Найти тему
Алексей Лебедев

Из рассказа "Эрмитаж. Про обучение Бобика"

В начале лета 1915 года Саша пригласил Бобика в голубую гостиную для разговора. Они сели напротив друг друга на стулья эпохи Анны Иоанновны с высокими спинками. Саша пускал кольца дыма.

– Хочешь поехать со мной в долгое путешествие?

– Только мы вдвоём?

– Да, я должен на несколько недель удалиться в Эрмитаж, около Рыбинска, для упражнений (Exerzitien). Я не против, чтобы и ты познакомился с Эрмитажем и принял участие в обучении.

– А мама не поедет?

– Нет, это чисто мужское занятие. Эрмитаж – это убежище, и наш предок Иван Петрович Челищев Красносельский так постановил, что дом может быть использован только с целью медитации. До сего времени ни одна женщина рода Челищевых на переступала порога этого дома.

– А что подразумевается под обучением?

– Это духовные упражнения. Ты ведь уже постился в Великий Пост? Ну так это тоже духовное упражнение. А то, что делается в Эрмитаже, это продолжение. Происходит развитие индивидуальности. Открываются в самом себе и вне себя настоящие чудеса.

– Ты будешь руководить моим обучением?

– Нет, нами будет руководить мой мастер, наш родственник Николай Бутурлин, мудрец и высокий посвященный.

Бобик был очень взволнован этим предложением, он уже кое-что слышал об этом таинственном замке от мамы.

– Конечно, я с радостью поеду, ведь я всё это время проведу с тобой!

– Мы будем там вместе, но каждый будет жить своей жизнью. Мы будем нуждаться там в тишине и собранности.

Ядвига уже знала о замысле. Она, улыбнувшись, благословила Бобика на это приключение. Теперь нужно было сообщить об этом Алёше. Сначала Бобик хотел поделиться с ним радостью, которая его переполняла, но потом загрустил оттого, что он бросает друга одного. Ведь его, несомненно, огорчит, что он не сможет принять участие в такой поездке. Он нашел Алёшу в парке на скамейке около толстого старого дуба. Сердце Бобика билось учащенно. Что он должен сказать? Он сел рядом и молча уставился в пространство.

– Что тебя гнетёт? – спросил Алёша. – Ты такой притихший.

– Я рад и грущу. Радостно-грустный, так сказать. Я тебя покину на несколько недель.

– Они собираются послать тебя в интернат или в пажеский корпус?

– Нет, мы вдвоём с Сашей отправимся в Эрмитаж.

– Эрмитаж, – произнёс Алёша задумчиво, – Пожалуйста не грусти, я приеду снова, ведь само собой, ты вернешься и будешь жить с мамой, Верой и Пашенькой.

– Да, конечно, я вернусь, но всё равно тебя там со мной не будет.

Знаешь, я как раз читал в Библии о дружбе Давида и Ионафана, сына Саула, и думал о нашей дружбе. Как мы обменялись нашими крестильными крестами, так и они совершили нечто подобное. Там описывается следующее: "Ионафан и Давид заключили кровное братство. Каждый любил другого, как самого себя. Ионафан снял с себя верхнюю одежду и подарил Давиду, а также свои доспехи, свой меч и свой лук, а также свой пояс…" И когда потом Саул, ревнуя к военной славе Давида, начинает его бояться и на него злиться, и посягает на его жизнь, Ионафан снова и снова спасает друга, предостерегает его или пытается успокоить своего отца. Ионафан ищет убежавшего Давида, чтобы его предупредить и договориться с ним о дальнейших действиях. Давид умоляет его, чтобы если он погибнет, его родственников пожалели. Ионафан клянётся ему в этом. "Ионафан снова подтверждает клятвы верности Давиду, которого он любит. Он любит его, как собственную жизнь…". Когда Ионафан узнаёт, что Саул собирается убить Давида, он ищет его в поле, где тот спрятался. Он отдаёт мальчику свой лук и стрелы и посылает его отнести их в город. Когда мальчик уходит, Давид появляется из своего укрытия, бросается ниц и трижды кланяется, потом они целуются и плачут. В заключение Ионафан говорит Давиду: "Иди с миром. Для того, в чём мы поклялись именем Господа, вступает Господь между мной и тобой, между моими потомками и твоими на все времена!"

