PIONEER CAMP, ZARNITSA, DANCES AND THE LAST NIGHT.

Every summer there was a Zarnitsa game between the camps, since there were as many as four camps on Crow Island. Of course, not all four camps played at the same time, as a rule they were divided into pairs by drawing lots. And here another privilege of the first detachment worked - night reconnaissance was part of the game. The first detachment got up at 3:00 am, equipped accordingly, and in several groups went to find out the location of the enemy. That is, if you got into the first squad, then in this game you were always a scout. Further Everything went as usual; the camp woke up, military fuss and running around began, there was a hunt for the flag of the enemy team. Each group, having received intelligence, developed its own tactics and strategy for attacking the enemy. Someone did a distracting maneuver, someone attacked from the flanks, landing groups were preparing, which, in the general confusion, could slowly steal the flag of the enemy team. Sometimes it was possible to capture one of the enemy scouts. At the same time, forceful methods of extracting useful information were strictly prohibited. The scout was fed lunch and interrogated to the fullest extent. According to the rules of the game, he had to lay out all the information he possessed; about how to protect the flag of their team, about the places of deployment, about the location of the headquarters, but the prisoners were silent like partisans, referring to the fact that they did not know anything, but what they knew was safely forgotten.
The position of a paratrooper was very honorable, and the guys approached the task very responsibly. Sometimes they carefully smeared their faces with mud, made themselves camouflage suits from branches and grass, quickly and imperceptibly made their way to the enemy camp. Once we saw small haystacks in the field, and climbing inside, together with them, we carefully moved towards the enemy. Too bad there were no video cameras at the time. Of course, you could use a movie camera, but they were in great short supply. The movie would be great; yellow-green dry haystacks, in small dashes, sometimes colliding and overturning, but nevertheless inexorably moving along the mowed field towards the intended goal. Then we furiously attacked the enemy, tearing off the colored bandages from his hands, after the loss of which, the fighter was considered neutralized.
Soon our main forces joined in, the young soldiers ran out of the nearest copse, jumped out of the ditch, and even emerged from the river, and poured into the enemy fighters with the whole crowd. And now, after 20 minutes of such a brawl, the coveted flag of a foreign team was in our hands. We skipped rushing to our camp to hoist the battle trophy on the roof of the main building. Our eyes shone with happiness and joy of the Winners!
Of course, all this time it was also necessary to responsibly protect and guard your own flag, because at some point it would certainly be attacked by rivals from a foreign camp. And sometimes it turned out like this - you run to the camp, confident in your own victory, and there is a sad boss - my dad, and reports that 10 minutes ago the team of the neighboring camp also delivered the coveted trophy to their leadership. And at that moment we were ready to cry from grief and despair, because the victory was awarded to the one who did it first.
But, as far as I remember, most often it was our camp that won.
However, the most favorite privilege of the 1st detachment was dancing after lights out. Yes, indeed, once a week there were dances for almost the entire camp, but this event was filled with boredom. Small fry rushed underfoot, mischievous, and spoiled all the solemnity of the moment. On days like these, the First Squad didn't even go out on the dance floor. But in all the rest, after the end, there were dances exclusively for the first detachment, occasionally a second one joined them. I remember embarrassed girls standing in small flocks, quiet indecisive boys who carefully looked at the opposite sex from under their brows, and when the music began to play, as a rule, for quite a long time no one dared to go to the center of the site first. But then the girls turned out to be more courageous, they all jumped out together to the center of the Circle and began to dance. Then the boys joined in and the fun captured the Young Pioneers, and sometimes even the Komsomol members, with their heads.
Mostly rhythmic music was played. Favorite hits were - "Again the last train ran away from me", "a wonderful neighbor settled in our house", "Yes, there was a black cat around the corner" and the most favorite song - "People meet, people fall in love, get married." But sometimes slow dances began to sound, and then the most desperate boys hesitantly approached the chosen young ladies And invited them to dance. It was amusing to look at it - rather tall, ankle-length girls put their hands on their gentlemen's shoulders, and the young men carefully took the girls by the waist, and so, at arm's length, these clumsy couples shifted from foot to foot throughout the music. And very rarely the White Dance was announced, but by that time the girls, as a rule, had already managed to agree with the boys and invited them not fearing rejection. By the end of the season, several stable couples were traditionally formed, who danced only with each other, and sometimes, during the dances, they disappeared from the dance floor holding hands.
Dad in the camp was not strict with me, but if the whole detachment suddenly turned out to be guilty, then I got more than others. Once, on the very last day of the shift, after the fire, we, anticipating the farewell bedlam, were locked in the ward by the counselors. And they didn’t just lock it up, but took it away, and in the most arrogant way, in addition to everything else, they hammered the window frames with nails, which, by the way, had been open all season. No, they didn’t punish us, we didn’t do anything wrong, the counselors just decided to play it safe: close us, and go and quietly celebrate the end of the season.
Usually, the last night was the most beautiful. The children, together with the leaders, sat by the fire for a long time, walked around the camp, and raged. Went to bed later than usual. And the first detachment generally had fun until the morning, smeared sleeping children with soot and toothpaste, rode a carousel, and there were even vague rumors that some lucky ones had a chance to arrange a night swim in the Ishim River.
We were so looking forward to the last night, we dreamed about it so much, we developed an action plan and here it is for you. Bummer. Our indignation knew no bounds.
At first, huddled together, the girls simply discussed the event, wondering whose order led to captivity: the head of the camp, i.e. my dad, or is it an initiative of educators. Suddenly someone said: “Locked up like in a prison!”. And that's it, associations rushed. Each of us remembered a work of art written on this topic. Someone, wrapped in a sheet, with feeling read "In the depths of Siberian ores ...", someone - "On the death of a poet." For example, I recited "I am sitting behind bars, in a damp dungeon." And I did it so nicely, so mentally, I was so imbued with the atmosphere of confinement that even if I tried very hard, I wouldn’t read these sad poems so well in class. Having exhausted the supply of poetry, we turned to songs, since everyone was perfectly familiar with revolutionary themes.
The time was approaching three o'clock in the morning, and we all could not calm down, and the international burst out in unison. Suddenly there was a loud knock on the door. We fell silent, wondering whom the hard one had brought.

