По-видимому, аналитик в области престижа частично наследует экзорцисту - фигуре, которая тоже является "отбросом" производства духовной жизни, т.е. чем-то таким, на что традиционное общество не было специально заточено, но при этом периодически нуждалось в его наличии. Экзорцист - странное существо, своего рода "секретный агент" церкви, чей статус напрямую не связан с практиками распределения церковной власти и умением вести паству, но исходит из такой области, куда обычный церковный работник никогда не сунется.
Практика экзорцизма уходит корнями в очень глубокую древность, пожалуй, она даже старше истории с очищением стада свиней, которая неплохо иллюстрирует характер проблем, с которыми к экзорцисту обращались за помощью. Как правило, "одержимость демонами" из источников прошлого является чем-то вроде метафоры психического расстройства в том же смысле, в котором о них говорит анализ - как невротическая "одержимость", которая в постхристианском мире приобрела массовый характер.
Экзорцист достоин внимания уже потому, что в отличии от своих официальных коллег не занимается оправданием зла, а работает напрямую с фактом его наличия в людях, при этом не изгоняя страдающих "подальше от нормальных людей", а наоборот, возвращая им "человеческий вид". Полагаю, указания на "животное поведение" одержимых демонами имеет смысл прочитывать именно как "потерю человеческого достоинства" в том же смысле "потери чести", о котором я говорю в этом материале - потому одержимые кричат, кусают, рвут, ходят под себя и неестественно изгибаются.
Видимо, такого рода "отклонения" в эпоху, когда последствия смерти Бога ещё не проступали столь явно, могли иметь особенно болезненные проявления. Я не имею в виду, что невроз как культурное явление существует от сотворения мира и нужно откапывать его древние формы, - это феномен современности. Однако его "аналоги" имели место и ранее - неслучайно Фрейд разбирает случай одержимости дьяволом, который при всей своей голливудской отрывочности всё же на что-то схожее с современным неврозом намекает.
Безусловно, анализ нельзя считать буквальным продолжением экзорцизма, но определённое соположение есть. Я имею в виду, что официальная церковь работает с моралью, каждый раз "очищая совесть" прихожан, но при этом всё время оправдывая её наличие несмотря на очевидно "дурной" характер этого образования, - раз уж её всё время нужно чистить, очевидно, что она с самого начала представляет собой нечто "грязное", - тогда как экзорцист напрямую работает с той областью душевной жизни, от которой "дурная совесть" служит защитой. Что характерно, экзорцист может занимать официальную должность в той же церкви, т.е. род занятий не исключает его из символического поля, но при этом личный престиж таких людей завязан исключительно на области работы с симптомами и нигде больше не может быть востребован. Экзорцист, как и аналитик - это своего рода "отброс по роду специализации", т.е. его "пограничность" является не симптомом, а условием отправления желания.
Возвращаясь к сравнению с истеричкой: для неё истощение Закона невыносимо и потому она жаждет упразднять, чтобы таким образом доказать свою "неподсудность" и "взять ситуацию в свои руки", и именно здесь обнаруживает свою нехватку, когда оказывается в очередном психотическом эпизоде - в общем-то, как и власть. Т.е. она становится на место позора, чтобы его исправить, и тем самым, разумеется, сама претерпевает позор и оказывается неспособной хоть что-то изменить из этого места.
Аналитик, не менее осведомлённый о слабости Закона, представляет собой "наёмника", который пользуется теми же слабостями, не пытаясь их упразднить, а производя из их ослабленного состояния аналитический инструмент. Т.е. там, где истеричка вынуждена настаивать на симптоме, как на истине слабости Закона, аналитик способен симптом "переработать", частично выводя его таким образом за пределы как Закона, так и истерической реакции - на уровень своего знания.
Отсюда следует два положения, которые необходимо озвучить - не знаю, озвучивал ли их уже кто-то.
Первое: такое размещение анализа в пространстве заставляет причастных желанию аналитика, вроде Фрейда и Лакана, очень принципиально обозначать то, что анализ не является метатеорией, т.е. нависающим над полем символического "знанием Отца", от которого следует ждать самых смелых перемен и самых революционных решений. На самом деле уже здесь слышно, что такого рода ожидания явно отдают истерическими нотками - потому анализ, выпадающий из области "обещающих революцию знаний", и есть своего рода "изменения без революции": престиж анализа потому и не нужно подтверждать обещаниями социальной пользы и другой "полезной работой", что обладание им говорит само за себя через позицию "отброса".
Потому одним из следствий желания аналитика является тот подмечаемый многими факт, что "аналитик не работает" - в том смысле, что он не вынужден обосновывать ценность инвестиций в свою деятельность по той причине, что его позиция сама по себе представляет собой такого рода "сокровище", которое не только не поддаётся воспроизводству, но напротив может в любой момент полностью исчезнуть, поскольку его системное производство невозможно организовать, т.к. он всегда появляется только через самоисключение из самой системы производства знаний.
