“Мёртв! Мертв!” Я дико закричал. “О, нет, конечно, нет ! Ибо мертвые больше ничего не чувствуют — они обращаются в прах — они тлеют — и всё ушло, всё потеряно для них — они больше ничего не сознают — если только, конечно, моя хвалёная философия жизни не была в корне неверной и полностью ложной, и душа мёртвого все еще живет, даже если тело разлагается”.
Священники моей собственной церкви учили меня этому, но я презирал их, как глупцов, слепых и мошенников, которые ради своих собственных целей учили, что люди снова живут и могут попасть на Небеса только через врата, ключи от которых держат в своих руках они; ключи, которые поворачивались только за золото и по настоянию тех, кому платили за богослужения по усопшей душе, — священникам, обманывавшим глупых напуганных женщин и слабоумных мужчин, которые, поддавшись ужасу, внушаемому их жуткими рассказами об аде, и чистилище, отдавали себя, тела и души, чтобы купить призрачную привилегию, которую те обещали. Я не хотел иметь с ними ничего общего — мои знания об этих жрецах и внутренней тайной жизни многих из них были слишком велики.
Мне было приятно слушать их пустые россказни, их тщетные обещания о прощении, которое они не могли дать, и я говорил, что встречу смерть, когда она придет, с мужеством тех, кто знает только то, что для них это должно быть концом всему. Ибо, если эти священники ошибались, то кто был прав? Кто мог бы сказать нам что-нибудь о будущем и был ли вообще Бог? Явно не живые, потому что они только теоретизировали и догадывались, и уж точно не Мертвые, потому что никто из них не вернулся, чтобы сообщить об этом, — и вот я стоял рядом с этой могилой — моей собственной могилой — и слушал, как моя возлюбленная назвала меня мертвым и осыпала её цветами.
По мере того, как я продолжал смотреть, твердая земля становилась прозрачной перед моими глазами, и я уже мог видеть гроб с моим собственным именем и датой моей смерти на нём. И сквозь гроб я увидел белое неподвижное тело, которое я знал как себя, лежащего внутри, — я увидел, к своему ужасу, что это тело уже начало разлагаться и сделалось отвратительным на вид. Его красота исчезла, его черты вскоре никто не узнает. И я стоял там, сосредоточенный, глядя на него сверху вниз, а потом на себя; Я ощупывал каждую конечность, обводил руками каждую знакомую черту своего лица и знал, что я мёртв, и всё же - я жил. Если это была смерть, то жрецы, должно быть, были правы. Мёртвые жили — но где? В каком состоянии? Была ли эта тьма - Адом? Для меня они не нашли бы другого места; Я был так потерян, так вне пределов их церкви, что для меня они не нашли бы места даже в чистилище.
Я отбросил все связи с их церковью. Я так презирал её, полагая, что церковь, которая знала и все же терпела постыдную и честолюбивую жизнь многих своих наиболее почитаемых сановников, не имела права называть себя духовным наставником для кого бы то ни было. Были в церкви и хорошие люди, это правда, но была и эта масса бессовестных злодеев, чьё служение - не более, чем пустая болтовня, не более, чем насмешка. Тем не менее, церковь, заявлявшая, что она является примером для всех людей и хранит всю истину, не изгоняла этих людей, ведущих бесчестную жизнь. Нет, она выдвигала их на еще более высокие почётные должности. Никто из тех, кто жил на моей родине и видел ужасные злоупотребления властью её церковью не усомнится - нация должна подняться и попытаться сбросить такое бремя. Те, кто помнит социальное и политическое положение Италии в первой половине этого века и ту роль, которую сыграла римская церковь в помощи угнетателю, чтобы сбросить оковы, которыми она была связана, и кто знает, как её родной край был пронизан шпионами, — среди священников, равно, как и мирян - когда истинными чувствами страшно было делиться даже с самыми близкими и родными, не опасаясь, чтобы они были преданы огласке сначала священнику, а через того - и правительству - как темницы были переполнены несчастными людьми, да, даже простыми мальчиками, не виновными ни в одном преступлении, кроме любви к их родной земле и ненависти к её угнетателям, — те, говорю я, кто все это знает, не будут дивиться лютому негодованию и жгучей страсти, которые тлели в груди сыновей Италии и вспыхнули, наконец, пожаром, поглотившим веру человека в Бога и в Его, так называемых, Наместников на Земле и, подобно горному потоку, вырвавшемуся из своих пределов, смыли человеческие надежды на Бессмертие, если лишь через подчинение Указам Церкви оно могло было быть достигнуто. Таково было моё противостоятельное и презрительное отношение к церкви, в которой я был крещён, и в этой церкви не могло быть места для меня. Если её анафемы могли отправить душу в ад, то я, непременно, должен был быть там.
И все же, когда я думал так, я снова смотрел на свою возлюбленную, и я думал, что она никогда не смогла бы найти дорогу в ад - даже для того, чтобы искать меня. Она казалась достаточно смертной, и если она преклонила колени у моей могилы, значит, я все еще на земле. Значит, мертвые вообще никогда не покидали земли, а обитали рядом с местами своей земной жизни? С такими и многими подобными мыслями, роящимися в моем мозгу, я стремился приблизиться к ней, к той, которую так любил - но обнаружил, что не могу. Невидимый барьер, казалось, окружал её и удерживал меня. Я мог двигаться с любой стороны от неё, как мне заблагорассудится, приближаясь или удаляясь, но я не мог коснуться её. Напрасны были все мои усилия. Тогда я заговорил — я назвал её по имени — я сказал ей, что я был рядом — что я всё еще в сознании — всё тот же — хотя я был мёртв. Но она, казалось, совсем не слышала и совсем не видела меня. Она по-прежнему плакала грустно и безмолвно — по-прежнему нежно касалась цветов, бормоча себе под нос, что я так любил цветы, и что я, конечно, знаю, что она принесла их для меня. Снова и снова я говорил с ней так громко, как только мог, но она меня не слышала. Она была глуха к звуку моего голоса; она лишь беспокойно шевельнулась и провела рукой над головой, как во сне, а потом медленно и печально ушла.