-- What's going on here? Open the door immediately, - my dad's menacing voice rang out. “Vitaly Sergeevich…, head of the camp…” whispered through the ward.
"But we've been locked up, we can't open it."
- Who locked it?
- Leaders.
- Sit quietly, I'll figure it out.

And left. Ten minutes later he returned with the keys, opened us and how he barked at me: “Did you arrange everything?!! Well, march up." Upstairs - that means I had to run to my father's house located on the roof of our building. While I was getting dressed, dad opened the door wide open, here is a born teacher, and said: “Here, I open the door because I believe you. I know you won't go anywhere. Good night.
I followed my father and trembled with fear: “What awaits me in the house, what kind of dressing will he give me?”. But at the top, dad said nothing, wished good night and left. And what a calm night it is, when explosions of laughter could be heard from the second girl's chamber, located directly below us. “Yes, of course,” I thought: “They are raging there, and I’m sleeping here,” and without hesitation, I jumped out of bed and rushed to ours.
And it turns out that boys and girls came to them to color and comb them. The fun is in full swing. I quickly jumped into the ward and began to take an active part in everything. But in less than ten minutes, my father's voice rang out: "Open!". My heart sank into my heels: for the first time it passed, but if dad catches me here, then troubles cannot be avoided. The boys were quickly shoved under the bed, and I was generally under the mattress, and they sang the old song: “We were locked up by Vitaly Sergeevich, we cannot open it.” Dad left, and I realized that if he doesn’t find me in place now, then the Ax-Bashka is waiting for me.
We quietly opened the door, I slipped out and almost bumped into him. He sat in the gazebo, right in front of our door and looked somewhere into the distance. I immediately darted down the corridor, then through the club, through the attic, in complete darkness, made my way to the roof of our house. She had just jumped into bed when she heard footsteps on the stairs. Dad entered the house, looked at me thoughtfully and said: “Probably it seemed ...”. And I realized that I was born in a shirt.
“Hey, sleepyhead, get up, the children are already getting on the buses, and you are still sleeping,” I heard my father’s words in the morning and jumped up like a scalded one. I ran out to the roof, saw the gray sky and thought: “What a pity, the last day and such gloomy weather.” But then, going down the stairs, I suddenly noticed the silence that enveloped the camp. It was weird, it wasn't normal. Usually, there is a hubbub in the camp from morning until evening. Glancing at the windows, I saw that all the children were still sleeping and realized that the sky was not gray at all, but that the sun had not yet risen.

