Найти тему

ТРИНАДЦАТЫЙ ДРАКОН ("Зодиак") (часть 30)

…Он родился вполне здоровым и красивым мальчиком, и это счастье длилось для него долго. Почти семь лет. А потом случилось несчастье.

Точнее, случайная, и на первый взгляд, вроде бы несерьёзная травма, когда он упал с велосипеда, ударился головой, вначале никому так не показалась. Так как травмы для детворы – вещь, в общем-то, обычная. Тем более для мальчиков. Редкий пацан избегает в детстве ушибов и ссадин, шишек на лбу и фингалов под глазом. Такова уж детская природа. А потому когда через пару лет у него начались припадки, никто вначале даже не подумал связать этот ужас с однажды случившимся случайным падением.

Правду сказать, они о нём, том давнишнем малозначительном травматическом эпизоде, даже не помнили. Однако врач настаивал, поясняя, что эпилепсия никогда не возникает «сама по себе», и что ее причиной могут служить многие факторы - наследственность, тяжелые инфекции и новообразования мозга, а еще его травмы. Даже самые незначительные и пустяшные. Однако поскольку инфекциями и опухолями мозга он не страдал и имел хорошую родословную, оставались травмы…

Она, его родня, долго ломала голову, вспоминая о «событии», и наконец, вспомнила, что однажды таки мазала ему лоб зелёнкой…

И в этом оказалось всё дело.

..Его лечили. Но лечение помогало мало. Точнее, оно не помогало вовсе. Приступы год от года только учащались, и однажды сделались практически непрекращающимися. Он умирал.

…Доктора разводили руками, и, не имея возможности помочь, стыдливо отводили глаза, намекали на необходимость попробовать, как «последний шанс», еще и средства народной медицины или поискать толковую бабку…

Впрочем, обошлось без бабок. Помощь, как это нередко бывает, пришла с неожиданной стороны и решила вопрос кардинально (у него воспалился аппендикс, и короткая - буквально получасовая операция! – не оставила от его эпилепсии и следа)...

Вернее, дело, по-видимому, было не в операции, не в загноившемся отростке, а именно в наркозе, который выключив на короткое время сознание, «перезагрузил» мозг, сделал его здоровым. Условно здоровым!, как он очень хорошо понимал это сейчас.

По-другому, болезнь никуда не ушла, а только трансформировалась самым странным и неожиданным образом, – он сделался… лунатиком. Или, правильнее сказать, сомнамбулой. Вот только сомнамбулой очень странной. Странность заключалась в том, что он не бродил ночами спящим по крышам и карнизам домов, как другие, не совершал сумасбродных поступков, он просто в таком, спящем(!), состоянии… жил, учился и работал. Что интересно, всегда много успешнее, чем если бы был абсолютно здоровым.

…О том, что с ним «что-то ни так» он догадался ни сразу.

Вначале ему казалось даже забавным, когда к нему подходили незнакомые люди, похлопывали по плечу как старого приятеля, вели себя запанибрата; а девушки, с которыми он также знакомился, находясь в своём сумеречном состоянии, и о которых потом ничего не помнил, заявляли на него свои права, вели себя как «его девушки»…

Списывать подобные казусы на случайные обстоятельства, когда, мол, они, незнакомцы, просто ошиблись, обознались, принимая его за кого-то другого, скоро стало невозможным – уж слишком много оказалось в его жизни подобных «недоразумений». И уже понимая, что дело не в «двойниках», а нём самом, оправился на консультацию к специалисту.

…Спец, после короткого сбора анамнеза проблемы, такие провалы в памяти связал с побочкой от наркоза. Которые, как он полагал, со временем должны были пройти сами собой. Однако они не прошли. Остались. До той самой, с дочерью, трагедии.

…Сказать, что он страдал от своей нестандартности, было бы неправдой. Здесь всё обстояло с точностью до наоборот. Он неожиданно обнаружил массу выгод от своего «неадеквата». Во-первых, в таком состоянии, у него всегда обострялась память, делаясь временами буквально фотографической. Как следствие, он мог запоминать огромное количество очень сложного изучаемого материала, а главное понимать его, разбираться в его тонкостях. И это скоро сделало его самым успешным студентом на курсе. А дальше, когда началась специализация, и он выбрал хирургию, именно «сумеречные провалы» поспособствовали тому, что он стал в ней «вторым после Бога».

