Биография Виссариона Григорьевича Белинского вполне достойна экранизации. Получился бы фильм в стиле нуар или даже голливудский триллер. И в этом нет ни грана фантазии.
Сам Белинский позднее опишет зарю своей жизни так: «Мать моя была охотница рыскать по кумушкам; я, грудной ребенок, оставался с нянькою, нанятою девкою; чтоб я не беспокоил ее своим криком, она меня душила и била. Отец меня терпеть не мог, ругал, унижал, придирался, бил нещадно и ругал площадно — вечная ему память. Я в семействе был чужой».
Видимо, поэтому критик говорил, что завидует людям, которые будут жить в 1940 году. И год-то он выбрал симптоматичный! На его родине, которая стала называться СССР, на экраны вышел фильм «Подкидыш», заканчивается война с финнами, Меркадер убивает в далекой Мексике Троцкого, Гитлер берет Париж, учреждается Сталинская премия по литературе… Ее бы Белинский, живи он в 1940-м, обязательно получил бы!
Он же был революционным демократом, и стал символом революции задолго до революции – для свободомыслящих либералов, как они сами себя называли с подачи коноводов: тут помогли партийные литературоведы, литературоведы в штатском, так сказать: и масон Пыпин, и «Профан»–Михайловский. Об этих «правдорубах» и «борцах» еще вовсю издевался Чехов, описывая кабинет «прогрессивного» мыслителя: «На столе ничего случайного, будничного, но всё, каждая самомалейшая безделушка, носит на себе характер обдуманности и строгой программы. Бюстики и карточки великих писателей, куча черновых рукописей, том Белинского с загнутой страницей, затылочная кость вместо пепельницы, газетный лист, сложенный небрежно, но так, чтобы видно было место, очерченное синим карандашом, с крупной надписью на полях: «Подло!». Тут же с десяток свежеочиненных карандашей и ручек с новыми перьями, очевидно положенных для того, чтобы внешние причины и случайности, вроде порчи пера, не могли прерывать ни на секунду свободного, творческого полета…».
Самовлюбленная пошлость. Это-то как раз простительно. Но самое трагическое - и главное! - в другом: они действительно верили, что делают что-то полезное для России и ее народа. А после революции эти идейные импотенты убегут за границу, оставив народ расхлебывать (на собственной шкуре, заметьте) заваренную ими «прекраснодушную» революционную «кашу».
Большевики оказались умнее в этой революционной борьбе. Они сразу бросили лозунг: фабрики – рабочим, а земля – крестьянам (Ложь, но - прекрасная! И вера в эту ложь - искренняя! С этого начинается многое, в том числе, и любовь). А потом, в 1919 году, Ленин скажет, как отрежет: «Крестьяне далеко не все понимают, что свободная торговля хлебом есть государственное преступление. «Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать» — так рассуждает крестьянин, по привычке, по старине. А мы говорим, что это государственное преступление». И еще Ильич говорил: «суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас… террор и ЧК – вещь абсолютно необходимая».
Но в данном случае Ильич только повторяет зады. Первыми о терроре и насилии, как единственном средстве построить светлое будущее стали говорить в России декабристы и Белинский. «Неистовый Виссарион» писал западнику Боткину: «Я во всем разочаровался, ничему не верю, ничего и никого не люблю, и, однако ж интересы прозаической жизни всё менее и менее занимают меня, и я всё более и более – гражданин вселенной… Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную… Я чувствую, что будь я царем, непременно сделался бы тираном».
Любая революция – это колоссальный взрыв энтузиазма. Это - как весна, первая любовь. Но ведь есть и другие времена года! Чем продолжается нормальная любовь? Браком, семьей, рождением детей, внуков. А если это союз двух представителей ЛГБТ?! А традиционная семья – это бесконечный сериал, вечная «Санта-Барбара», если говорить современными реалиями.
Мудрый Пушкин, например, любил осень. А в этом постоянном нагнетании «весеннего порыва» и кроется, как мне кажется, одна из главных ошибок советской власти. Они все время делали ставку на бесконечный энтузиазм масс: Гражданская война, разжигание мировой революции, индустриализация, коллективизация... Но весна не может быть вечной! Это невозможно и противно человеческой природе. И любовь должна быть обоюдной. А у нас как-то с этим получилось не очень. Прямо скажем: совсем не очень. На смену энтузиазму должно прийти рациональное планирование, создание прогрессивной социально-экономической модели. Ведь был свой китайский шанс! Но нет, мы, как известно, любим трудности преодолевать. У нас даже самое короткое расстояние между двумя точками часто оказывается извилистой линией, а то и вообще - полуокружностью. И в итоге – спад пассионарности в конце 60-х годов, а потом и вовсе крах. Тут можно и нужно вспомнить историю Древнего Рима. Ведь его уничтожили вовсе не Одоакр с Теодорихом. Это только революции можно строить на энтузиазме, великие царства строятся на терпении. Для того, чтобы всё уничтожить под корень достаточно несколько лет и достаточное количество фанатиков, «комиссаров в пыльных шлемах».
А для того, чтобы что-то создать нужны умелые руки, умные головы и десятилетия рутинной и скучной работы. Ни Строгановы, ни Суворовы, ни Морозовы, ни Третьяковы никаких многотомных «трудов» не писали. У них не было на это праздного времени. Писали другие «светочи»: Карлы Марксы, Белинские с Добролюбовыми, Салтыковы-Щедрины, Плехановы и Милюковы. Сразу вспоминается реплика из «Семнадцати мгновений весны»: «Они все фантазёры, наши шефы. Им можно фантазировать, у них нет конкретной работы. А давать руководящие указания может даже дрессированная шимпанзе в цирке». И что получилось в итоге? Если брать в расчет сухой остаток, с точки зрения обыкновенного разумного среднестатистического обывателя – бесконечный сиквел «Шоссе в никуда». Добро пожаловать... в Голливуд!..