– Так же было и с моим предком Михаилом Андреевичем Бренко Чело, который заключил кровное братство со своим двоюродным братом, великим князем Дмитрием Иоанновичем Донским. Перед битвой на Куликовом поле 8 сентября 1380 года одел его князь торжественно перед всем войском в свои одежды и дал ему своё знамя. В таком облачении Михаил бросился в атаку на войско хана Мамая и, конечно, погиб. Своим поступком он спас Русь, потому что татары думали, что погиб русский князь, и обрадовались. В этот момент Дмитрий напал на них с превосходящими силами и разгромил. Это была первая победа над татарами за двести лет. После битвы под бесчисленными телами погибших героев, среди которых было немало бояр и князей, нашли тело Михаила и известили князя. Тот, плача, поспешил и упал на холодное тело любимого друга, орошая его слезами. Не похожа ли эта дружба на дружбу Ионафана и Давида?

В ответ Алёша прочёл сонет Микеланджело, посвященный его другу Томмасо Кавальери:

Я люблю в тебе, мой друг, преимущественно то,

Что каждый в себе как высшее любит,

Так дай духу от духа вспыхнуть.

Однако, что мне твой благородный лик предвещает

И что обычный взгляд никогда себе не даёт,

Кто это постигнуть хочет,

Должен со смертью объединиться.

Пораженные звучанием и красотой итальянского стиха, мальчики закрыли руками лица и долго плакали, как Давид и Ионафан, или как князь Дмитрий над телом Михаила. Через некоторое время они успокоились, Бобик достал из кармана не совсем чистый носовой платок и вытер Алёше и себе слёзы со щёк. Они заулыбались.

– Почему мы, собственно, плакали?

– Это пришло к нам ощущение нашей дружбы, вообще дружбы. Как ты думаешь, есть ли в жизни что-либо более прекрасное, чем она?

– Может быть любовь?

– Да, любовь… Но она другая – она горит, она сжигает, и сама сгорает, и часто она остывает, а первая дружба прочна. Один стоит за другого, и они оба становятся одним целым.

– Я сейчас отправляясь в Эрмитаж, заберу с собой часть твоей души и тогда получится, что ты как будто тоже поехал, Алёша!

Саша и Бобик ехали одни в обитом красным купе. Саша курил и пускал кольца, которые сначала были круглые, а потом принимали своеобразные формы и исчезали. Саша, как всегда, был молчалив. Бобик смотрел в его выразительные строгие серые глаза, рассматривал его орлиный нос, его большие музыкальные уши и узкий жесткий рот. Это было отчетливо вылепленное лицо мужчины, полного страстей, который ведёт с собой жесткую борьбу. Оно было сосредоточено, как лицо наездника, обуздывающего лошадь.

Бобик проник глазами своей души в каждую складку этого лица. Он сравнивал его со своим, хорошо изученным в зеркале, искал схожести и различий. Он смотрел на лицо, как в старую книгу легенд, или на карту местности. Основные черты пришли от варягов, Рюриковичей. Порой проглядывало что-то русское и татарское. У Бобика было гораздо больше русского: широкие скулы, толстые губы и от Тамерлана – слегка раскосые глаза.

«Как удивительно, – думал он, – та же кровь, но у одного проглядывают одни предки, у другого другие, и с каждым поколением возможности всё возрастают. В нём, Саше, есть всё, что и во мне, но с другой стороны, от мамы, я имею такую же длинную цепь предков. Удивительно – у меня вдвое больше предков, чем у Саши, вдвое больше возможностей и задатков. И чем более чуждые народы и слои общества соединяются, тем больше перемешиваются черты в наследственности. Но если так, тогда каждое следующее поколение становится всё богаче наследственными факторами, сложнее и разнообразнее». Он был восхищен своим открытием, и возник сильный соблазн рассказать о нём Саше. Но, посмотрев ещё раз в это сосредоточенное лицо, он не осмелился нарушить его внутренний покой и молчание.