И второе: такая "природа" желания аналитика не предоставляет опоры для организации аналитического сообщества, поскольку ни его "образование", ни практика, ни публичная позиция не несут в себе ничего, что могло бы предполагать объединение по типу ремесленного цеха или сообщества специалистов, которое производило бы свою продукцию и имело свой профсоюз - что не мешает предпринимать попытки к их созданию, начиная с Фрейда. На мой взгляд, Фрейд дал жизнь сообществу ровно постольку, поскольку думал, что создаёт науку, которой необходимо воспроизводить специалистов и передавать накопленные знания - что, разумеется, не так, и ниже я вернусь к этому.
Непрекращающиеся попытки "объединить аналитиков" говорят о том, что желание аналитика само по себе остаётся всё ещё неясным элементом, поскольку эти объединения уже давно доказали непригодность даже для того, чтобы находиться в близости к аналитику - изгнание Лакана показательно, - не говоря о том, чтобы создавать условия для развития анализа. Как показывает опыт, "сообщество последователей" может лишь переприсвоить оставшееся от крупного аналитика знание, чтобы ускорить его разложение.
Если условием успешного анализа является способность аналитика не делать такой уступки, которая могла бы намекать на "готовность упасть" перед истеричкой, то в случае "союза специалистов" выдерживание этой планки просто невозможно, т.к. на сегодняшний день условием существования любого объединения как раз и является "возможность пойти на уступку" власти или активистам, чтобы не попасть под "отмену". Т.е. дело анализа только потому и живо, что на его основе нельзя организовать очередной клуб по интересам с членскими взносами и политической позицией, вынуждающей его участников уступать актуальной повестке ради сохранения своей организации.
Невозможность оформления верного аналитическому желанию сообщества связана не только с особенностями устройства современности, но и с тем, что само желание аналитика не предоставляет для образования группы никакой подоплёки — т.е. то, что я назвал выше "образованием аналитика", всякий раз происходит скорее через рассогласование с местом в любых группах и объединениях.
Желающий практиковать аналитик должен быть не равен тому месту, которое он создаёт своей речью, и этого будет достаточно - по аналогии с экзорцистом, который занимает должность в церковной иерархии, и потому не испытывает нужды создавать особое сообщество под своё дело.
Кроме того, есть ещё важное условие его образования, которое я называю "невежеством аналитика" — и оно также не предполагает, что аналитику для отправления своего желания нужно находиться "среди своих". Скорее наоборот.
Принципиальное невежество аналитика должно заключаться в том, что до сути и смысла всех используемых Фрейдом, Лаканом или другими крупными аналитиками понятий он должен доходить сам, слишком не полагаясь на авторитет тех, кем они представлены, и кроме того, догадываться до невысказанного ими. Невежество является главным условием "образования" нового аналитика и отвечает за обретение того самого престижа, без которого желание аналитика не будет ему доступно даже в том случае, если он является, скажем так, блестящим носителем психоаналитического знания, хранящим в своих сундучках все высказанные крупными аналитиками положения и "задор" их начинания.
Престиж аналитика потому завязан на невежестве, что даже буквальное построчное переписывание или пересказывание материалов того же Фрейда или Лакана не открывает проход к желанию аналитика - и речь не идёт о том, что такие усилия по своей природе "недостаточно чисты", словно происходит нечто вроде "кражи". Дело в том, что "калорийность" аналитического знания связана исключительно с тем, что оно очень быстро устаревает, потому весь имеющийся корпус текстов не является методичкой, хорошее знание которой могло бы дать твёрдую опору для аналитического высказывания и ведения практики.
Пример с понятием "бессознательное" показателен: после Фрейда это означающее разлетелось в самые разные теории, так что его живой аналитический смысл затёрся донельзя, и говоря сегодня "бессознательное" уже как будто не говорят ничего такого, что следовало бы принимать в расчёт. Сама манера, в которой ныне наперебой ищут бессознательное во снах, оговорках и описках очень точно определяется как пародия на психоанализ - это что-то вроде «поиска глубинного смысла», который сопровождает насмешливо-ироничное хихиканье в том же виде, в котором Ницше описывает поведение последних людей: они повторяют высказанную истину и «моргают», зубоскально подмигивают друг другу, намекая, что эта истина уже обезврежена и её можно спокойно болтать.
Другой пример такой затёртости - императив Лакана "не знать", под которым подразумевается занятие аналитиком позиции, где он не имеет заранее заготовленных аналитических инструментов для работы с расстройствами, но в ходе работы изобретает инструментарий под каждого конкретного анализанта, тем самым удовлетворяя индивидуальности его случая.
Сегодня эта этика незнания тоже стала скабрезной притчей во языцех, что приводит к довольно парадоксальной ситуации: вычитывающие её из Лакана совершенно точно знают, что они должны "не знать" - и поэтому заложенный смысл полностью дезавуируется, т.к. императив становится главным лозунгом заботы о нуждающихся, словно "рукопожатность" аналитика теперь зависит от того, насколько далеко он готов зайти в признании "ограниченности своих знаний", что для анализа в корне не характерно. Такие аналитики вынужденно занимают позицию евангельских фарисеев, которые причастны букве Писания и могут наизусть цитировать стихи, соревнуясь кто из них "самоотверженнее не знает", но не причастны его духу, поскольку не прошли через процедуру, которая лежит в основании образования как анализа, так и первого аналитика.
