letsgophotos. ru позаимствовано
Любому ребёнку, чтобы вырасти самодостаточным и жизнерадостным человеком, нужен в жизни сад. А лучше сад с огородом. И надо, чтобы ребёнок там проводил большую часть своей жизни. Это будет сделать совсем не трудно. Это пойдёт само собой. Сначала я любила возиться в саду летом. У меня там находилось очень много дел. Можно, например, стоя в густых зарослях малины, поедать прямо с дерева сладкие розовобокие персики. Благо персик растёт прямо в малине и его ветви с тяжёлыми пушистыми плодами опустились низко-принизко. Можно запросто съесть десятка два медовых плодов, задумчиво очищая кожуру на землю. Ешь персики, а глаз высматривает крупную сочную малину. Её тоже полно. Она даже просто осыпается на землю и тут её радостно поедают муравьи, наверное, для них это манна небесная. Главное, так спокойно и неторопливо больше персиков нигде не поешь. Тебя почти не видно из-за высоких кустов малины и никто не знает, где ты. Знают только пепельные лёгкие стрекозки, которые ловятся легко. Вот синих чутких стрекоз поймать сложно, за ними надо ещё поохотиться. А эти серые садятся так рядом, так близко, но тебе пока не до них. Ты даже не обращаешь внимания на роскошных радужно-коричневых бабочек, всполохом мелькающих в малине. Идёт сладкая тайная трапеза. Персиковый сок течёт прямо по рукам и голому животу, который постепенно надувается от съеденных персиков. Наконец, заев напоследок персик малиной, вываливаешься из колких зарослей. Теперь помыть руки в арычке, в котором всегда струится вода. Её сейчас немного, много бывает, когда отец поливает огород. Он, как аксакал, ходит с кетменём вдоль арыка и открывает или, наоборот, закрывает пластом земли арычки поменьше, ведущие на грядки помидор или баклажан. Вот баклажаны - мои любимцы. У них такие кокетливые, в кудряшках, зелёные шляпки! Сами баклажаны толстые и важные, масляно лоснятся иссиня-фиолетовой кожицей. Они обожали лежать, наклонив куст, на мягкой сочной траве, ковром стлавшейся по грядке. Её, эту травку, цветущую мелкими фиолетовыми цветочками во время прополки я не выпалывала, говоря, что на ней спят баклажаны. И отец понимал меня и никогда не ругал. Да и пололи мы, дети, очень редко. Это было скорее забавой, чем работой. Просто отец успевал прополку делать сам. Главное, я не помню его согбенным над грядками. Вот как плёл вручную из проволоки новую сетку-забор помню, как поливал, помню, а как и когда полол - нет. Он так возился с огородом, что казалось, что он тоже играет. Когда отец открывал для полива главный арык, вода шумела водопадом, и от этого шума ликовал весь огород. Ещё бы! После жаркого летнего дня сейчас всё попьёт прохладной воды! После полива в саду-огороде упоительно пахло мокрой землёй, и весь он лежал в какой-то приятной истоме. Я очень любила топтаться рядом с отцом, когда он поливал огород. Однажды он щедро залил посадки молоденьких деревьев белой сливы. Деревца стояли в воде и отражались в ней, а я сидела прямо у воды и представляла, что я дед Мазай и плыву спасать зайцев.
А рано утром, пока солнце бывает не таким горячим, можно взять ломоть хлеба и солонку и пойти на помидорные грядки. Помидоры у отца росли шикарные. И бычье сердце, и просто розовые, и оранжево- жёлтые, сладчайшие! Высокие ( или они мне казались высокими?) аккуратно подвязанные к толстенным палкам – опорам, кусты стояли по краю прохладных глубоких и нешироких междурядий. И листва, и сами помидоры были чистыми, как после дождя. Садишься между кустами и, выбрав огромный синьор-помидор, ешь его, щедро посыпая солью и, обязательно вприкуску с хлебом. Ешь опять же неторопливо, обливаясь соком и беспечно глядя в голубое, безмятежное небо, с белыми пушистыми редкими облачками. Более вкусных помидоров, чем помидоры из отцовского огорода, есть мне в жизни не приходилось.