“Dad, why did you wake me up so early?”
Don't worry, you'll understand everything now.
— Where are we going?
- Wake up the others.

We went into the first squad, woke everyone up of ours, went to the clearing to the fire, picked up the cooled firebrands and set off to smear soot on the children from the younger detachments, led by the head of the camp. You should have seen the faces of the counselors when we flew into their wards. They were already taking in air to scream and chase us with a filthy broom, but then dad came in and put his finger to his lips. And the astonished counselors, frozen in their previous poses, forgetting to close their mouths, stood and silently watched as we carefully decorated the sleeping children. So we went through all the buildings, and after that dad left us, citing business. And we ran to the "Birch". It was the off season. One shift had already left, and the other had not yet arrived, and the whole camp was at our disposal. We rushed around the territory, looked into the wards, and then ran to ride the rides. True, they had to be set in motion manually, but this did not stop us. Our boys served as draft force. They, resting with the last of their strength, twisted the carousel and rocked the swing.
By breakfast we were back and soon we all boarded the bus together and went home.
How I miss that time and that camp now.

Каждое лето между лагерями проходила игра Зарница, благо лагерей на вороньем острове было целых четыре. Конечно, не все четыре лагеря играли одновременно, как правило делились по парам вытягивая жребий. И вот тут срабатывала еще одна привилегия первого отряда — частью игры была ночная разведка. Первый отряд вставал в 3:00 ночи соответственно экипировался, и несколькими группами шёл узнавать расположение противника. То есть, если ты попадал в первый отряд, то в этой игре ты всегда Был разведчиком. Дальше Всё шло как обычно; просыпался лагерь, начиналась военная суета и беготня, шла Охота за флагом команды противника. Каждая группа, получив разведданные, разрабатывала собственную тактику и стратегию атаки противника. Кто-то делал отвлекающий манёвр, кто-то нападал с флангов, готовились десантные группы, которые в общей неразберихе могли потихоньку украсть флаг команды неприятеля. Иногда удавалось захватить одного из вражеских разведчиков. При этом силовые методы извлечения полезной информации были запрещены категорически. Лазутчика кормили обедом и допрашивали по всей строгости. По правилам игры, он должен был выложить всю информацию, которой обладал; о способах защиты флага своей команды, о местах дислокации, о расположении штаба, но пленники молчали как партизаны, ссылаясь на то, что они ничего не знают, а то что знали — благополучно забыли.
Должность десантника была очень почетной, и ребята крайне ответственно подходили к выполнению задачи. Порой они тщательно мазали свое лицо грязью, делали себе маскировочные костюмы из веток и травы, быстро и незаметно пробирались в лагерь противника. Однажды мы увидели в поле маленькие cтога сена, и забравшись внутрь, вместе с ними, осторожно двигались в сторону неприятеля. Жаль, что в то время не было видеокамер. Конечно можно было использовать кинокамеру, но и они находились в большом дефиците. Кино получилось бы замечательное; желто-зеленые сухие стога, мелкими перебежками, иногда сталкиваясь и опрокидываясь, но всё-таки неумолимо двигались по скошенному полю к намеченной цели. Потом мы яростно атаковали врага, срывая с его рук цветные повязки, после потери которых, боец считался обезвреженным.
Вскоре подключились и наши основные силы, юные солдаты выбегали из ближайшего перелеска, выпрыгивали из канавы, и даже выныривали из речки, и всей толпой наливались на вражеских бойцов. И вот, через 20 минут такой потасовки, желанный флаг чужой команды находился в наших руках. Мы вприпрыжку неслись в свой лагерь, чтобы водрузить боевой трофей на крыше главного корпуса. Наши глаза светились счастьем и радостью Победителей!
Конечно, всё это время надо было также ответственно оберегать и охранять свой собственный флаг, потому что в какой-то момент его непременно атаковали соперники из чужого лагеря. А то иногда получалось так — прибегаешь в лагерь, уверенный в собственной победе, а там стоит грустный начальник — мой папа, и сообщает, что 10 минут назад команда соседнего лагеря тоже доставила заветный трофей своему руководству. И в этот момент мы готовы были плакать от горя и отчаяния, ведь победа присуждалась именно тому, кто это сделает раньше.
Но, насколько я помню, чаще всего, побеждал именно наш лагерь.
Однако самой любимой привилегией 1 отряда являлись танцы после отбоя. Да, действительно, раз в неделю проходили танцы практически для всего лагеря, но от этого мероприятия веяло скукой. Мелюзга носилась под ногами, озорничала, и портила всю торжественность момента. В такие дни Первый отряд даже не выходил на танцевальную площадку. Зато во все остальные, после отбоя, проходили танцы исключительно для первого отряда, изредка к ним присоединялся второй. Помню смущенных девочек, стоящих небольшими стайками, притихших нерешительных мальчишек, которые внимательно исподлобья рассматривали противоположный пол, и когда начинала играть музыка, как правило, довольно долгое время никто первым не решался выйти в центр площадки. Но потом более смелыми оказывались девчонки, они все вместе выскакивали в центр Круга и начинали танцевать. Следом присоединялись мальчишки и веселье захватывало Юных Пионеров, а иногда уже и Комсомольцев, с головой.
Чаще всего звучала ритмичная музыка. Любимыми шлягерами были — " Опять от меня сбежала последняя электричка", "в нашем доме поселился замечательный сосед", "Жил да был черный кот за углом" и самая любимая песня — "Люди встречаются, люди влюбляются, женятся". Но иногда начинали звучать медленные танцы, и тогда самые Отчаянные мальчики нерешительно подходили к выбранным барышням И приглашали на танец. Смотреть на это было забавно — голенастые довольно высокие девчонки клали руки своим кавалерам на плечи, а юноши бережно брали девушек за талию, и так, на расстоянии вытянутых рук, эти неуклюжие пары переминались с ноги на ногу в течение всей музыки. И совсем редко объявлялся Белый танец, но к тому времени девчонки как правило уже успевали договориться с мальчишками и приглашали их не опасаясь отказа. К концу сезона традиционно уже были сформированы несколько устойчивых пар, которые танцевали только друг с другом, а иногда, во время танцев, взявшись за руки исчезали с танцплощадки.


