Несмотря на то, что снаружи шел проливной дождь и бесновался шквалистый ветер, в подвале недостроенной и заброшенной многоэтажки было сухо и тепло от огня, который горел в большой металлической бочке. Возле нее сидело двое мужчин; один жарил на огне нанизанные на палочку сосиски, а другой, привалившись к стене, тихо играл на губной гармошке. Монотонная, тоскливая мелодия не давала подвалу заполниться безжизненной тишиной и делала обстановку слегка уютной. Ловкими движениями рук играющий заставлял инструмент то жалобно стонать, то смеяться печальным надтреснувшим смехом.
- Хватит пиликать, у меня от твоей музыки голова вот-вот лопнет, - сказал мужчина, жаривший сосиски. - Жрать пора. Давай, Федя, налетай.
Федя, убрав гармошку в карман, живо подскочил к бочке и принял предложенную ему порцию сосисок и тушенки. Сам же он, в свою очередь, достал из-за пазухи чекушку белой и два одноразовых стаканчика.
- Ну, под такую закусь и выпить не грех, а, Павлуша? - спросил, улыбаясь щербатым ртом, Федя, попутно разливая в*дку. - Сколько тебе?
Павел показал количество большим и указательным пальцем и Федя даже поморщился от его скромности.
- Больше не надо, - пресек его еще не начавшиеся возражения Павел. - Мне с утра на работу. Да и вообще, завязал я с этим делом.
Федя вздохнул и протянул ему стаканчик. Выпив свою порцию, Павел бросил стаканчик в огонь и принялся за еду. Ел он медленно, смакуя каждый кусочек и молчал, глядя на пляшущее в бочке пламя. В ней горел всякий хлам - резина, куски рубероида, пластиковый мусор и выделявшийся дым был зловонным и удушливым. Но Павлу на это было все равно. Главное - что в подвале было тепло и светло, и имелся вкусный горячий ужин. Федя тем временем добил бутылку, отшвырнул ее куда в угол и, разомлев от сытости и алког*ля, пустился в обычные для него воспоминания и россказни.
- Вот эту самая гармошка досталась мне от деда, - произнес он, вертя инструмент в руках. - Он ее во время войны у какого-то немца забрал. Зачем мертвому немцу гармошка? Вот дед ее и прибрал к рукам. А потом мне подарил и играть научил. Я все пропил, а гармошку оставил. Дед мой, Семен Алексеевич, царство ему небесное, славный человек был. Все его любили. И дом у него хороший был, и жена, бабушка моя, тоже прекрасная женщина. А какие пироги она пекла! А как огурцы солила! Мечта была, а не женщина. На севере они жили. Я к ним часто ездил. Ты представляешь, что такое север? Это же девять месяцев зимы! Морозы под шестьдесят градусов! Сугробы - во! Метра два, не меньше. А лед на речке? Знаешь, какой там лед? Метра полтора или все два, бурить будешь - вспотеешь. А сколько рыбы там... Да что говорить - сказка, а не место! А вот ты знаешь, что...
- Мне вот что интересно, - нетерпеливо прервал его затянувшийся монолог Павел. - Раз у тебя так все прекрасно было, какого же ты черта сейчас со мной тут в подвале сидишь? Почему не дома на диване или в каком-нибудь приличном месте?
Федя вытащил из кармана пачку сиг*рет, зак*рил сам и дал закур*ть Павлу.
- Так это... - произнес он растерянно и как бы виновато. - Вышло уж так. Сын мой, Ванька, на второй чеченской погиб. Молодой совсем был, только-только школу закончил. А больше-то у нас с Женей, женой моей, детей и не было. Вот я пить-то и начал. Крепко начал, Павлуша. Жену я и пальцем никогда не трогал, и в уме такого не было, а она все равно плюнула на меня и ушла. А квартира-то, где мы жили, ее была, понимаешь? Вот Женя ее и продала, а меня на улицу. Ну, мне-то податься некуда было, родители мои давно уж померли, а других родственников-то и не было. Бабка с дедом к тому времени уж давно на кладбище лежали. Вот я так и докатился до такой жизни. И остались у меня, Павлуша, от прежней моей жизни только вот эта гармошка да крестик, который на меня при крещении надели. Вот такие дела. А ты сам-то чего?