Выскажу обратное: аналитик как раз-таки должен знать - и сегодня более, чем когда-либо, в связи с исчерпанием этики лакановского "незнания", аналитику следует знать, и при этом знать "невежественно", т.е. доходить до смысла почерпнутых в аналитических и других материалах представлений только путём их "перебора" в собственной теоретической практике, не доверяя "рукопожатности" их источника, т.к. при Фрейде или Лакане эти концепты дышали другим воздухом и были адресованы другой политической повестке, - как минимум, другой степени развития истерической симптоматики.
Этот жест также противоположен истерическому: если истеричка подбирает именно "падаль", исчерпавшее себя и бесполезное знание, которое она будет возвращать на пьедестал ценой своей вменяемости, то аналитик перебирает лежащую перед ним мерзость, чтобы найти то, что ещё дышит.
Более того, аналитик всегда именно что знал: и Фрейд хорошо знал что именно он хочет сказать, несмотря на постоянные метания и смену топик - это, опять же, примеры теоретического перебора, в результате которого знание аналитика и вырабатывается, - и Лакан очень хорошо понимал что и для кого он хочет сказать, особенно говоря о "необходимости не знать" именно в то время и в тех условиях, т.к. этот императив имел необходимый тогда Лакану смысл.
На мой взгляд, эта принципиальность аналитической позиции и "невежество" аналитика указывают на навязчивые корни его желания: т.е. аналитик как отдельный субъект должен пройти не только через истерию, но и в какой-то момент его невроз должен трансформироваться в навязчивость, и уже после претерпеть второе преобразование в желание аналитика.
Дело в том, что обсессивный невротик - это существо, которое иначе обращается с тем же самым "грязным фаллосом": если истеричка пытается очистить его или очистить себя, как "коробочку", в которой он хранится, то одержимый навязчивостью задействует что-то вроде операции "сбрасывания кожи", как это делают змеи. Я имею в виду, что опозоренный невротик будет менять имена, образ, место жительства и т.д. для того, чтобы "предстать в новом свете", т.е. "сбросить" свою опозоренную персону и "начать заново", чтобы тем самым "предстать неузнанным" на новом месте - словно говоря таким образом, что дерьмо к нему не прилипло. По этой причине его и можно разоблачить, "ткнув в дерьмо", в отличие от истерички, которая к позору глуха и слепа - и напротив, оказывается податлива к аналитической интерпретации, тогда как обсессик приходит в анализ уже проинтерпретированный.
Аналитический перебор доступных теорий и практик для "изобретения" своей напоминает это "сбрасывание кожи", с той разницей, что если обсессик при этом как бы "обнуляет" свою персону - не смывает с себя позор, а именно делает вид, что "его дерьмо не коснулось", - то аналитик "роется в дерьме", чтобы сконструировать своё знание. Занимаемая позиция позволяет аналитику не только не замараться, но напротив, именно через эту операцию приобретать свой престиж, который и даёт своего рода "защиту от замаранности".
Потому престиж аналитика за пределами как "отцовской власти" истерички, так и "непризнанного гения" обсессика: он не сбрасывает шкуру, даже будучи публично неправ, и от своего фаллоса никогда не отказывается, - Фрейд, например, постоянно извинялся, когда ему приходилось менять топики и перестраивать теорию анализа, но при этом некая последовательность на уровне желания сохранялась, поскольку это всё та же операция "перебора". Лакан поступал так же, но не извинялся.
"Перебор вариантов" - это и есть возня аналитика со своим престижем, чтобы сконструировать свою практику и отделить анализ от всего остального, т.е. это очень похоже на ту самую анальную заботу о своей чести, с той лишь разницей, что получаемый в результате престиж не имеет никакого отношения к пресловутой "власти Отца первобытной орды", а является по сути знанием, способным извлекать из "всеобщей слабости" доход и статус, при этом оставаясь "вне Закона" и не производя "полезную работу" в том смысле, в котором это вынужден делать невротик - поскольку труд есть нечто такое, чем он чистится.
Если власть есть "молчание речью", то регистрирующий и оглашающий наслаждение аналитик таким образом отделяет себя от власти, поскольку ему не нужно постоянно "отмывать" свой фаллос от дерьма или делать вид, что он "не замаран" - его фаллос, скажем так, дерьма не боится. В этом смысле аналитический жест представляет собой не "очистку", т.е. не избавление от грязи, а "задание верного места" этой грязи.
Благодаря этому и родился метод свободных ассоциаций: аналитику можно говорить что угодно ровно по той причине, что он ни от чего не будет отказываться, но напротив, по следам этого мусора обнаружит какая слабость Закона в этом конкретном случае имела место и сконструирует "ключ" к неврозу из того, что было сказано и что за этим сказанным было сокрыто.
В процессе конструирования аналитического знания психоаналитическая сцена переизобретается не только по прошествии определённого времени, но и в случае каждого конкретного аналитика, подобно тому, как это происходит в индивидуальном анализе субъекта.
