Глава первая
1.1.
Я могу вспомнить снег в тот год, потому что снег падал каждый день. Белые хлопья ложились на землю, давая ей такой крепкий и прекрасный сон, какого не было никогда прежде. А по ночам, или ранним утром, в неприкрытом лунном свете, мельчайшие крупицы снега сверкали, как потерянные в сугробах бриллианты. Всё сливалось в одно, и всё было отдельной частью. И каждый день отличался от другого именно тем, что невозможно описать, чем можно только дышать и наслаждаться.
А в то утро она сказала нам:
- Этот мир полон красоты. Красоты чистой и превосходной. Красоты больной, но заставляющей музыку звучать в наших сердцах. Красоты, которую можно лишь почувствовать, а не воспринимать, как ценность в любом возможном виде. И боль, чудовищно пронизывающая всё моё тело – лишь мелкая частичка одного большого уникального кусочка красоты. Человек по своей природе алчен. И я хотела бы впитать в себя всю возможную красоту, даже если потом мне больше нечего будет чувствовать. Ведь лучше почувствовать всё в момент, когда это возможно, чем никогда не встретить этого на своём пути.
Я скажу вам одно - человек создан так, что он способен любить одну лишь красоту. Даже если человек влюблён в уродство, значит, и в этом уродстве он видит намного больше, чем в том, что этой красотой называют. Красота губит наши сердца, но ведь для того и живёт человек, чтобы быть погубленным.
И я удивлена, что до сих пор так чётко помню, как всё начиналось…
1.
Ноль. Ничто. Точка отсчёта
Дождь бился в окно с тройной силой. «3» - это две кривых любви, сходящихся в центре. 2+1 или же 1+1+1. И это всего лишь половина существующего совершенства. И часть вечного естества, состоящего из девяти идеальных чисел.
Единственные посетители заброшенного завода были полностью поглощены своей битвой. Порой где-то внутри огромного здания слышалось их прерывистое дыхание и громкие звуки ударов. Но стоило только людям остановиться – воцарившаяся тишина стала почти невыносимой.
Сквозь прохудившуюся крышу стремительно пролетали дождевые капли, чтобы потом с ослепительным блеском закончить своё существование, объединившись внутри огромной лужи, отражающей яркий лунный свет. Ситта сидела на полу и равнодушно наблюдала за этим мирным действием. Она обхватила согнутые колени правой рукой, что делало молчаливую девушку похожей то ли на одинокого ребёнка, то ли на траурную скульптуру со старых кладбищ. Но от одного вида этого небесного создания граница реальности медленно начинала размываться. Словно бы ветер, звёзды и небеса согласно подчинялись её необъяснимому очарованию.
Что-то с плеском упало вниз. Только в тот момент Ситта поняла, что на лице её противника уже не осталось живого места. Теперь это было сплошное кровавое месиво и сквозь клочья кожи проглядывали оголённые мышцы и кости. Спустя почти три часа бесконечной погони, она загнала Тиза на чердак, где уже давно прогнили потолочные балки. И теперь, стоя напротив неё, молодой человек ехидно улыбался. Его длинные, червонного цвета, волосы были растрёпаны, покрыты грязью, а ворот рубашки стал совсем чёрным от следов засохшей крови. Но он всё ещё держался на ногах. Не стискивал зубы, не сжимал кулаки, даже ехидная белозубая улыбка не исчезала ни на минуту. Таким он был всегда. Актёром, который каждое мгновение своего существования ожидал перерыва для оваций. Но, стоило признать, это ему необыкновенно шло. В прежние времена, Хамиза за глаза называла брата «юродивым».
С высоты своего немалого роста, Тиза поглядывал на Ситту, опустившую пальцы в холодную воду, от чего та стала совершенно красной. Словно то были слёзы святых.
- Ты сильная, но должна позабыть это и стать ещё сильней, - произнёс мужчина.
Кровь без конца капала с его подбородка на пол. Он ни разу не смог нанести ей удар, а она полностью разбила кулаки об его лицо. Это негласно давало ему сто шагов вперёд – Тиза пытался затронуть её гордость, надеясь, что девушка наконец-то сорвётся и тогда битва завершиться в его пользу. Но всё, что она испытывала в тот момент, было одним непрерывным «ничто». Слушая его безумные речи, Ситта лишь неизбежно приходила к выводу, что с этим нелепым спектаклем пора заканчивать. Она слишком долго позволяла этому ничтожному существу делать всё, что ему заблагорассудится. Но теперь он утратил всю свою значимость.