Но было у меня в этом саду-огороде потайное место. Это большая моя любимица-вишня, росшая в самом конце сада. Она была высокая и состояла из трёх стволов. Главный ствол имел много развилок, одна из них стала моим гнездом. Я залезала на вишню, добиралась до этой уютной и удобной развилки и садилась в неё как в кресло. С высоты вишни я видела просторы и дома, видела другую улицу. Я залезала в своё вишнёвое гнездо для настроения. Сердце замирало и трепетало, когда вишню раскачивал ветер и тогда её красивые и густые ветви были моим парусом. А когда чувства переполняли меня, то я пела. Пела тоненьким голоском и никого не стеснялась. А кто меня видит? Кто-то поёт, а девочки-то и нет. Меня заботливо скрывали ветки моей любимицы. Вишня щедро кормила меня своим урожаем. Ягоды были очень крупные, и я могла есть исключительно сладкие, спелые, чёрного цвета, потому что собирала их почти у вершины, а ветви дерева буквально подсаживали меня к самым сладким ягодам или протягивали их сами. Пройдёт много лет, и на этом участке нашего чудного огорода-сада чужие люди будут строить дом. Вырубят всё, но оставят вишню, и я уже взрослая женщина буду однажды смотреть на неё через чужой забор. И она тоже встрепенётся, вся задрожит, она узнает меня, мы тоскуем друг без друга…
Под вишней росли изумрудные ажурные кусты полыни, а мне казалось, что это еловый лес и в нём очень легко заблудиться. Мне представлялось, что там где-то ходит Пьеро в поисках своей Мальвины. Таким же лесом я воображала нашу малину, возле которой на покрытой мхом лужайке, строила из глины кукольный домик для Мальвины. Отец соорудил для нас, своих дочек, просторные качели, которые могли возносить нас до небес. Были качели очень крепкие и на них без опаски могли кататься и взрослые люди. Вообще, мой отец делал всё очень основательно и крепко. Мама всегда говорила, что после него гвоздь не перебьёшь – просто не вынешь. Почему-то из всех сестёр на этих качелях часто каталась я и очень их любила. Я на них, взлетая немыслимо высоко, так много спела песен, что соседи искренно удивились, когда после окончания школы я не пошла в певицы, а пошла в педагогический.
Обожала я наш сад и весной, когда буйно цвели деревья! Яблони в цвету – это картина из рая. Персик красовался бесподобным, нежно-розовым цветом, гроздья сирени, заставляли плакать от невыразимого счастья жить, лунные ночи с кружевными тенями от деревьев в саду завораживали и погружали в безмятежное дремотное состояние… Пение птиц сопровождало меня и в дни экзаменов в школе, потому что я, сидя за нашим круглым столом под яблоней, обкладывалась книгами и могла часами заниматься в моём любимом саду. Ещё у меня был маленький стульчик и, выбрав в библиотеке интересную книгу, я утаскивала её и стульчик в любое понравившееся место в саду-огороде и, спрятавшись от посторонних глаз, читала, читала, читала. Где-то на улице кричала детвора, играли в «выбивалы» и «третьего лишнего», «пятнашки», а я читала. Отец иногда подходил ко мне и предлагал:
- Шла бы побегала с девчонками, горбишься над книгами, - но, всё-таки довольно хмыкнув, уходил.