- Я-то? - Павел выпустил изо рта струйку дыма и плюнул в огонь. - А хрен его знает. Я ничего не помню. С головой у меня что-то не то.
- Как это - не помнишь? - спросил Федя.
- А вот так. Не помню и все тут. Даже имени своего настоящего не знаю. Павлом-то я сам назвался, ну чтобы какое-никакое имя было. Даже у собак - и у тех свои имена есть, что уж про человека говорить. А что до прошлого... нет, ничего не помню. Во сне иногда вижу то ли деревню, то ли поселок какой-то, дом маленький, лес и себя с какой-то девчушкой. Может, сестра это, а может, просто подруга. А как зовут ее - не знаю.
Павел умолк и долго смотрел на огонь, который потихоньку угасал. Подкинув в бочку еще хлама и накормив остатками ужина спавшего поблизости котенка Гвоздика, Павел расстелил на полу рваный матрас и лег, подложив под голову куртку. Федя тоже прилег и принялся бросать в потолок валявшиеся всюду камешки.
- Сейчас, когда есть какая-никакая работа, полегче будет, - произнес после долгого молчания Павел, перевернувшись на бок. - Подзаработаю немного деньжат, приведу себя в порядок, документы сделаю. Потом комнатку сниму в общаге. А потом, глядишь, и в квартиру переселюсь. Оно ведь главное начать, а потом все само собой пойдет. Верно я говорю?
- Говоришь-то ты хорошо, - отозвался Федя. - Даст Бог, все у тебя получится. Ты еще молодой, сдюжишь. А я вот...
- А что ты?
- Да ничего. Я бы тоже работать пошел, да куда мне, с моими-то ногами? У меня после позапрошлой зимы все пальцы на них поотрезали. Хожу еле-еле. Я вот думаю устроить так, чтобы меня в тюрьму посадили. А что, плохо ли? Хоть в тепле буду, и не голодным. Я как-то сидел пятнадцать суток, так там вроде неплохо кормили.
- Дурак ты, - сказал в ответ Павел. - Тюрьма это хуже всего. Одно дело, когда поневоле туда попадаешь, а уж добровольно идти... Нет, ну его к черту.
- К черту, ни к черту, а жрать-то хочется, - уныло протянул Федя. - Если ты уйдешь, я пропаду совсем. Мне-то никто и куска хлеба не даст. Подохну, и не заметит никто. Я в дом инвалидов хотел пристроиться, так не взяли. В ночлежку тоже не берут. И что мне делать прикажешь?
- Спать давай, - сказал Павел, придвинувшись ближе к бочке. - Потом придумаем что-нибудь. Как-нибудь выкарабкаемся.
Он отвернулся к стене и закрыл глаза. А Федя, достав из кармана свою гармошку, долго любовался ею и поглаживал пальцем, улыбаясь чему-то, что было у него на уме.
Каждое утро, в течение трех недель, Павел отправлялся на работу, чтобы воплотить в жизнь задуманное. Целый день, пыхтя и отдуваясь, он таскал тяжелые мешки с цементом, ящики с какими-то железяками, разгружал машины с песком, керамзитом и другими материалами, которые нужны были для стройки. За день работы он получал тысячу рублей, половину из которых тут же тратил на еду, а другую половину откладывал про запас. Вскоре мысли о своем доме перестали казаться Павлу такими уж недосягаемыми, какими они выглядели раньше, и он все чаще и чаще всерьез говорил с Федей о том, что очень скоро жизнь его наладится, и что он, Павел, выберется из пропасти, а заодно поможет и другу. И Федя, ранее сомневавшийся в нем, тоже начал надеяться но то, что все сказанное Павлом рано или поздно осуществится.