Песочные часы в очередной раз перевернутся и сменятся времена.
- Посмотри на себя – ты ведь никак не можешь опустошить свой гнев. Сколько бы ты меня не била, я буду стоять на своём – это закон, и ты прекрасно его знаешь! - продолжал смеяться Тиза. - Я выше тебя и мне этого достаточно! Ты ничего не можешь и совсем не достойна своего «числа»! Подумать только — тебе удалось проиграть в игре, созданной специально для тебя! Судьба крайне иронична, не находишь?
Слова. Пустая трата времени. Ситте было хорошо известно, что на самом деле в тот момент Тиза лишался остатков самообладания. Ей даже не требовалось для этого поднимать глаза – подобные вещи она научилась определять по мельчайшим признакам. От его избитого тела исходили вибрации: боль заставляла чудовищно ныть каждый нерв, голос дрожал, из глаз невольно катились слёзы. Ситта слушала, вдыхала, просчитывала, зная поведение этого существа наизусть. Научившись им управлять. Она знала, что он ненавидит, когда её внимание отвлечено от него, но делала это совсем не для того, чтобы нарочито досадить. Просто ждала подходящего момента.
- Ну, и как тебе такие чувства? Должно быть, невероятно! Что же, я позволяю тебе их испытать! Попрошу лишь не дёргать себя за волосы - подожду, пока ты попросишь, чтобы я сделал это сам, - смеялся Тиза. Он скрипнул зубами, вновь выдав тем самым своё недовольство поведением противницы, – признай, что я - последнее живое существо, способное вызвать у тебя хоть какие-то чувства! Все эти люди — чем они были для тебя? Они любили тебя, они готовы были отдать тебе всё. Один за другим, они погибли на твоих глазах, но твоё фарфоровое кукольное лицо даже не треснуло ни разу! А помнишь Таманию? Маленькую слабенькую Таманию, которая так и не смогла перенести правды? Признайся честно, внутри тебя хоть что-нибудь скребло, когда она умирала с твоим именем на губах? Сколько драмы из-за одного глаза…
В его голосе вдруг мелькнули нотки удовлетворения – он был свято убеждён в том, что история несчастной Тамании должна была пробудить в холодной душе Ситты хоть какие-то чувства. Что же, она вполне могла позволить ему высказаться на этот счёт. Ради них.
- И ведь всё это сделал я! За каждую ниточку дёргали мои изящные пальчики. И я сделал это для тебя! Ведь только так и возможно заставить твоё мёртвое сердце биться! А теперь подумай вот о чём: если меня не станет, то чем же ты будешь жить? Ведь ничего человеческого в тебе и не останется. Открою секрет, дорогая, что такова наша суть: человек должен что-то чувствовать. Если ты не плачешь, не смеёшься, то кто ты тогда? Ха, да просто красивая кукла, стоящая где-нибудь на полке. Весь смысл человеческого существования заключается именно в чувствах. И я даю тебе на это полное право. Ненависть – огромное и сильное чувство. Оно даже больше любви. Намного больше. Если ты способна кого-то ненавидеть, то у тебя ещё есть цель существовать. А если не будет цели, то как вообще ты сможешь жить? Да и зачем?
Но ледяное, идеально белое и ровное лицо Ситты оставалось безмолвным. Тиза нетерпеливо выдохнул, продолжая свою бессмысленную тираду:
- Я помню, как увидел тебя в первый раз, - силы уже покидали его. Дыхание становилось тяжёлым, ноги ослабли, от чего пришлось опуститься на пол. Сознание держалось на самом краю, но вполне допускало насмешки, - маленький падший ангел. Всем своим видом ты вызывала любовь и сострадание. И каждый из нас любил тебя так, как никогда в жизни никого не любил… Но ведь твоё каменное бесчувственное сердце не отзывалось. Оно было мёртвым! Те дураки надеялись заполучить тебя своей примитивной любовь, - Тиза пытался смеяться, но сил на это уже не хватало, и из горла вылетал один лишь хрип, - а я быстро понял, в чём дело. Любовь – это пыль, ты её не понимаешь и не принимаешь. Другое дело ненависть. Ненависть всегда была тебе близка. И только я мог преподнести такой подарок. Я стал твоим Спасителем, а боль – Вифлеемской звездой, возвестившей о моём прибытии в мир. Поэтому теперь ты принадлежишь только мне. Я – твоё единственное самое большое на свете чувство! Ничто ничего не будет значить, даже если ты убьёшь меня.