Саша лукаво посмотрел на него: он заметил, что долгое молчание мальчику уже непереносимо.

– Ты уже наверно кое-что слышал об Эрмитаже и хочешь о нём узнать побольше? – Глаза Бобика загорелись. – Наш предок Иван Петрович Челищев Красносельский жил во времена Екатерины Великой. Он был Магистром (Мастером) ордена Розенкрейцеров на севере России. На юге России был ещё один братский орден. Почти во всех странах был организован орден, в котором всегда было только по двадцати одному брату. Как и все эзотерические ордена, которые ведут своё происхождение от мистериальных культов Египта, Греции и Индии, этот тайный орден сохраняет и заботливо развивает древние традиции философии, религии и белой магии.

– В пятидесятые годы XVIII столетия Иван Петрович построил Эрмитаж как дом для медитации, для себя и своих братьев. Он намеренно не построил его ни в Торопце, где в то время был князем, ни в районе Калуги, где сейчас наше имение. Земля вокруг Рыбинска принадлежала Оболенским, он унаследовал её от своей матери, Елены Оболенской.

– Он уволился со службы обергофмейстера Екатерины и отправился почти на весь остаток своей жизни в Эрмитаж, в то время как его жена, Елизавета Владыкина, жила в Красном Селе. Он был прямым и строгим человеком, замкнутым и молчаливым. Люди его боялись. Только в старости он стал дружелюбным и кротким.

– Ты, очевидно, знаешь роман Сергея Соловьёва, брата великого философа Владимира Соловьёва, ученика нашего предка Алексея Хомякова. Роман называется "Волхвы" (имеются в виду три царя с Востока, которые пришли поклониться Иисусу). Он описывает русского розенкрейцера, и прототипом центральной фигуры является наш предок Иван Петрович. Ты, возможно, помнишь, какую власть он имел над людьми и животными, но у него не было любви. Его антиподом показан простой деревенский священник, который был исполнен всегда христианской любовью, был всегда радостным и смиренным. Этот священник, не имея никакой эрудиции и высокого посвящения, был очень значительным человеком. Он помогал бедным и имел дар исцелять болезни тела и души (что умел и Иван Петрович, но только другим образом).

Бобик вздохнул.

– Саша, если бы у меня был выбор, я бы лучше стал таким, как старый священник. А ты?

– Бобик, я желаю этого тебе всем сердцем, и благодаря наследственности от твоей матери – я уверен – тебе это удастся. Я иду путём Ивана Петровича, как и мой дед Михаил Николаевич, мой прадед Николай Александрович и прапрадед Александр Иванович. Они не были лишены дара любви, но из поколения в поколение они были людьми строгих обычаев и взглядов, это были настоящие правители и господа, они были так воспитаны, и путь самопреодоления и волеобразования был им ближе, чем путь всеобъемлющей любви. С большим удовольствием я бы пошел путём, которым идёт твоя мать, но он мне заказан, и никто не может выпрыгнуть насильно из своей природы.

Бобик бросился Саше на шею и поцеловал его.

– Я люблю и уважаю тебя таким, какой ты есть. Я очень люблю тебя! – Саша обнял его крепко и не отпускал.

– Ты ещё молод, тебе ещё долго жить, может быть так же долго, как и дяде Ивану, и силы любви могут возрастать в тебе безгранично с возрастом и зрелостью, и не давай себя с этого пути сбить никаким заблуждениям, бедам, болезням, бедности или нищете! Человек – существо нестойкое, он колеблется, он может легко со своего пути отклониться и сбиться. Он может попасть в тупик, и многие, кто чудесно начали, погрязли в маразме. Верь мне Бобик, я не горжусь тем, чем я являюсь. Гораздо милее мне было бы быть таким, как Ядвига. Насколько легче ей с её добротой и оптимизмом. Тем, кому не достался дар лёгкости непосредственного общения, трудно с самим собой и с другими.