Однажды вечером Павел вернулся с работы позднее обычного. В руках он держал два больших пакета, один из которых он бросил Феде. Тот едва успел протянуть руки и поймать его, а после непонимающе уставился на Павла.
- Глянь-ка, что я принес, - довольно ухмыльнулся Павел, кивая на пакет. - Да ты открой, открой, не бойся.
- А я и не боюсь, - буркнул Федя. - Еще чего.
Он вытряхнул содержимое пакета себе на колени и ойкнул.
- Вот это да, - восхищенно сказал он, щупая руками зимнюю куртку, которая выглядела совсем новой. - Это где ты такое раздобыл? Неужто украл?
- Ну почему сразу украл, - возразил Павел. - Подарили. Одна добрая женщина сегодня к нам приезжала, вот и привезла всякого барахла, которое ей без надобности. Ну, я и взял пару вещичек. Так что носи на здоровье.
Федя примерил куртку и остался доволен. Обновка пришлась ему впору - куртка была не слишком короткой и не слишком длинной, с глубоким меховым капюшоном. Потоптавшись, Федя снял ее и бережно убрал обратно в пакет, а после напялил свою старую, порядком износившуюся фуфайку.
- Я тут в полицию сегодня заходил, - сказал Павел, вытаскивая из другого пакета продукты. - Подал заявление на восстановление документов. Так что скоро все будет готово. Да, и вот еще что... Один тамошний товарищ, то ли майор, то ли еще кто, все смотрел на меня так подозрительно, будто я преступник какой. Даже не то что подозрительно, а так... как бы это сказать... с интересом, что ли? Косился, косился на меня, пока я писал. Странный он какой-то. Нет бы подойти да спросить, если дело какое имеется, а он все глазами сверлил. Ты-то как думаешь, чего это он?
Федя почесал лохматую бороду и сунул в рот сиг*рету.
- А шут их знает, - ответил он. - Может, перепутал тебя с кем, может просто задеть хотел. А может...
Федя замялся, задохнулся дымом и закашлялся.
- А может... - прохрипел он, откашливаясь, - на тебя ориентировка какая пришла? Может, ищет тебя кто-нибудь? Вот этот мент и пялился на тебя поэтому.
Павел вскрыл консервы, нарезал сало и огурцы и стал наполнять бочку с хламом.
- Интересно, кто это меня ищет-то, - пробормотал он, шаря по карманам в поисках спичек. - Кому это я понадобился?
Федя, ухмыльнувшись, бросил ему свой коробок и сел ближе к перевернутому вверх дном ящику, который заменял стол.
- Ну, родня какая-нибудь, или еще кто, - предположил он, нетерпеливо поглядывая на еду. - А ты сам-то чего у этого майора не спросил?
Павел, бросив в бочку спичку, с минуту полюбовался вспыхнувшим огнем и пожал плечами.
- Не знаю, постеснялся, наверное. Уж больно вид у него был серьезный. Ладно, давай есть.
Повторять дважды ему не пришлось. Федя с небывалой резвостью накинулся на свою порцию и застучал ложкой по банке. А Павел, посмеиваясь, смотрел на него и задумчиво жевал кусочек хлеба.
Той же ночью Павел проснулся от громкого сопения, которое неожиданно нарушило тишину подвала. Поднявшись и включив фонарик, он увидел, что Федя сидит у противоположной стены и держится за грудь. Лицо его было искажено болью, глаза и рот широко распахнуты.
- Что с тобой? - спросил Павел, подскочив к нему и опустившись на колени. - Где болит?
Федя слабым кивком указал на грудь и прошептал:
- Сердце... Конец мне, Павлуша...
Павел, выругавшись, вскочил и хотел было бежать наружу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но Федя схватил его за руку и сжал ее из последних сил.
- Не надо, не оставляй меня, - тихо сказал он, посмотрев на Павла. - Не хочу уходить... один.
Павел снова опустился к нему и накрыл Федю своей курткой. Федя долго трясся и хватал ртом воздух, будто рыба, вытащенная из воды. Когда припадок немного утих, он сунул руку в карман и вытащил оттуда гармошку.