Папа в лагере со мной не был строг, но если вдруг оказывался виновен весь отряд, то мне попадало больше других. Однажды в самый последний день смены, после костра, нас, предвкушающих прощальный бедлам, вожатые заперли в палате. И не просто заперли, а взяли, и самым наглым образом, ко всему прочему, забили гвоздями оконные рамы, которые, между прочим, весь сезон стояли открытыми. Нет, нас не наказали, мы не в чем не провинились, просто вожатые решили подстраховаться: закрыть нас, а и идти спокойно праздновать окончание сезона.
Обычно, последняя ночь была самой прекрасной. Дети вместе с вожатыми долго сидели у костра, гуляли по лагерю, бесились. Спать ложились позже обычного. А первый отряд вообще веселился до утра, мазал спящих детей сажей и зубной пастой, катался на каруселях и даже ходили туманные слухи, что некоторым счастливчикам довелось устроить ночное купание в реке Ишим.
Мы с таким нетерпением ждали последней ночи, так мечтали о ней, разрабатывали план мероприятий и тут на тебе. Облом. Нашему возмущению не было предела.
Сначала, сбившись в кучу, девчонки просто обсуждали событие, гадая чье же распоряжение привело к неволе: начальника лагеря, т.е. моего папы, или это инициатива воспитателей. Вдруг кто-то сказал: «Заперли, как в тюрьме!». И все, понеслись ассоциации. Каждый из нас вспомнил художественное произведение, написанное на эту тему. Кто-то, укутавшись в простынь, с чувством читал «Во глубине сибирских руд…», кто-то -- «На смерть поэта». Я, например, декламировала «Сижу за решеткой, в темнице сырой». И так славно, так душевно у меня получалось, так я прониклась атмосферой заточения, что если бы даже очень старалась, то на уроке, так хорошо бы эти грустные стихи, не прочитала. Исчерпав запас поэзии, мы перешли к песням, благо все были прекрасно знакомы с революционной тематикой.
Время близилось к трем часам ночи, а мы все не могли угомониться, и дружно грянули интернационал. Вдруг в дверь громко постучали. Мы притихли, гадая кого принесла нелегкая.

