные кокошники храмов. С колокольни зачем-то сняли сваренную из арматуры пятиконечную звезду – свидетельницу страшной эпохи в биографии архипелага (хорошо хоть, не переплавили, а разместили в экспозиции). Заданный Андреем Макаревичем в песне вопрос: «Какой из двух музеев нам важней?» – поныне остаётся открытым. А тогда шла грандиозная, вызванная Гласностью, трепология о возрождении традиций, мантрой звучало заклинание о недавнем советском прошлом: Это не должно повториться! Одновременно под высосанными из пальца предлогами вроде пожарной безопасности в Москве, Архангельске и даже на самом архипелаге пытались закрыть организованную фотографом Юрием Бродским выставку, посвящённую трагедии ХХ века (сегодня вызывает умиление: у страшных, всемогущих советских чинуш не получался такой простой и обыденный фокус). У государства, обескровленного внутрицэковскими интригами и Афганской авантюрой, средства исчерпались прежде всего на культуру. Первые новоявленные монахи тужились под шумок прибрать весь архипелаг к рукам (помешал им столь же комичный и загребущий фермер, претендовавший на организацию в островных границах исторического совхоза). Потом были возвращены из Ленинградского музея атеизма (Казанского собора) мощи Зосимы и Савватия в сопровождении патриарха Алексия. Потом музей и церковь долго учились делить дотации и прибыль от туристов и паломников… «Нещадному порицанию» подвергались художественные фотосессии с элементами эротики и демонстрация модных коллекций на фоне «умытых кровью» северных пейзажей и памятников старины. В 2001-м входной билет на территорию кремля заставили приобрести Ирину Хакамада (у нормальных людей это вызвало недоумение, но музейный охранник был поощрён за бдительность). Не так давно обитель удостоилась визита патриарха Кирилла. Если у его предшественника в 1991-м мне удалось лично получить благословение и поцеловать руку (в храм был открыт доступ для всех желающих, на входе не то что металлоискателя, но даже «вежливых» прощупальщиков не стояло), нынешний поездку совершал на бронированном автомобиле, который по завершении программы увёз для дальнейших турне (логично: по Соловкам на «Аурусе» далеко не уедешь, да и с запчастями туго). В бывших монашеских кельях и бывшем музейном общежитии Новобратского корпуса установили финскую сантехнику, на Секирной горе маяк подключили к подаренным финнами солнечным батареям. Светится он по инерции, в память об отважных мореходах: навигация давно переведена на GPS, и, по крайней мере до наступления эры глобального импортозамещения, ламповое оборудование имеет лишь историческую ценность. Приток туристов с богомольцами достиг позднесоветского максимума: 20-30 тысяч в сезон. Но что интересно: до восстановления гостиницы петровской эпохи у нынешних «смотрящих» от культуры и церкви денег по-прежнему нет.
Зато День политзаключённого 30 октября последние годы никак не втискивается в плотную новостную повестку российских телеканалов. Митинги и шествия у Соловецкого камня в Москве сперва прекратились в связи с пандемией, потом кремлёвским агитаторам за ними стала мерещиться иноагентская тень… Про юбилей Соловецких лагерей от ура-патриотов сегодня можно ждать разве что очередную дискуссию на тему солженицынского «Архипелага» применительно к школьной программе и актуальности романа в контексте патриотического воспитания, борьбы с чуждыми нетрадиционными ценностями, «продиктованной жизнью и многовековым историческим опытом» преемственностью духовных скреп…
Павел Рожин
Иллюстрации из открытых источников (найдены через сервис «Яндекс Картинки»)
Читайте, комментируйте, подписывайтесь!
При перепечатки указание авторства и ссылка на «Волхов-Тракт» обязательны!