- На вот, - сказал он, отдавая ее Павлу. - Возьми... Пусть будет у тебя. Слушай, а про дом ты правду говорил, да? Ты бы меня к себе забрал?
- Ну конечно забрал бы, - ответил Павел, гладя косматую голову Феди. - И будем мы жить вместе. Ты будешь корзинки плести или еще чем-нибудь таким заниматься. Я тебе телевизор куплю, будешь кино смотреть. Книжек разных добуду.
Федя улыбнулся и уронил голову на грудь.
- Хорошо так, - прохрипел он, содрогнувшись от нового приступа. - Ты говори, говори... Не молчи только...
И Павел продолжал говорить, рассказывая Феде о том, чего тому не суждено было увидеть. С каждой минутой хватка Феди ослабевала, а дыхание становилось все тяжелее и тяжелее. Наконец, рука Феди разжалась сама по себе, а сам он повалился вперед. Павел осторожно уложил его на матрас и закрыл ладонью остекленевшие глаза Феди. Утерев рукавом слезы, Павел накрыл друга новой курткой и долго сидел возле него, глядя на угасающий огонь, пляшущий в бочке.
Несколько дней Павел пребывал в подавленном состоянии и почти ничего не мог делать, кроме как сидеть и смотреть в одну точку. Мир казался ему серым и безжизненным, как та многоэтажка, в подвале которой он жил. Похожие на силуэты люди, идущие непонятно куда и непонятно зачем, стоявшие в пробках машины, бесчисленные магазины с мигающими, режущими глаз вывесками, оглушительная какофония города - от всего этого Павел пытался отгородиться, уединяясь в небольшом парке, который осень раскрасила в самые немыслимые цвета. Не замечая окружающей красоты, Павел сидел на лавочке и думал о своем ушедшем друге. Он знал, что таких как Федя - безродных, обездоленных, никому не нужных, хоронили на отдельном кладбище, где все могилы были абсолютно одинаковы. Как-то раз Павел проходил мимо этого кладбища; он помнил все эти песчаные холмики и дешевые, сваренные из арматуры кресты, без каких-либо табличек и указателей. Просто холмик и крест, и больше ничего. Так выглядел последний приют тех, кто в жизни был лишен всего. Как Федя.
Павел затушил окурок, выбросил его в урну и достал из кармана губную гармошку. Полюбовавшись ее блестящим корпусом, он слегка дунул в нее и гармошка издала противный короткий звук. Павел тяжело вздохнул; играть у Феди получалось куда лучше. В его руках гармошка рассказывала целые истории и заставляла слушателя размышлять, смеяться или плакать, а в руках Павла это был лишь обычный кусок металла с дырками, детская игрушка. Павел убрал гармошку в карман и поежился. Короткий октябрьский день подходил к концу, и в парке становилось все темнее и темнее. Белесый туман змеился по земле и вился между деревьями, поднимаясь все выше и стремясь затянуть бледной пеленой все вокруг. Один за другим зажигались городские фонари, машины мигали своими фарами. Большой город готовился к приходу ночи.
Дождавшись, когда станет совсем темно, Павел поднялся со своего места и пошел к выходу, загребая ногами валявшиеся на дорожке листья. Темная аллея была пустой и безжизненной, как и сам парк. Ни крика птиц, ни треска деревьев. Все вокруг словно умерло или уснуло крепким сном. Павел постоял немного, пытаясь услышать что-нибудь, но в полной тишине было слышны лишь биение сердца и шелест упавшей листвы, которой играл ветер. Павел зашагал дальше, накинув на голову капюшон. Ночь обещала быть морозной. Иссиня-черное небо было усеяно звездами, среди которых затесался тонкий серебряный месяц. Воздух стал прозрачным и приятно обжигал легкие. Павел шел, дуя на озябшие руки, которые мороз покалывал тысячами маленьких ледяных иголочек.
- Дядя, дядя, - вдруг услышал Павел голос позади себя, когда, наконец, вышел из парка на улицу. - Подождите, дядя!