По этой причине психоаналитическим знанием нельзя владеть через "наследование" крупным аналитикам, т.к. производимое в анализе знание не является "прекрасной ценностью", обратной стороной которой окажутся нечистоты - потому его ни в каком виде нельзя присвоить, даже через цитирование или отсылки. Напротив, как только вокруг "крупного" аналитика собирается сообщество, - при жизни или после смерти, - которое с самыми благородными и воодушевлёнными заявлениями начинает возиться со сконструированным им знанием как с "сокровищем", как это было и с Фрейдом и с Лаканом и с менее именитыми аналитиками, то их знание неизбежно стагнируется и начинает терять свой аналитический эффект.
Можно привести в пример хорошо знакомую многим слабость «продолжателей» фрейдова начинания, которые стали возиться с психоанализом именно как с "хорошим наследством". Люди вроде Карла Юнга почти вынужденно пытались изобрести велосипед в пику Фрейду, тем самым показывая, что с их точки зрения он "занял трон" и потому для избегания "кражи" его сокровищ необходимо обязательно огибать место его знания, чтобы застолбить и себе такое же или не хуже. "Наследники" другого типа приняли психоанализ как "отцовское сокровище", так что в итоге "прогнулись под его тяжестью", т.е. не в силах продолжить начатое Фрейдом оказались вынуждены разрубить его фаллос и растащить его знание на отдельные фрагменты, смещая его не относительно развития истеризации, а относительно самого себя, тем самым воспроизводя истерический жест забвения.
Я не имею в виду, что в таких действиях сквозит "неподлинность", т.е. желание аналитика не является хайдеггеровской тоской по бытию, - но, очевидно, эти субъекты не ведут себя невежественно и не задают знанию Фрейда перебор, а возятся с ним. На самом деле проверка на "подлинность" указывает, что здесь хотят задействовать те же "ценностные" координаты, т.е. мы вновь оказываемся в измерении анальной заботы о чести и тревоги по поводу её состояния.
Похоже, аналитик может только по-хайдеггеровски же находиться «в просвете» аналитического знания, не совпадая с заранее заготовленным для него местом, вроде тех же университетов или аналитических сообществ, чтобы в любой момент двинуться вслед за задаваемым истеризацией смещением.
И пожалуй, соревнование между аналитиками возможно только за скорость движения вслед за областью своего принципиального нахождения, т.е. того самого "просвета", из которого симптомы видно и можно описывать, что в некотором смысле упраздняет необходимость не только какой-либо объединяющей организации, но и страсти "вырывать престиж" друг у друга - если здесь нечем владеть, то нечего и делить, что и образует "равенство" среди подвизавшихся аналитическому желанию, напоминающее сокровенные коммунистические мечты, но не имеющее с ними ничего общего. Поскольку это равенство стихийно и никто из причастных ему не управляет его движением, то никакой привилегированной позиции в "просвете" занять нельзя. В общем-то это и защищает аналитика от соблазнов "отцовской" позиции.
Если аналитик "в просвете", то он причастен той же области взгляда на симптомы, что и его более опытные коллеги, которые начали движение гораздо раньше и видели другие времена - т.е. эффекты подобострастного неравенства между "крупным аналитиком" и "последователями" связаны не с желанием аналитика, а скорее с отголосками обсессивного невроза, из которого это желание формируется. Именно в этой связи имеют смысл призывы работать с навязчивостью, а не потому, что эта область "незаслуженно забыта и требует внимания", словно работа здесь может привести к появлению "нового гения" на сцене психоанализа, поскольку её сегодня "не признают".
Я собираюсь утверждать, что аналитик "по природе" своей обязан не только "настаиваться", как вино, в истеризованной среде, но и "изобретать" свой инструментарий через работу в первую очередь с истеричками - путь Фрейда можно считать чем-то вроде интуитивного примера.
На мой взгляд, современному аналитику для своего образования неплохо быть в пограничном контакте с областью психотерапии: производимые там попытки исцелять и есть тот самый материал, из которого путём анализа, т.е. разъединения "слипшихся" смыслов, можно многое почерпнуть. Не менее плодотворной может быть работа с областью публичных высказываний власти и активизма, где противоречия уровня конкретного субъекта вынесены на всеобщее обозрение, однако, в виду действия такой же истерической социальной критики, лишены заслуженного аналитического комментария.
Аналитик должен в первую очередь пройти через работу с истерией и по той причине, что создаваемые этим желанием эффекты ответственны за львиную долю сопротивления, т.е. ту самую "глухоту к позору" - его способность "ясно видеть" зависит от того, насколько далеко он «выпал» за пределы распространяемого позора через перебор, т.к. погружённость в «ценности» есть единственная причина его собственного сопротивления аналитическому знанию.
В противном случае, как это сегодня нередко происходит, начинающий аналитик оказывается в удручающем положении "хорошего наследника", которое препятствует жесту перебора. Сегодняшнее положение аналитической инициативы, на мой взгляд, связано с тем, что интересующиеся анализом не интересуются условиями отправления желания аналитика, т.е. не заняты "невежественным перебором" лежащего перед ними знания, но пытаются "запрыгнуть" в позицию аналитика двумя характерными способами, которые напоминают истерическую и обсессивную симптоматику.