«Даже если ты убьёшь меня», - он сам не верил в то, насколько правдивы эти слова. Осознавал ли он тогда всю серьёзность угрозы? Непомерная гордыня не делала его особенным - Тиза оставался обычным человеком. Человеком, который боялся смерти. Его разум был слишком примитивен, чтобы понять все причины поведения этого существа с невинным лицом.
В темноте, мягкие девичьи движения казались невесомыми. Должно быть, обессилевший Тиза и вовсе не заметил приближения её холодных рук к своей шее. А в это время длинные заострённые пальцы уже проникли под повреждённую кожу на горле, безжалостно разрывая ткани и артерии. Искалеченное тело мужчины дёрнулось и тяжело упало на землю. Звук удара раздался эхом на улице, и вороны мигом подхватили его. А после не было слышно ничего…
Ровные шаги Ситты стали различимы лишь в тот момент, когда она выбралась наружу. Её взгляд не выражал никаких чувств, спокойно билось в груди её равнодушное сердце. Оно давно превратилось в механический орган для перекачки крови. Дождь полностью вымочил огненные кудри её волос, а с пальцев стекали струи всё ещё тёплой крови.
Она впервые вот так решительно, хладнокровно, голыми руками, убила кого-то. И никаких «человеческих» ощущений: ни страха, ни стыда, ни удовольствия. От смерти одного человека мир не изменил своего движения. И сама Ситта нисколько не переменилась. Как и прежде, в этой красивой женщине не было ничего от настоящего человеческого существа. Искусно исполненный мраморный идол, но лишь идол того Бога, что таится за углом.
- Дожди в этом городе могут длиться вечно, - вздохнул Н.
*на лишь молчала в ответ. Напряжение между ними становилось невыносимым, а любое движение в её сторону только раздражало девчушку.
Что статному красавцу понадобилось от неё – серой и невзрачной мышки – оно и так понятно. Стоит только дать повод и такие вот юнцы всегда не против им воспользоваться.
Всё просто и понятно – чуть больше полугода прошло с той ночи, когда у них случилась близость. Всего лишь. В их возрасте, в этом веке, в этой стране и с учётом сложившихся обстоятельств, подобное не было ничем удивительным - большинство подростков от четырнадцати до семнадцати лет уже неоднократно имели с кем-то связь. После десятилетней разрухи, прозванной в народе «Беспроторицей», подобное стало в даже не просто нормой, а едва ли не священной обязанностью. Чиновники, учителя, родители и врачи усердно навязывали юным умам, что «чем раньше, тем лучше». Иные же, особо активные и сознательные граждане и вовсе твердили о том, что первопричиной Беспроторицы и стали те самые «заморские убеждения», давшие молодому поколению возможность мыслить слишком свободно. «В прежние времена тишь была да гладь – всё потому что всегда делом заняты. Девка только созревала – сразу замуж отдавали, чтобы детей рожала, хозяйством занималась, а не забивала себе голову всякими глупостями. Тем более, рожать надо молодой, чтобы здоровье было и дети крепкие. А оно – то самое для блага всего государства» - что-то такое вещали сильные мира сего. Тема эта всегда оставалась спорной, возможно, у кого-то и возникали сомнения, но постепенно всё это было обставлено до того ладно и красиво, что молодёжь не смела устоять. «Долг» и «дозволенность» смешались в единое понятие.