-- Что здесь происходит? Откройте дверь немедленно, -- раздался грозный голос моего папы. «Виталий Сергеевич…, начальник лагеря…», -- шепотком пронеслось по палате.
-- А нас заперли, мы не можем открыть.
-- Кто запер?
-- Вожатые.
-- Сидите тихо, я сейчас разберусь.

И ушел. Через десять минут вернулся с ключами, открыл нас и как рявкнет на меня: «Это ты все устроила?!! А ну марш наверх». Наверх -- это значит, мне надлежало бежать в папин домик расположенный на крыше нашего корпуса. Пока я одевалась, папа распахнул дверь настежь, вот же прирожденный педагог, и заявил: «Вот, я открываю дверь, потому, что я вам верю. Я знаю, что вы никуда не уйдете. Спокойной ночи.
Я шла за отцом и тряслась от страха: «Что меня ждет в домике, какой он мне разнос устроит?». Но на верху папа ничего не сказал, пожелал спокойной ночи и ушел. А какая тут спокойная ночь, когда из второй девичей палаты, находящейся прямо под нами, доносились взрывы хохота. «Да, конечно», -- думала я: «Они там бесятся, а я тут спи», и не долго думая, вскочила с кровати и помчалась к нашим.
А к ним, оказывается, пришли мальчишки и девчонки их красят и причесывают. Веселье в самом разгаре. Я быстро заскочила в палату и стала принимать во всем активное участие. Но не прошло и десяти минут, как раздался папин голос: «Открывайте!». Сердце мое ушло в пятки: в первый раз пронесло, но если папаня меня здесь застукает, то беды не миновать. Мальчишек быстро засунули под кровати, а меня вообще под матрац и затянули старую песню: «Нас заперли Виталий Сергеевич, мы открыть не можем». Папа ушел, и я поняла, что если он меня сейчас не застанет на месте, то меня ждет «Секир-Башка».
Мы тихонько приоткрыли дверь, я выскользнула и чуть не наткнулась на него. Он сидел в беседке, прямо напротив нашей двери и смотрел куда-то в даль. Я тут же шмыгнула по коридору, затем через клуб, через чердак, в полной темноте пробралась на крышу в наш домик. И только прыгнула в постель, как услышала шаги на лестнице. Папа вошел в домик, посмотрел на меня задумчиво и сказал: «Наверное, показалось…». И я поняла , что родилась в рубашке.
«Эй, соня, вставай, дети уже по автобусам садятся, а ты все дрыхнешь», — услышала я поутру папины слова и подскочила, как ошпаренная. Выбежала на крышу, увидела серое небо и подумала: «Как жаль, последний день и такая хмурая погода». Но тут, спускаясь по лестнице, я вдруг обратила внимание на тишину охватившую лагерь. Это было странно, это было ненормально. Обычно, в лагере галдеж стоит с утра и до самого вечера. Бросив взгляд на окна я увидела, что все дети еще спят и поняла, что небо вовсе не серое, а просто солнце еще не встало.

— Пап, ты зачем меня поднял в такую рань?
— Не переживай, сейчас все поймешь.
— А куда мы идем?
— Будить остальных.

Мы зашли в первый отряд, разбудили всех наших, сходили на поляну к костру, набрали остывших головешек и отправились мазать сажей детей из младших отрядов во главе с начальником лагеря. Надо было видеть лица вожатых, когда мы залетали к ним в палаты. Они уже набирали воздуха, чтобы закричать и погнать нас поганой метлой, но следом входил папа и прикладывал палец к губам. И изумленные вожатые, застывшие в прежних позах, забыв закрыть рот стояли и молча наблюдали как мы тщательно разукрашивали спящих детей. Так мы прошли по все корпусам, и после этого папа нас оставил, сославшись на дела. А мы побежали в «Березку». Там царило межсезонье. Одна смена уже уехала, а другая еще не приехала, и целый лагерь попал в наше распоряжение. Мы носились по территории, заглядывали в палаты, а потом побежали кататься на аттракционах. Правда, в движение их приходилось приводить вручную, но и это нас не остановило. Тягловой силой служили наши мальчики. Они, упираясь из последних сил, крутили карусели и раскачивали качели.
К завтраку мы вернулись и вскоре все вместе погрузились в автобус и поехали домой.
Как я сейчас скучаю по тому времени, и по тому лагерю.