Павел остановился и обернулся. Какая-то маленькая девочка бежала к нему со всех ног, размахивая руками. Добежав, она схватила Павла за штанину и потянула его за собой.
- Помогите, там моя мама, - пищала она, оттягивая штанину так, что та затрещала по швам. - Она умирает! Помогите!
Ничего не понимая, Павел кое-как разжал руки девочки и освободил брюки, после чего взял прилипчивую незнакомку за шиворот и приподнял, будто котенка.
- Значит так, леди, - сказал он, встряхнув ее для порядка. - Никуда я с тобой не пойду, пока ты не объяснишь, в чем дело.
- Нет времени, - неожиданно рявкнула девочка, тем самым напугав Павла. И тут же, оказавшись на земле, она снова схватила его за штанину и запричитала: - Дяденька, миленький, ну пойдем!
Делать было нечего. Павел, оглядевшись вокруг и не увидев никого, дал свое согласие и пошел вслед за девочкой, которая побежала вперед по темной улице, проходившей вдоль окраины парка.
- Сюда, - воскликнула девочка, остановившись у густых зарослей сирени. - Она там!
И она, разбежавшись, с треском полезла через высокую стену, которая тянулась на добрых сто метров. Павел, поняв что на обход кустов уйдет слишком много времени, последовал за своей провожатой. Продираясь, он тихо ругался, когда не успевал уворачиваться от хлещущих лицо веток, которые так и норовили выколоть глаза. Преодолев это препятствие, Павел буквально выпал на обширный пустырь, заваленный разным мусором и увидел, что девочка сидит на земле в нескольких метрах от него и тормошит лежащую на земле женщину.
- Мама, мама, очнись, - причитала девочка, тряся голову женщины. - Дядя пришел! Дядя поможет! Очнись!
Павел подошел ближе и присел рядом с девочкой. Было темно, и лица женщины он разглядеть не мог. Чиркнув зажигалкой, он развеял густой мрак и заметил, что на белом пальто лежащей темнеет огромное пятно. Павел коснулся его пальцами и тут же отдернул их. Кровь. Очень много крови.
- Эй, вы меня слышите? - обратился Павел к женщине, легонько похлопав ее по щекам. - Как вас зовут?
Женщина что-то бессвязно пробормотала и вновь умолкла, уронив голову набок. Павел осторожно просунул под нее руки и оторвал ее от земли. Женщина застонала, вскрикнула и отключилась. Павел снял с себя шапку, зажал ею рану незнакомки и быстрым шагом пошел вдоль кустов, направляясь к ярко освещенной улице. Девочка бежала за ним, тяжело дыша и всхлипывая.
- Мы приехали вчера, - заговорила она, на ходу вытирая бегущие из глаз слезы. - Мы искали дядю. Мама сказала, что он здесь. Мы искали его целый день, а потом... Потом, когда мы шли, какой-то плохой дяденька напал на маму, отобрал у нее сумку и уд*рил ножом. Он бросил ее и убежал.
Павел, выслушав все это, слегка сбавил шаг и повернулся к девочке.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Лиза. А маму - Поля. Полина Андреевна.
Павел остановился, чтобы перевести дух.
- Так, Лиза, - сказал он, слегка наклонившись вперед. - Ты беги вперед и кричи во весь голос, что нам нужна помощь. Пусть кто-нибудь вызовет «скорую». Я бы и сам вызвал, да у меня телефона нету. Мы с твоей мамой зайдем вон в то кафе, на углу. Видишь большую вывеску с корабликом? Вот там мы и будем. Там работает моя знакомая, она поможет твоей маме. Ты все поняла?
Лиза кивнула и помчалась вперед, размахивая руками и громко крича. Павел тем временем добежал до кафе и распахнул дверь ногой. Внутри не было никого, кроме невысокой пухлой официантки, которая ходила между столиков и протирала их тряпкой. Ничего не говоря, Павел положил женщину на один из столиков и рухнул на стул.
- Помощь твоя нужна, Фая, - выдохнул он, вытирая липкие от крови руки салфеткой. - Тащи аптечку, да поживее. И водку не забудь.