Я отсылаю к словам Лакана о первертах: между перверсивной структурой и перверсивными действиями есть различие, т.к. действия доступны и субъектам других структур. Поведение аналитиков, напоминающее "хорошее обращение с наследством", ни Фрейду как первому аналитику, ни Лакану как продолжателю его инициативы, не было свойственно, поскольку в нём отсутствует самое главное - аналитический перебор. Если анализ - это область высочайшего престижа, так, что аналитику чуждо какое-либо неуважение к тем способам, которыми невротик обслуживает свой недостойный объект, то должно быть понятно, что "превознесение" крупных аналитиков, т.е. возня с их материалами как с писаной торбой, является именно что неуважением.
Господина превозносят только для того, чтобы окунуть в дерьмо, потому считать крупных аналитиков "пророками", а не коллегами - значит делать из них тот самый "возвышенный объект", к которому ни в коем случае нельзя приближаться, поскольку он в любой момент может стать нечистотами.
Так вот, сегодня у ворот желания аналитика творится нечто вроде "театра перверсивных актов", где прошедшие через университеты, сообщества, рабочие места и личный анализ субъекты, т.е. по заранее заготовленному для них пути, вынужденно отыгрывают нечто такое, что сильно напоминает анализ в тех или иных аспектах, но исходит из другого источника. Вынужденность этих жестов говорит о том, что здесь имеют дело с чем-то невыносимым, т.е. налицо столкновение с тем же презренным объектом, которое случилось ещё до обретения аналитического престижа, т.е. "в обход" работы с истерией, и потому вызвало к жизни позицию "хорошего наследника".
"Перверсивность" этой позиции, из моих наблюдений, может быть двух видов: "возня с индивидуальным желанием субъектов" и "возня с унаследованным знанием".
Хороший наследник психоанализа - это субъект, претерпевающий торможение непосредственно перед областью аналитического желания, но при этом презентующий себя как сформированного аналитика, который совершенно точно обращается с вверенными ему субъектами и знанием "рукопожатным" образом - т.е. здесь сразу вводят измерение чистоты намерений, даже если не артикулируют это явно.
При сползании в нечто напоминающее истерическую позицию "наследством" аналитика становится "субъект особенного желания", т.е. он ощущает стремление заниматься исключительными случаями - субъектами психоза, аутического спектра и декомпенсированных иными видами расстройств, особенно если это очень юные субъекты, при этом почти непременно сваливаясь в "заботу армии спасения", против которой Лакан уже предупреждал.
При попытках работать с "особыми случаями" без обретённого аналитического престижа потенциальный аналитик застревает в трясине истерической заботы, не понимая, что работать ему нужно не там, где страдают, а там, где страдающим уже пытаются помочь в этой неповторимой "спасающей" манере. Его торможение - "возня со страдающими", которая затрудняет аналитический перебор, поскольку такой аналитик поверяет свою компетенцию "отзывчивостью" своего подопечного, тем самым впадая в самые дремучие ловушки пресловутой "коммуникации", словно у него есть нужда "социализировать" страдающего, как если бы он являлся его новой "хорошей матерью".
Выпадающие на это место аналитики отказываются знать, что симптом устроен как метафора и, как правило, пользуются понятием "бессознательное" так, как ни Фрейд ни Лакан им не пользовались - т.е. пытаясь сказать, что это область "принципиально невозможная для понимания", обрекающая наши надменные попытки знать на неудачу и заставляющая считаться с индивидуальностью всех проявлений субъекта. Похоже, здесь задействуется истерическое ускользание, в оправдание которому приводится рукопожатный призыв Лакана "не знать" - что, очевидно, само по себе довольно сильно связывает руки аналитику и приковывает его к подопечному субъекту в роли сиделки, заботливо стерегущей индивидуальность его желания.
В этом смысле область психотерапии является таким же труднопроходимым бастионом для этого аналитика, как и для истеризованного субъекта, т.к. его перверсные действия находят здесь своё одобренное применение.
Если оказавшийся на истерической стороне "сырой" аналитик будет "ускользать" от положений анализа в сторону "разнообразия мнений", по сути поддерживая желание своих особых подопечных, то оказавшийся в позиции навязчивости аналитик занят фарисейством, т.е. постоянными критическими указаниями на "нечистоту" высказываний его коллег или других "психопрактиков" по сравнению с чистотой материалов "канонизированных" аналитиков.
Для выпавшего в позицию навязчивости аналитика труднопроходимым препятствием становится область интеллектуальной критики. Производство критических высказываний может очень надолго оттягивать вхождение в область аналитического желания, поскольку, как уже было сказано, разоблачение не является интерпретацией.
По сути такому аналитику приходится критически высказываться именно по той причине, что он оказывается замазан дерьмом, в котором копается - собственно, отсюда и то резкое недовольство, с которым он раздражённо освещает неконгруэнтные инициативы и высказывания, вместо того, чтобы определить им заслуженное место на уровне симптома. Это и говорит о том, что работа с симптомами пока ещё вызывает у таких аналитиков тревогу, которая мешает вести практику и производить теорию - и так до тех пор, пока упорство в желании несмотря на эти неприятные сопутствующие эффекты не приведёт к возможности "отойти в сторону", за пределы пресловутого "пространства ценностей".