Саша снял камень с сердца Бобика: ведь тот всегда думал, что его отец горд и высокомерен. В этом доверительном разговоре Бобик понял его самого и его заботу. – Вот тебе пример: Ядвига рассказывала мне, как ты, совершенно как само собой разумеющееся, возил парализованную Биби в кресле-каталке, как ты им помогал в доме помогал накрывать на стол, убирать со стола, мыть посуду. Я был этим восхищён, я бы так не смог. Я понимаю, что это был бы хороший поступок, но мне было бы стыдно везти инвалида по улице или помогать по дому, и – пойми, пожалуйста, правильно - не из высокомерия, а из-за скованности, робости, страха.

– А ты не думаешь, что ты способен этот страх победить, если поймёшь, что твоя помощь кому-то нужна?

– Вероятно, я продвинулся ещё не настолько, как Ядвига и ты. Вы следуете пришедшему вам порыву непосредственно, без вопросов, что об этом могут подумать. А во мне, прежде, чем я только попробую это сопротивление в себе преодолеть, уже появляется новое.

– Вероятно, Саша, ты не пробовал серьёзно, потому что тебе мешают предрассудки, властвовавшие в нашей касте так сильно из поколения в поколение. Если же прийти к убеждению, что эти предрассудки давно пора выбросить за борт, может быть, тогда станет получаться? Посмотри мама воспитывалась в те же времена и при похожих обстоятельствах, вспомни хотя бы её мать или ужасную бабушку – окаменевшая генеалогия, – и мама в действительности тоже робкая, но я совершенно уверен, она все эти внутренние закостенелости в себе преодолела через строгую работу. И какая она чудесная! Я тебя уверяю, ей ничего даром не досталось!

Саша задумался.

– Ты, кажется, меня убедил, Бобик! Но тогда выходит, что я должен вверить себя покорно вашему перевоспитанию. Ты хочешь мне помочь?

– Конечно хочу, Саша! В первую очередь потому, что я тебя так глубоко люблю, ты для меня всегда являлся авторитетом, а еще потому, что я перед тобой не должен чувствовать никакого страха. Саша, помоги мне преодолеть страх!

Саша посмотрел на Бобика испытующе.

– Почему ты меня боишься, мой мальчик? Что я делаю такого, что тебя может пугать?

– Ты не понимаешь? Когда ты, например, с мамой или со мной, или с прислугой обращаешься строго и надменно – а так бывает часто, когда ты не в настроении нас выслушать и замыкаешься – или, когда ты строго судишь о каких-нибудь наших поступках или взглядах, тогда у нас появляется страх перед тобой.

– Но теперь ты понимаешь, что это бывает в минуты моей слабости, когда я удручён, устал или взволнован? В таких случаях становишься нетерпимым по отношению к другим.

– Но ты живёшь бок-о-бок с мамой, она ведь тоже только человек. Разве ты встречал с ее стороны такое обращение? – Такая мысль поразила Сашу как молния в сердце.

– Нет, я действительно никогда такого не испытывал. Что же за такая железная работа над собой должна быть проделана, чтобы так отодвинуть себя на задний план для пользы других. Это действительно необычайно. Спасибо тебе, что ты мне это так прямо сказал!

– Саша, после этого разговора я смогу больше тебя не бояться! Я больше не буду тебя бояться. Ты согласен? Я буду всё принимать, что ты мне скажешь или если меня осудишь, но и я беру себе право всё тебе говорить! Саша улыбнулся.

– Но мы дадим друг другу слово, что мы это обоюдное воспитание не будем разменивать по мелочам, что мы только тогда будем говорить что-то другому, если это будет действительно что-то принципиальное. Решено?

– Решено! – пожав руки, оба замолчали. Бобик чувствовал в себе нечто необыкновенное, как будто его тело стало мало для его души. Внутри него что-то толкалось и взрывалось. Он думал о деревьях весной, когда после тёплого дождя все почки неожиданно лопаются, и вылезают листья, или, когда все цветы одновременно открываются. Это было как революция, как прорыв изнутри. Он знал, что, хотя он каждый день становится старше, но не каждый день взрослее. В этот день он чувствовал себя разом, скачком повзрослевшим.