От соседей наш огород отделялся забором, сплетённым отцом из веток деревьев, и аллейка, получившаяся из посаженных у арычка наклонившихся крон ряда слив и этим забором, стала моим вторым излюбленным местом в нашем саду. Длинная и густая аллейка давала упоительную тень в жаркий день, а вечером расцвечивалась розовыми лучами заходящего солнца, и тогда воздух в ней становился золотисто-мерцающим. А трава у плетённого забора светилась нежнейшей зеленью. До сих пор я томлюсь сердцем, глядя на картины Куинджи. Они как будто списаны с моей аллейки. Вот, когда я уставала читать сидя, то медленно ходила по этой аллейке и на ходу читала «Войну и мир». Плакала и восхищалась, удивлялась и сердилась. Обняв книгу, ходить и читать, при этом разговаривать с героями, размышлять, глядя на великолепие летнего вечера – что может быть лучше для взрослеющей девочки? Но это уже будет позже. А пока мне исполнилось восемь лет.
Мой день рождения совпадал с первыми поспевшими вишнями. Это было время наступивших каникул, и я с утра была в своём любимом гнезде. Вдруг увидела своих родителей, которые подошли, о чём-то говоря, к вишне, я же сидела затаившись. Они тоже не обращали на меня никакого внимания, хотя я понимала, что они меня заметили. Долго играть в партизанку я не смогла и быстро спустилась с дерева. Взглянув на меня, родители продолжали разговор. Я посопела и не выдержала:
- А у меня сегодня день рождения! – радостно сообщила я.
- Да неужели?? – удивился отец и подмигнул маме.
Я даже успела обидеться. Надо же – забыли! Или не знали? Отец, слушая мать, собирал в ладонь вишни. Снизу они были не очень спелые. Ярко-красные они ещё кислили, и поэтому, отец, привстав на цыпочки, старался достать вишни слаще. Потом он спросил:
- Так говоришь день рождения у тебя? Ну, на тебе тогда подарочек! – и, взяв мои маленькие ладошки, насыпал в них щедрую пригоршню вишен.
Я в недоумении смотрела на вишни. Ничего себе подарок! Да я эти вишни ела целое утро и соберу их гораздо слаще и чернее почти у верхушки! Тоже мне подарок! А отец смотрел на меня так ласково и так хитро, что я вздохнула и подумала, что ну, и ладно. А после обеда отец повёл меня в магазин обуви на улице «Сайрамской». Я так любила бывать в этом замечательном магазине, там было много разных туфелек и с пряжками, и с пуговками и там так хорошо пахло новой обувью! Но бывала я в этом магазине очень редко. Обычно отец покупал обувь по картонке, на которой были обведены наши ножки. Так он покупал обувь всем нам, а нас у него подрастало шестеро. Сегодня же мы долго выбирали. Отец надевал на ногу туфельку, выбранную мной, и строго спрашивал:
- Ну, что? Не жмёт? Смотри, а то потом будут мозоли.
Он брал в свои большие руки мою ногу в туфельке и сам проверял впору ли. Мы перемеряли много туфелек, что само по себе уже было праздником. И, наконец, выбрали одни. Я не помню их цвет, помню, что они застёгивались на пуговки. Вот это был царский подарок. Домой я бежала за отцом вприпрыжку. Он всегда ходил быстро и широко, как Гулливер. Туфельки лежали в коробке, и её нёс отец. Мне не хотелось их быстро пачкать. Прошло уже много лет. У меня выросла певунья-внучка, Викуша качалась на качелях, построенных сыном, она играла в куклы в разноцветье моих клумб и грядок, мы с ней прятались в малине и объедали ягоды, я счастлива, что и у неё в жизни есть свой сад-огород, правда, папин был роскошнее. Но почему, почему я неизменно плачу, вспоминая ту отцовскую пригоршню вишен и запоздало понимая, что лучшего подарка в жизни у меня не было и не будет? И ещё. Туфельки я почти не помню. А руки отца с маленькой синенькой буковкой «К», что означало Коля, так звали моего отца и сбитым ногтём на большом пальце я помню всю жизнь. Родные руки моего сильного отца, протягивающие мне пригоршню вишен…