При выпадении на сторону навязчивости "сырой" аналитик возится уже не с субъектами, что несомненно большой плюс, а со "знанием крупных аналитиков": это хороший наследник, который оказывается "втянут" в анализ со стороны, где заниматься им проблематично именно в виду давления авторитета признанных аналитиков, которые видятся "пророками", а не коллегами.
Видимо, в случае возни с особыми субъектами грязной изнанкой ситуации является тот факт, что аналитик не может определиться что с ними делать, словно они «мерцают» - потому навязчивые указания на "сингулярность" субъекта следует прочитывать именно как оправдание беспомощного положения аналитика, который связан тревогой по рукам и ногам и вместо анализа вынужден сдувать пылинки со своего особенного подопечного.
Истеричка точно таким же образом оказывается понуждена обслуживать подобранную отцовскую падаль, которую она считает важнейшим сокровищем, чью ценность никто, кроме неё, не в силах осознать. Т.е. очевидно, если мне удалось в этом материале показать, что истеричка прогибается под тяжестью взятой на себя ноши и при этом совершенно не понимает что ей с этим сокровищем делать, поскольку ни обменять ни избавиться от него она не в состоянии.
Если прислушаться к непрекращающимся разговорам об "индивидуальности проявлений бессознательного", то в них можно различить истерическое требование признать "власть уникальности" этих субъектов, а заодно и того аналитика, который, как заботливая сиделка, единственный смог разглядеть это сокровище.
Оказавшийся на обсессивной стороне аналитик вынужден критиковать своих коллег, которые с его точки зрения "неискренне" обслуживают наследство крупных аналитиков, в связи с чем их претензия на профессиональный престиж представляется ему возмутительным скандалом. Такой аналитик зачастую действительно верно подмечает совершаемые его коллегами по цеху ошибки, и особенно сильно возмущён, что те совершенно не тревожатся, т.е. не испытывают на себе давление авторитета признанных фигур, которое заставило бы их гораздо щепетильнее обращаться с оставшимся от предшественников знанием.
Потому он, как хороший наследник психоанализа, размещает в себе тревогу нерадивых коллег и начинает их преследовать, въедаясь в их материалы с целью разоблачить. Т.е. это классический жест обсессика, который пытается добиться именно морального превосходства за счёт более анально трепетного отношения к "сокровищам" по сравнению со своими конкурентами, которые, по мнению такого невротика, с этими ценностями не считаются, но при этом по неясной причине гораздо быстрее получают то признание, в котором, как ему кажется, он отчаянно нуждается.
Через критику такой аналитик пытается замарать, т.е. буквально "бросается дерьмом" в тех, кто с его точки зрения не оправдал возложенных "пророками психоанализа" надежд, давление авторитета которых он на себе постоянно ощущает. По всей видимости, замаран в результате этих критических атак оказывается сам критикующий аналитик, что вынуждает его время от времени "сбрасывать кожу", меняя псевдонимы и личины, поскольку "грязными руками" трогать унаследованное сокровище он не имеет права, т.к. тогда потеряет моральное превосходство над более беспечными коллегами.
Несформированный аналитик в истерической позиции делает с психоанализом то же, что с точки зрения теории Биона должна делать хорошая мать: он "переваривает контейнируемые нечистоты", т.е. психоаналитическое знание, чтобы вернуть его своему подопечному субъекту "чистым" и таким образом наставить его развитие на рельсы благополучия. Психоанализ здесь рассматривается только как имеющее или не имеющее "ценность" при работе с особым субъектом знание, т.е. проходит по разряду нечистот, которые при неправильном обращении могут "навредить" индивидуальности и потому их нужно подавать в "переваренном", очищенном виде.
Жест несформированного аналитика в позиции навязчивости, который обвиняет других в недостаточно въедливом вычитывании оставленных "пророками" истин и причинении им позора своей "неправильной теорией и практикой", есть форма смешивания с дерьмом с позиций "охраны святыни" - т.е. презренным неприкосновенным объектом здесь выступает знание крупных аналитиков. Это отсылает к невротической фантазии о "непризнанном гении", который один среди прочих достаточно чист помыслами, чтобы претендовать на признание и избавление от тревоги.
Страсть к превознесению конкретных аналитиков с одной стороны и упования на индивидуальность желания анализантов с другой затрудняют перебор аналитического знания, т.е. создают препятствия на пути аналитика к "просвету".
Возможно, по этой причине Фрейд и особенно Лакан в материалах и выступлениях обращались не к своим коллегам, ученикам или поклонникам, а к фигуре, которую можно назвать "случайный прохожий" - т.е. это обращение к кому угодно, словно аналитическое знание специально "бросают под ноги", никакой особой возни с ним не производя с той единственной целью, чтобы уберечь его от "хороших наследников", которые, как это обычно бывает, быстро делают его своим "сокровищем" через образование сообщества, таким образом причиняя аналитическому знанию "забвение правильным обращением в кругу избранных".