Я изо всех сил стремился следовать за ней. Напрасно. Я мог пройти всего несколько ярдов от могилы и своего земного тела, и тогда я понял почему. Цепь, наподобие темной шелковой нити, — она казалась не толще паутины, привязывала меня к телу; никакая моя сила не могла разорвать её; когда я двигался, она растягивалась, как резинка, но всегда возвращала меня назад. Худшее было в том, что теперь я стал сознавать, что тление этого разлагающегося тела воздействует на мой дух, как отравленный член тела действует страданием на весь организм на земле, и новый ужас наполнял мою душу.
Затем голос какого-то величественного существа заговорил со мной во тьме и сказал: “Ты любил это тело больше, чем свою душу — смотри же, как оно превращается в прах, и узнай, чему ты так поклонялся, служил и за что так цеплялся. Знай, каким тленным оно было, каким отвратительным оно стало, и взгляни на свое духовное тело и увидишь, как ты морил голодом, теснил и пренебрегал им ради удовольствия тела земного. Смотри, какой бедной, отвратительной и уродливой, твоя земная жизнь сделала твою душу, которая бессмертна и божественна и пребывает вечно”.
И я посмотрел и увидел себя. Как в зеркале, поставленном передо мной, Я видел себя. Ужас! В этом не было сомнения, но, о! я так ужасно изменился, стал так гнусен, так полон низости; теперь я казался таким отвратительным во всех чертах, что даже фигура моя была изуродована. Я в ужасе отпрянул от своего проявления и молился, чтобы земля разверзлась перед моими ногами и скрыла меня ото всех глаз навеки. Ах! никогда больше я не воззову к своей любви, никогда больше не пожелаю, чтобы она меня увидела. Лучше, гораздо лучше, если она будет думать обо мне, как о мертвом и навсегда ушедшем от неё. Лучше, чтобы она помнила обо мне только таким, каким я был в земной жизни, чем когда-либо знать, как ужасна была эта перемена, как ужасна была моя настоящая сущность.
Увы! Увы! Мое отчаяние, моя тоска были чрезвычайно велики, и я дико вскрикивал, и бил себя, и рвал на себе волосы в диком и страстном ужасе перед собой, и когда моя страсть изнурила меня, я пал без чувств и без сознания.
- * * * *
Я вновь проснулся, и снова меня разбудило присутствие моей любви. Она принесла больше цветов и, кладя их на мою могилу, прошептала обо мне ещё больше ласковых, нежных слов. Но я более не стремился заставить её увидеть меня. Нет, я отшатнулся и попытался спрятаться, и сердце мое ожесточилось даже к ней, и я сказал: “Лучше пусть она плачет о том, кто ушел, чем знает, что он ещё жив”, и я отпустил её. И как только она ушла, я отчаянно кричал ей, чтобы она вернулась, вернулась любым путем, чтобы хоть как-то узнать о моём ужасном положении, а не оставлять меня в этом месте в одиночестве. Она не слышала, но чувствовала мой зов, и вдалеке я видел, как она остановилась и полуобернулась, как бы возвращаясь, потом снова прошла и оставила меня. Дважды, трижды она приходила снова, и каждый раз, когда она приходила, я чувствовал такое же отвращение от приближения к ней, и каждый раз, когда она уходила, я чувствовал то же дикое желание вернуть её и удержать рядом с собой. Но я больше не звал её, ибо знал, что мертвые зовут напрасно: живые их не слышат. И для всего мира я был мертв, и только для себя и своей ужасной судьбы я был жив. Ах! теперь я знал, что смерть — это не бесконечный сон, не спокойное забвение. Лучше, гораздо лучше, если бы это было так, и в своем отчаянии я молился, чтобы это полное забвение было даровано мне, и пока я молился, я знал, что этого никогда не будет, ибо человек есть бессмертная душа, и добро или зло, счастье или горе, живёт вечно. Его земная форма тлеет и обращается в прах, но дух, который есть истинная суть, не знает ни тления, ни забвения.
С каждым днём — ибо я чувствовал, что дни проходят, — с каждым днём мой разум пробуждался всё больше и больше, и я видел всё яснее и яснее, что события моей жизни проходят передо мной длинной вереницей, сначала смутные, а затем постепенно усиливающиеся и более ясные, и я склонил голову в тоске, беспомощной, безнадежной тоске, потому что я чувствовал, что теперь должно быть слишком поздно, чтобы отменить даже одно единственное действие.
[Продолжение следует...]
Если вам понравился данный материал, то в качестве благодарности, и при желании, вы можете помолиться за всеобщее благо или сделать любое доброе дело на своё усмотрение,
C любовью, 🍯❤️Нектар Для Сердца
Инстаграм | Pinterest | Yandex Zen | YouTube | Блог | Telegram
Проект 🌟 Курс Чудес Нектар
YouTube | Instagram | Telegram
#саморазвитие #духовноеразвитие #эзотерика #жизньпослесмерти #пробуждение #осознанность #духовныекниги #книгипосаморазвитию #расширениесознания #трансформация #духовныйпуть #путьдомой #нектардлясердца