Фая, коротко глянув на лежащую на столе женщину, подскочила к двери и заперла ее, а затем скрылась за перегородкой, отделявшей зал от кухни. Через несколько минут она вернулась, держа в руках пластмассовую коробочку и бутылку водки. Павел тем временем осторожно снял с женщины пальто, разрезал перочинным ножом мокрую от крови кофту и с отвращением рассмотрел рану, зияющую в левом боку. Выхватив из рук официантки бутылку, он зубами открутил крышку и плеснул алкоголь на рану. Женщина очнулась, пронзительно вскрикнула и скрежетнула зубами.
- Терпи, милая, - сказал Павел, зажимая рану куском ваты. - Скоро врачи подоспеют. Ты только дождись их.
Женщина тяжело вздохнула и закрыла глаза. Павел взял ее за руку и посмотрел в окно. Тут же из-за поворота вылетела машина «скорой», освещая полутемную улицу фарами и мигалками. Фая отперла дверь и распахнула ее. Машина остановилась и из нее выскочили двое фельдшеров с чемоданчиками в руках. Когда они вошли внутрь, в кафе вбежала Лиза и, растолкав всех, приблизилась к маме.
- Все будет хорошо, - сказал Павел, оттаскивая ее в сторону. - Давай не будем мешать врачам делать их работу.
- Вы ведь не дадите маме умереть? - крикнула Лиза врачам. - Так ведь?
- Не дадим, - улыбнулась ей девушка-фельдшер.
Лиза крепко обняла Павла и уткнулась лицом в его куртку.
Павел и Лиза сидели в больничном коридоре, накинув на плечи белые халаты. Халат, доставшийся Павлу был мал, а халат Лизы наоборот велик, и девочка куталась в него, словно в одеяло.
- Почему они так долго? - спросила Лиза, повернувшись к Павлу.
Павел пожал плечами и вздохнул.
- Быстро только кошки родятся, - ответил он. - Потерпи немного, скоро все узнаем.
Он вытащил из кармана губную гармошку и протянул ее Лизе. Девочка повертела ее в руках и приложила к губам. Из гармошки вылетел жуткий, режущий слух визг.
- Тссс, - прошипел Павел, приложив к губам палец. - Тихо!..
Замечание было запоздалым, потому что дверь операционной открылась и из нее вышел хирург в перепачканном кровью халате. Он снял с лица марлевую повязку и сердито посмотрел на Лизу и Павла.
- Вы чего шумите? - спросил он, сунув руки в карманы. - Читать не умеете? Видите табличку? «Соблюдайте тишину и порядок»!
- Как она? - спросил Павел, поднимаясь.
- Нормально, жить будет. А вы, собственно, кто?
- Я-то... - Павел замялся и прикусил нижнюю губу. - Родственник я... А это дочка...
- Ваша? - спросил хирург.
- Нет, пострадавшей... Лиза... Она тут вся извелась, хочет маму увидеть.
Хирург вздохнул и сложил на груди руки.
- Сейчас нельзя, она отдыхает, - сказал он, сменив гнев на милость. - Придется подождать немного.
Павел кивнул и подошел к врачу вплотную. Подхватив его под руку, он отвел хирурга подальше от Лизы и одарил его многозначительным взглядом.
- Видишь ли, братец, - произнес он почти шепотом. - Никакой я не родственник, а обычный бомж. Встретил девчонку на улице, помог ее матери. Я сейчас уйду, а девчушка останется тут. Ты уж пристрой ее как-нибудь, чтобы она нормально дождалась встречи с матерью. Для нее это очень важно, понимаешь?
Хирург помолчал немного и кивнул.
- Ладно, - ответил он. - Что-нибудь придумаем. А придумаем мы вот что...
Он посмотрел на сидевшую на стуле Лизу и ухмыльнулся.
- Есть тут у нас внизу небольшая комнатушка, можете подождать там вдвоем. Я попрошу, чтобы вам принесли поесть. Только надо торопиться, пока нас никто не увидел.