…У него не было проблем и с трудоустройством - после недолгой специализации его с удовольствием приняла на службу одна из самых солидных клиник края. Точнее… Солидной клиника сделалась именно благодаря ему, ведущему хирургу, чья профессиональная слава росла не по дням, а по часам, разлеталась по стране, ближнему и дальнему зарубежью. К нему стали приезжать даже из-за границы, и он оперировал, и всегда блистательно и филигранно. И здесь без всякой натяжки.

И всякий раз, когда ему потом, в обычном состоянии, случалось читать свои отчёты об операции, он поражался написанному. А уж представить, что это можно было сделать в действительности, и вовсе поражало своей нереалистичностью – его хирургическая техника, как говорили коллеги, была во истину фантастической.

А еще у его пациентов, которых он резал, будучи практически в бессознательном состоянии, никогда не бывало послеоперационных осложнений. Тем более тяжелых. Их восстановление было быстрым – даже стремительным! – и совершенно безболезненным.

…Его просили о «мастер-классах». И он не отказывал. Никогда. Честно делился секретами своего безумного (и здесь это буквально!) мастерства. Повторить которое, однако, никто из его собратьев по цеху не мог и не решался…

Как хирург, врач, он был уникальнейшим! Он был неповторимым виртуозом!

А потом, когда дочь убили, эта виртуозность вдруг исчезла. Что интересно, вместе с его «лунатизмом». И он, наконец, сделался нормальным. Как все. Что правда, полным теперь непонятно откуда взявшихся извращений…

Он устал. Смертельно. И не найдя ответов по поводу своей проблемы у ортодоксальной, науки, начал искать их у науки парадоксальной...

. . . . . . . . . . . . . . . .

…Я не стала интриговать несчастного. Тем более, что его откровенность не оставляла повода для каких-то других выводов и предположений - именно он, отец, своей дочери, и был ее убийцей. Вот только убил он своего ребенка не умышленно, а находясь в своём ненормальном сумеречном состоянии. И в силу этого обстоятельства он и не помнил не только деталей убийства, но даже самого этого трагического события. Ну, в общем, как он обычно не помнил событий проводимых им хирургических операций, узнавая о них потом из собственных послеоперационных протоколов…

…Он не согласился. И его доводы, казалось, имели в своём основании, серьёзные аргументы. Во-первых, у него было алиби. Железное. Даже железобетонное! Почти поминутно просчитанное и официальным, и неофициальным расследованиями. Ведь он, - если теперь уже совсем честно признать, - и нанял тогда частных детективов, чтобы они прежде отработали именно ЕГО(!) версию. Так как зная о своей «сумеречной нестандартности», его с самого начала глодала мысль о своей возможной причастности к этому убийству. Но… Более чем добросовестные проверки в отношении его ничего не дали. Он не убивал! Так как просто физически не мог это сделать! Он оперировал! И десятки людей были тому свидетелями. И наоборот, - никто - ни один человек(!) - не видел, чтобы он отлучался из отделения хотя бы на минуту… Нестыковка?..

Никак. И этому парадоксу есть свои собственные, хотя и нетривиальные объяснения.

. . . . . . . . . . . . . . . .

…Он слушал очень внимательно, не перебивал, ни разу не вставив в мой рассказ «своего слова». Потом, когда я закончила, недолго помолчал, словно через силу протянул: «Я вас понял…» И больше не задавая никаких вопросов, тяжело поднялся, постоял, повернул к двери. И уже взявшись за дверную ручку, оглянулся на меня в последний раз, еще раз тихо повторил: «Я, наконец, действительно всё понял…»

. . . . . . . . . . . . . . .

…А вот чтобы разъяснить его феномен вам, мои добрые читатели, я прежде должна рассказать о своей «парадоксальной теории». Конкретно, о ее отдельной главе - «Теории катастроф». А потому продолжение следует…