Что же до самой *ны, то весь окружающий мир её мало интересовал. Она жила свою жизнь так, словно это был какой-то промежуточный период, одно бесконечное «сегодня», где счастливое «завтра» просто наступит однажды, и ты вдруг почувствуешь, как радуга сияет в твоей душе, а делать для этого почти ничего и не придётся. Но среди ровесников, выращенных на ценностях возрождённой империи, девочка чувствовала себя иной, чужой. Они все так свято верили в свою страну, гордились ей и говорил о будущем так, словно там впереди три девятое царство и райские птицы поют в садах. Эту любовь и это чувство священного долга прививалось с самых ранних лет. Так, что к более-менее сознательному возрасту юные граждане готовы были пожертвовать жизнью ради родины. А *на не понимала такой слепой веры и даже Старый Город порой казался ей невыносимей любой тюрьмы. Что есть слепая вера? Нелепая убеждённость в чём-то, чего нет? Ведь мир отнюдь не так чист и ясен.
Жизнь *ны была другой. В свои шестнадцать лет эта девчушка уже преуспела в ночных соблазнах и временами, оставаясь наедине с собой, в стенах закрытой на все замки комнаты, *на остро ощущала, насколько её грешное тело намного взрослее неокрепшего разума. Она никогда не отвергала свою плоть, сосуществуя с ней в своеобразной гармонии. Желания тела удовлетворялись свободно и без мучительных угрызений совести, с лёгким ощущением грехопадения. И ей давно был известен иной мир, скрытый за завесой праведности и показательной чистоты. Там люди жили по ночам, предаваясь своим мелким порокам до самого утра. Там жили женщины, что не были озабочены домашними проблемами и их совсем не волновало продолжение рода. А ещё в этих местах постоянно появлялись мужчины, готовые предложить всё на свете за близость со школьницей. Их не интересовала внешность или воспитание, они были очарованы юностью, что порой оказывалась приятно опытной в постельных делах.
Но *на бы солгала, сказав, что та самая ночь нисколько её не затронула.
В самом деле, празднование прихода весны было событием, которое с нетерпением ожидали все подростки. Даже *на сумела заработать достаточно трудовых единиц, чтобы заказать себе новый красный сарафан с вышивкой и бисером. Как и любой девочке ей хотелось почувствовать себя красивой в эту ночь.
А весна порядком задерживалась – уже наступал май, но тепла всё не было. Лишь к середине месяца солнце начало согревать измученную холодом землю. И сердце *ны неистово билось, когда в назначенное время автобус вёз её вместе с остальной городской молодёжью далеко за пределы Старого Города. Туда, где горели костры и веселье продолжалось до рассвета.
Городские и деревенские – здесь были все равны. Девушки вплетали друг другу в косы ранние цветы и разноцветные ленты. Хохочущие юноши в ярких рубахах бегали от костра к костру и заманивали остальных подростков спуститься к реке, чтобы призвать там нечистую силу. Иные отчаянные и вовсе уходили в лес, чтобы отыскать там лечебные травы и волшебные коренья. Все вместе пели песни и просили у весны щедрого урожая. В эту ночь их объединяла бурлящая в крови юность, бесконечно жаждущая счастья.
Сама же *на всегда оставалась рядом с главным костром, где кто-то к середине ночи всегда начинал играть на свирели, а деревенские ребята поили городских ровесников украденной у родителей брагой. Та самая - непривычная, немного странная на вкус.
А после двух-трёх кружек крепкого напитка вдруг наступил такой покой, такое умиротворение в душе, что всё естество девчушки наполнилось светом и радостью. *на кружилась в танце, подчиняясь великому потоку вечности. Её тело превращалось в ветер. И всё существующее на земле проходило сквозь неё мягко и плавно, точно так и должно быть. Мир постепенно превращался в ничто: он кружился и вертелся, смазывался, теряя границы. Мир становился чем-то прекрасным до самого утра.
Она толком и не поняла в какой момент оказалась в его жарких объятьях. И всё же, в этом было нечто волшебное. Пусть Н. и не стал первым мужчиной для неё, но в тот момент прошлое словно исчезло. Да и не важно, кто там был в её жизни до него. Губы Н. целовали столь сладко, так нежно и ласково, словно боясь навредить. Будто не касаясь друг друга плотью, они прикасались к душам друг друга. В момент единения, *на и Н. ощутили нечто невероятное. Точно они покинули свои тела и, витая где-то в воздухе, нашли там самих себя. И теперь могли путешествовать по всей вселенной, держась за руки. Окружающая действительность переставала существовать, пока они были вместе.