- Спасибо тебе, - сказал Павел, пожав хирургу руку.
Он побрел за ним и, проходя мимо Лизы, махнул ей рукой. Девочка спрыгнула со стула и засеменила рядом с Павлом, не отставая от него ни на шаг.
Хорошо поев впервые за очень долгое время, Павел устроился на кровати и задремал. Ему приснился Федя; он как и прежде сидел у огня и играл на своей гармошке. Заметив Павла, он оторвал инструмент от губ и широко улыбнулся.
- Проснись, - сказал Федя и бросил в Павла камешек.
Камешек угодил Павлу прямо лоб и тот, вскрикнув от боли, проснулся. С трудом разлепив веки, он заметил, что перед ним стоит хирург и нетерпеливо переминается с ноги на ногу.
- Что такое? - буркнул Павел, усевшись. - Сколько времени?
- Та женщина... Полина... она пришла в себя, - сказал врач, глядя как Павел растирает затекшие ноги. - Я рассказал ей о тебе и она захотела с тобой поговорить. Можешь заглянуть к ней ненадолго, она на втором этаже, в четвертой палате. Девочка сейчас у нее.
- Иду, - ответил Павел, накидывая на плечи халат.
Он вышел в коридор, свернул на лестницу и поднялся на второй этаж. Отыскав четвертую палату, он крадучись зашел внутрь и подошел к лежащей на койке Полине. Павел присел на стул и прикоснулся к ее руке. От холодного прикосновения Полина открыла глаза и тут же вскрикнула.
- Борис, - воскликнула она, схватив Павла за руку. - Это ты? Но как?.. Мы тебя везде искали, а ты...
Павел, ничего не понимая, попытался высвободить руку, но сделать это оказалось не так-то просто.
- Меня зовут Павел, - сказал он, пытаясь успокоить Полину. - Вы меня с кем-то перепутали.
- Да нет же, ты Борис, мой брат, - не отступала Полина, впиваясь ногтями в ладонь Павла. – Что случилось? Ты что… Совсем ничего не помнишь? Ты уехал на заработки и исчез, и мы искали тебя, а несколько дней назад нам позвонили из полиции и сказали, что ты в этом городе. Мы с Лизой приехали и тут...
Павел кое-как разжал ее пальцы и вытер кровь с расцарапанной ладони полой халата.
- Я правда ничего не помню, - сказал он, грустно улыбнувшись. - Может быть то, что вы... ты говоришь и правда, и ты на самом деле моя сестра, а я - твой брат. Но теперь я бездомный, и живу в подвале многоэтажки.
- Тебе не нужно больше там жить, - горячо прошептала Полина, задыхаясь от эмоций. - Мы заберем тебя и ты вернешься домой. Мама и папа очень ждут тебя, и очень обрадуются твоему появлению. А моя дочка... Она столько рассказала о тебе хорошего.
Павел повернулся к сидевшей у окна Лизе и подмигнул ей.
- Кто знает, может быть однажды я все вспомню, - сказал он, поправляя сползшее на пол одеяло. - А пока я очень рад, что встретил вас и что с тобой все хорошо.
- Так ты вернешься с нами домой? - спросила Полина.
Павел опустил голову и кивнул.
- Вернусь, - ответил он, поднимаясь. - Мы вернемся вместе. А пока отдыхай.
Он направился к выходу и поманил за собой Лизу.
- Не хочешь сходить со мной кое-куда? - поинтересовался он, когда они вышли в коридор.
- Куда? - спросила Лиза?
- Нужно забрать кое-кого. - Павел хитро прищурился и ущипнул Лизу за нос. - Моего единственного друга.
Лиза непонимающе уставилась на него и застыла.
- А как его зовут? - спросила она.
- Его зовут Гвоздик, - ответил Павел, беря ее за руку. - Он маленький, рыжий и хорошо ловит мышей. Ну так что, заберем его?
Лиза рассмеялась и ее смех эхом пронесся по пустому больничному коридору.
Автор: Антон Марков