Всё было таким, как Бобик это знал по рассказам. Сонный большой вокзал в Рыбинске, большая мощеная булыжником площадь, классические правительственные здания, особняки дворян и богатых купцов. Мы наняли извозчика, который, несмотря на летнюю жару, сидел на высоком облучке в синем ватном армяке с красным кушаком и в низком цилиндре, украшенном павлиньими перьями. Сначала он отговаривался, что не знает, где Эрмитаж. Просто он не хотел туда ехать, потому что об этом месте рассказывали всевозможные истории.

В конце концов, он запросил двойную плату и поехал. Город был небольшой, скоро пошли грязные пригороды, и мы въехали по проезжей дороге в лес. Ехали долго. Потом от большака ответвилась узкая дорожка, которая упёрлась в живую изгородь. Саша расплатился с кучером, слез, снял багаж с коляски и пошел к едва заметной калитке. Ему не нужно было никого звать, потому что он знал устройство запора. Нужно было пошарить по столбу и нащупать кольцо, за которое потянуть, и калитка открылась. Некоторое время шли по извилистой тропке, неожиданно вышли на свет.

Это было, как в сказке: на лугу стоял маленький особнячок в стиле рококо, немного похожий на Сан-Суси – дворец короля Фридриха близ Потсдама, – только одноэтажный и гораздо меньше. За ним, как театральный задник, стояла стена старых дубов. Заросли цветущего жасмина по сторонам распространяли пьянящий аромат. У корней жасмина росли красные и желтые розы. Бобик остановился, как вкопанный, и не мог насмотреться, боясь, что Фата Моргана может пропасть. Он ещё нигде, ни в Японии, ни в Китае, ни в Германии или Италии ничего столь прелестного, терпкого, сдержанного, нежного и романтического не видел. Здесь было место, где он сможет найти синенький цветочек Ивана-царевича. Только в таком месте он может тайно расти. Саша смотрел на Бобика с улыбкой.

– Это только начало. Здесь ты в мире загадок, разгадать которые будет твоей задачей. Здесь начинается путешествие особого рода, путешествие вглубь самого себя. Ты понимаешь, почему наш предок Иван Петрович не хотел больше это место покидать? – Бобик кивнул, он не мог говорить.

Откуда ни возьмись, как из-под земли, выскочили, виляя хвостами, две русских борзых. Раздался свист и собаки убежали, но потом вернулись и становились всё более доверчивыми. Бобик был счастлив, он ласкал собак, которые на него кидались, чтобы облизать его щёки. От кустов жасмина шел пожилой высокий седой господин. Он ещё издалека распростёр руки, чтобы приветствовать пришельцев.

– Знакомься, это Николай Иванович Бутурлин, наш родственник. – Бутурлин приблизился, сердечно обнял Сашу и трижды поцеловал его в щёки, потом наклонился к Бобику, поднял его и поцеловал. Это было необыкновенно счастливое чувство – ощущать себя рядом с этим сильным и уверенным мужчиной, глядеть в его чистые добрые глаза. Он подхватил некоторые предметы багажа и понёс с лёгкостью, как будто в них не было никакого веса.

Они направились к центральному входу дома, выступавшему ротондой с четырьмя белыми колоннами и вошли в овальный зал, в середине которого стоял большой, тоже овальный стол. На стенах висели потемневшие портреты. На мраморных пристенных столиках стояли в ряд большие серебряные канделябры и китайские вазы с крышками. Николай Иванович сначала отвёл Сашу в его комнату. Он извинился, что он на этот раз комнату Ивана Петровича решил предоставить Бобику, а Саша будет жить в комнате, которая служила его сыну Александру Ивановичу.

----

Подписывайтесь, что б не пропустить новые статьи

Полное содержание статей в этом блоге по данной ссылке.

Пост знакомство - обо мне, о том, кто завел этот блог.

#пересказкниг #снемецкогонарусский #переводкниг #владимирлинденберг #философияоглавноем #мыслиобоге #историячеловека #линденберг #челищев #книги #чтопочитать #воспоминанияодетстве #лебедевад #лебедевалексейдмитриевич