И всё же, волшебство иссякло. Спустя полгода, в мир опять вернулась осень. Весеннее безумие покинуло их юные головы и сердца, оставляя прошлое в прошлом. Конечно, *на ничего не забыла. Однако для неё всё это должно было завершиться ещё тем утром, когда автобус увозил её обратно в Старый Город. Она не желала ловить на себе жаркие взгляды, и даже непосредственность, с которой Н. обращался к ней, вызывала чувство тошноты. Школьница прекрасно понимала, что такой красивый мальчик может интересоваться ей только с одной целью. Это было очевидно. И если она уступит, то однажды он неизбежно перевернёт её мир. Но нет, для *ны всё должно было остаться в прошлом. Жизнь продолжалась, и потрясения были излишни.
Закон случайных связей №1 – «Об этом никто и никогда не узнает»
От дождя их укрывал широкий козырёк над подъездом. И это была лишь случайность – досадное совпадение, что они пересеклись в этот день. Каждый направлялся по своим делам, но внезапный дождь решил иначе.
В голову Н. лезли странные мысли. Пытаясь не привлекать к этому её внимания, он вскользь рассматривал соседку. Невзрачная полная девчушка невысокого роста, с покрытым крупными веснушками круглым болезненно-бледным лицом. У неё были блёклые, до того серые глаза, что порой они казались бесцветными. И при этом такие длинные ресницы, что не залюбоваться ими было невозможно.
Задумчиво глядя в небо, *на поправляла глубокий капюшон своего длинного серого пальто с разноцветной вышивкой на рукавах. Мелкие кудряшки коротких рыжих волос прилипли ко лбу. А на слегка приоткрытой нежной шее блестел маленький золотой крестик на короткой цепочке. Прямо между ключиц. И эту случайную деталь Н. считал наиболее интимной. Кровь его вскипала. Юношеские фантазии неизбежно рисовали ему прекрасную картину её мягкого чувственного тела, на котором не было ничего, кроме этого крестика. Одновременно греховно и невинно – самый соблазнительный образ из всех, что он когда-либо видел.
Сердце его билось всё громче, пока они стояли рядом, и Н. мог слышать её дыхание, смотреть на мелкие рыжие кудряшки и этот крестик, поблескивающий на белой коже.
Дождь расходился, становясь всё сильнее.
Мало того, что вот уже полвека, как всем гражданам с самого рождения вживляли «систему» - миниатюрный бионический чип, который устанавливали прямо в головной мозг – так и список дозволенных покупок для подростков с каждым годом только сокращался. Даже газированные напитки позволялось приобретать не чаще двух раз в месяц.
*на знала, что сейчас никто не мог её полностью контролировать. Пока что «система» была всего лишь инородным предметом где-то там в голове. Каждый раз, совершая покупку или подтверждая свою личность, школьница просто вводила код, хаотично возникающий в её сознании, а там уже программа распознавала данные и давала ответ. Но только через три года бионическая оболочка окончательно разрушится, и «система» полностью станет частью её организма. И одному только Богу известно, что там потом будет твориться.
Н. о чём-то всё время спрашивал, но школьница забылась глубоко в своих мыслях. И думала о том, что сейчас, впрочем, как и каждую секунду своего существования, сама она лишь мельчайшая частица мироздания, но насколько же уникальная и неповторимая. Человечество - самый лучший вариант конструктора, в котором можно свободно менять цвета, форму, содержание.
«Но самое интересное, что идеального повторения в конструкциях быть не может, ведь деталей настолько много, что количество вариантов неограниченно» - пронеслось в её голове.
Молчание. Новый призыв и новый прилив холодного молчания. Похоже, они уже начали бессознательно молить о том, чтобы дождь поскорее закончился. Он пройдёт, и каждый вернётся в свой мир, сжатый вокруг собственной маленькой личности. Ведь иногда так страшно открыть кому-то дверь. Никто не желает боли, но все хотят счастья.
Пустота...