На мой взгляд, продолжать анализ могут только "плохие наследники", т.е. "невежественно заинтересованные" фигуры, лишённые как подобострастной веры в крупных аналитиков, так и особого пиетета перед субъектами особенного желания, и потому самостоятельно пробующие предложенное им знание на практике, поскольку не испытывают на себе давление, от которого страдают наследники "с чистой совестью". В том и заключается "штучность" каждого аналитика и "калорийность" вырабатываемого им знания, что всё это имеет срок годности и быстро устаревает, требуя повторения операции полного перебора аналитических инструментов как при своём образовании, так и при производстве нового знания. В этом смысле ни диплом психоаналитика, ни почётное место в рукопожатном сообществе специалистов не являются гарантией того, что данный субъект находится "в просвете" и производит аналитическое знание в своей практике - напротив, именно здесь страсть к ригидности и закрепощению за счёт "обладания сокровищами" даёт о себе знать чаще всего.
Знание аналитика не является полным не по той причине, что он пророк неполноты, а ровно постольку, поскольку описываемые им области находятся в движении, и более того, приводятся в движение каждый раз, когда он их описывает. Не вызывать это движение можно только в том случае, если аналитик высказывается в области так называемого «малого круга повторений», т.е. места, где повторение и так будет существовать без его участия, а потому ничего принципиально нового своим «вкладом» он не причинит. Возможно, при «образовании» аналитика имеет смысл высказываться именно в этой области до тех пор, пока он путём перебора не «созреет».
Вообще для иллюстрации происходящего в отношениях субъекта с недостойным объектом можно выстроить своего рода иерархию «близости», выразив её в форме полуанекдотического перечисления: психотик погружён в дерьмо с головой и захлёбывается, истеричка носит дерьмо в себе, обсессик облит дерьмом с ног до головы, аналитик надевает перчатки и лепит из дерьма фигурки, а аутист держится подальше от всего этого дерьма.
Аналитик тоже имеет дело с недостойным объектом, как и невротики, однако не обманывается насчёт его презренной природы и потому не только готов к его предъявлению, но и предлагает анализанту это сделать - собственно, это единственная уступка, которая в анализе делается с самого начала, поскольку никаким другим уступкам здесь нет места. Поэтому аналитик не работает, а занимается творчеством: он не добывает "ценности", зная чем все ценности на самом деле пахнут, а конструирует из того, что валяется под ногами, ключи к неврозам.
Если психотик не может защититься от дерьма, а невротик, прикасаясь к дерьму, производит симптомы, то аналитик является таким существом, которое может перерабатывать симптомы в знание, а значит, иметь с дерьмом дело ему, скажем так, удобнее - что открывает возможность регистрировать и выносить на публику наслаждение, т.е. способы обслуживать объект скверны в той или иной манере.
Психотик сегодня представляет собой субъекта особого желания по преимуществу, с которым в анализе и за его пределами именно возятся, как и с субъектами аутического спектра. Среди аналитиков наблюдается нечто вроде "захваченности психозом", т.е. тем, что было внесено Лаканом в качестве новизны и стало "сокровищем", с которым не могут справиться, поскольку работа с исключительными случаями в обход истерии не является хорошим способом входа в анализ для самого аналитика.
С другой стороны находятся разговоры о "транссексуальности" - на мой взгляд, эта "внеполовая сексуация" зачастую выглядит как обещание "свободной от грязи" области, где можно не беспокоиться о своём соответствии высоким стандартам пола, что само по себе напоминает мечту невротика навязчивости, которому больше не нужно тревожиться.
По моему мнению, суть аналитической "внезаконности" заключается не в том, что аналитик вышел за пределы всех пределов, навсегда покинул область переходных объектов и больше "не имеет дел с дерьмом", а как раз в том, что он постоянно копается в дерьме, но не боится замараться. В этом его работа и заключается, если присмотреться: аналитик не игнорирует существование "ценностей", но в силу обладания особым престижем имеет доступ к такому уровню работы с ними, который не доступен другим - т.е. к уровню конструирования сексуации. Что, опять же, делает его не тем, кто обрёл свой "третий пол" и навсегда свободен, а как раз тем, у кого постоянно по локоть закатаны рукава, потому что только так можно обеспечить не только производство новой сексуации, но и бытие в ней. Аналитик показывает анализанту его наслаждение и тем самым учит жесту его регистрации как таковому.
Условием аналитической "внеполости" как раз и является долг "работать с полом" - он может оставаться "в стороне" только потому, что берёт на себя связанные с этой позицией обязанности по отношению к бесконечной реставрации и революции. Эти обязанности ему никто не вменяет, т.к. аналитиков не производят - их можно только самостоятельно взять на себя через упорство в желании. Аналитик может претендовать на свой престиж только на основании способности с его помощью работать с субъектом на уровне его чести, т.е. там, где он сам поработать не может, т.к. не видит себя со стороны.