Внезапно в мире тишины и спокойствия, мире, причиняющем тупую скучную боль, произошли какие-то изменения. Будто бы это происходило во сне. Сначала стук каблуков был далёким и едва различимым, но неестественно громким. Точно где-то били в жестяной барабан, чьи удары прерывали монотонную мелодию дождя. И этот звук заставил сердца двух школьников замедлить свой привычный ход. Он завораживал и с каждым мгновением становился всё ближе. Так продолжалось до тех пор, пока к ним не приблизился источник. И мысли их, что до этого момента были мыслями разных людей, сплелись в беззвучном желании понять, увидеть, полюбить всем сердцем. С изумлением одинаковым, но и совершенно разным, школьники смотрели на великолепное создание, представшее перед ними.
Они стояли, вырисовывая острый треугольник: школьники и невероятная женщина, смотрящая на них так легко и так величественно, будто уже успела заглянуть в самые потаённые уголки их душ. От этого чувства становилось страшно, стыдно, но одновременно легко и приятно. Невидимые маленькие молоточки били в виски и, казалось, можно даже различить движение крови внутри черепной коробки. Дыхание вдруг становилось ровным, едва заметным, а в глубине живота зарождалось тепло, растекающееся по всему телу. Холодные пальцы и горячее раскрасневшееся лицо. Экстаз сладким потоком затоплял сознание, разбивая его на две равные части. Одновременно они находились под козырьком подъезда в этом городе с его унылыми долгими дождями и тут же видели прекрасный сон. Наверно, у одной только смерти могут быть такие сладкие усыпляющие объятья. Н. и *ну охватило одинаковое ощущение – в их жизнь пришёл сам Бог, который спасёт юные души от гниения и дряхлости. Нет, теперь они никогда не смогут умереть! Только существо невероятной потусторонней силы способно так смотреть на людей.
- Всего лишь дети, – сказала незнакомка, - должно быть, «четыре» и «пять», но не «шесть».
*на ахнула – голос этого сверхъестественного создания не был сравним вообще ни с чем. В нём сочетались холодность металла, успокаивающий звук лёгкого весеннего ветра и абсолютное мировое ничто, поглощающее душу. Каждое слово, произнесённое ей, казалось таким верным и, вместе с тем, было начисто лишено какой-либо эмоциональной окраски.
Но в этот момент она перевела глаза на Н. и по спине её пробежали мурашки: он покраснел, его трясло и колотило, кулаки сжались, точно школьник вдруг сорвётся и начнёт крушить всё вокруг. Побагровело даже лицо.
- И что такого, что дети? Кто ты такая, чтобы мне тут лекции…
По всей видимости, он хотел произнести что-то ещё, но холодные взгляд незнакомки уже был нацелен на него. Мальчик чуть не задохнулся, онемевший язык вывалился изо рта, глаза закатились, он тяжело дышал, а спустя мгновение, упал на землю, словно в припадке.
*на ощутила, как всё у неё внутри похолодело и замерло. Она забилась в угол, точно это могло помочь. Тот момент, пока незнакомка поворачивалась к ней, казался самым длинным в её жизни. Веки светлоликого существа приподнялись, демонстрируя, что её правый глаз был цвета листвы, а левый – цвета неба. Она смотрела на школьницу в упор, но будто бы не видя её, смотрела сквозь, а то и в самую глубину. Прозвучавший вдруг голос чуть не свёл девочку с ума:
- Самое интересное, что идеального повторения в конструкциях быть не может, поскольку количество вариантов неограниченно.
*на не смогла сдержать удивлённого вздоха. Наверно, она так бы и осталась стоять тут с открытым ртом и невозможностью сказать что-либо. Но таинственная женщина лишь молча прошла мимо неё и исчезла за дверью подъезда. В тот момент, когда в ушах прекратил звучать громкий стук её каблуков, *на почувствовала, что чуть-чуть и она лишится чувств. Внутри неё творилось нечто невообразимое. Словно кто-то перемолол её душу в муку, а сознание вылетело из тела и теперь парило где-то в воздухе.
Н. постепенно приходил в себя. Пытаясь отдышаться, он сел на колени и посмотрел на *ну. Бледная, с нервно дрожащими губами, девочка всё ещё стояла, прижавшись к стене подъезда.
- Идеальное повторение, - тихо прошептала она.
Бесплатную версию отрывка без цензуры можно прочесть на https://www.zelluloza.ru/my/books/15054/stat