Этот престиж не обменивается на титулы, должности и деньги, и не может быть передан в принципе, однако точно так же, как своим существованием истеричка вызывает к жизни аналитика, аналитик самим своим существованием, т.е. в том числе вне кабинета и вне аналитической практики, говорит о наличии места, которое не может быть "осквернено" именно в силу своего расположения, а не в силу природной чистоты: оно должно оставаться чистым, чтобы из него можно было работать с нечистотами.
Если же аналитик пытается "вырвать" престиж , тем задавая ему "ценностное" измерение, то неизбежно скатывается на позиции интеллектуальной критики, т.е. превращается в пародию на самого себя, вынужденный заниматься разоблачениями, по большей части морализаторскими указаниями на несоответствие того, в чём он копается, его высоким стандартам.
Обладание престижем является обязательным условием для переноса и вызывает его: как раз престиж аналитика и заставляет истеричку пускаться на его "соблазнение", поскольку она питает фантазию о том, что может иметь место "передача достоинства", как передача энергии, и её "роман с аналитиком" приведёт к обретению того "отцовского достоинства", которым она жаждет обладать. Неслучайно в области конспирологии, - куда истеричка действительно рискует навсегда свалиться, в отличие от психоза, - есть аналоги этого: как "передача знаний" при контакте с пришельцами или представителями тайных организаций, которые избрали истеричку "рупором истины" для всех остальных.
Однако "исполнение мечты" истерички в анализе происходит через причиняемое аналитиком смещение её чаяниям, так что только через него она может заметить, что её стремление очиститься с самого начала выдаёт носимую грязь.
В заключение хочется сказать, возвращаясь к названию этого материала: если что психоанализ сегодня и может дать истеричке, так это произведённый аналитиком для её конкретного невроза ключ, который позволит истеричке со своей "грязью" расстаться, т.е. освободиться от него так же, как женщина освобождается от плода при беременности.
Разница между аналитическим жестом и тем, что истеричка пытается причинить самой себе заключается в том, что аналитик задаёт её позиции смещение, т.е. совсем небольшой сдвиг относительно собственного положения, который высвечивает всё то, с чем она постоянно имеет дело, в другом свете, - аналитическая интерпретация и есть переключение статуса переходного объекта с "ценности" на "грязь" или наоборот. В то время как истеричка всем своим существом пытается произвести революцию, т.е. некое "сильное действие", которое должно раз и навсегда всё изменить, например, "полностью очистить её от грязи". В этом смысле она смещение каждый раз проскакивает именно по той причине, что прилагает слишком много усилий, не в силах заметить, что её проблема заключается не в количестве прилагаемой силы на метр квадратный, а в характере направленности этих стараний.
Здесь нужна не революция личности, а небольшое смещение, которое последовательно задаётся при прохождении анализа с помощью производимого аналитиком знания. Что касается не рассмотренной здесь мужской истерии - по ней выйдет отдельный материал спустя некоторое время.
Выражаю благодарность Александру Смулянскому, чьи аудиолекции "Лакан-ликбеза" Вконтакте подсказали немалую часть идей и представлений, на которые я опирался при написании этого материала - о "падениях", фаллосе, фигуре Отца, власти, переходном объекте и частично о желании аналитика. Если какие-то заимствованные идеи я не указал, то лишь по той причине, что не обращался за ними при написании буквально, но воспроизводил в памяти фрагменты аудиолекций по мере того, как продвигался вперёд.
По этой же причине в материале нет ссылок на конкретные места "Ликбеза", которыми можно было бы поверить заимствование - я воспроизводил то, что сумел извлечь из этих лекций при внимательном прослушивании несколько лет назад. Кроме того, этот текст я писал, скажем так, по-фрейдовски, т.е. не имея окончательного представления куда меня выведет подхваченная мысль о том, что тяжесть положения истерички связана с поднятием отцовского фаллоса, но двигаясь по приходящим из опыта прослушивания ассоциациям.
При этом не могу гарантировать, что здесь, скажем так, "чисто воспроизведены" высказанные в "Ликбезе" мысли - у меня не было цели подхватить факел этого знания и быть его достойным представителем, и что-то из заимствованного могло измениться под влиянием моего восприятия. При всём уважении, которое заключается в самом факте заимствования и имении дела с этим знанием, я всё же задаю ему аналитический перебор, поскольку не могу иначе. Другими словами, здесь приведены те представления, что были перебраны и проверены мною в собственной практике.
Завершая этот материал, я всё ещё не могу сказать насколько исчерпывающе такое описание женского истеризованного субъекта. Сейчас я вижу, например, что не указал очень важный аспект "подбирания" отцовского достоинства, связанный с игрой в куклы: при этой игре девочка кормит и "подтирает" за своей игрушкой, как за ребёнком, и потому когда перед ней в точно таком же положении оказывается отец, может иметь место жест "подтирания" за ним символических нечистот - но поскольку это нечистоты отца, то справиться с ними истеричка не в состоянии, что затем может найти отражение в страхе перед грузовиками и самолётами.
Отдельные положения и высказанные в этом материале идеи по мере моего продвижения в аналитической работе могут быть изменены или полностью отброшены, если того потребует дело анализа.
#истерия #отец #закон #сексуальность #фрейд
