Хрупкая красавица в синем платье, в густых темно-каштановых волосах прячется красный цветок. От портрета изящной молодой женщины кисти академика живописи Ивана Кузьмича Макарова трудно отвести взгляд.
Текст: Евгений Резепов, фото: Андрей Семашко
В зале саранского Музея изобразительных искусств им. С.Д. Эрьзи немало портретов, написанных Макаровым. Вот «Портрет Соломирской»: дама, прическа которой украшена легким шарфом из газа, смотрит уверенно и спокойно, словно сознавая силу собственной красоты. А вот групповой парадный «Портрет семьи Черемисиновых», запечатлевший прогулку высокомерных супругов с дочерью Елизаветой. Даже на неоконченном «Женском портрете» во взгляде героини сквозит горделивое достоинство. И только портрет Натальи Вишняковой вызывает щемящую грусть.
О непростой истории этого полотна и изображенной на нем женщины нам рассказывает сотрудница музея Наталья Осянина.
Портрет Натальи Вишняковой в музей Саранска в 1971 году передал внук художника. С его же слов было записано, что на холсте изображена «Вишнюкова, жена директора кадетского корпуса в Санкт-Петербурге. Портрет выполнен в 1850-е годы. Женщина была больна чахоткой и умерла во время работы над портретом, поэтому он остался незавершенным. Родственники его не забрали, так портрет и хранился в мастерской И.К. Макарова». Наталье Осяниной удалось опровергнуть последнее утверждение. На самом деле портрет Вишняковой был закончен и сегодня находится в Омском областном музее изобразительных искусств имени М.А. Врубеля. «А в Саранске хранится этюд к портрету, – объясняет Наталья. – Написав этюд, Иван Кузьмич не стал дорабатывать прическу и платье, а приступил к написанию законченного варианта портрета, в котором изменил композицию и изобразил модель в профиль».
В действительности фамилия женщины на портрете – Вишнякова, а не Вишнюкова. Ее муж, Евгений Петрович Вишняков, был директором Санкт-Петербургского пехотного юнкерского училища, в котором учился сын Ивана Кузьмича Макарова. Аттестат Николая Макарова об окончании юнкерского училища в 1887 году подписан именно полковником Вишняковым. Возможно, познакомившись с отцом юнкера, Вишняков заказал художнику портрет своей жены, которая уже была больна чахоткой. И понятно, почему в итоге художник решил изменить позу модели, написав ее в профиль. «Тогда в высшем обществе не приветствовалась открытая демонстрация чувств, они должны были быть скрыты. Можно предположить, что либо художник сам, либо по просьбе заказчика отказался от первого варианта из-за выражения глаз модели. Не зря в те годы салонных живописцев, к числу которых принадлежал и Макаров, передвижники называли «беспечальными художниками», – говорит Наталья Осянина.
Наталья Петровна Вишнякова умерла, а ее незавершенный портрет остался в мастерской Макарова. Спустя десятилетия вместе с другими 19 работами живописца он был передан в музей внуком художника, его полным тезкой – Иваном Кузьмичом Макаровым.
А вот «Портрет Соломирской» в овальной раме и с треснувшим стеклом был выкуплен музеем из частной коллекции. Еще в 1980-е годы сотрудники музея считали, что на полотне изображена Анна Соломирская – дочь представителя известной династии уральских горнозаводчиков Дмитрия Павловича Соломирского. Шли споры о датировке портрета: одни специалисты считали, что он был написан в 1850-е годы, другие относили его создание к 1880-м годам. Наталья Осянина провела расследование и пришла к выводу, что на картине изображена не дочь, а, скорее, сестра Дмитрия Павловича. Ведь если предположить, что на холсте дочь горнозаводчика, то это означает, что портрет писался в 1890-е годы. С этим никак не соотносится ни возраст Соломирского, ни прическа позирующей девушки, у которой волосы уложены так, как это было характерно для моды конца 1850-х годов. Еще одна «подсказка» – шарф из ткани газ-иллюзион. Он закреплен в прическе заколкой, украшенной пером, и мягко спадает на плечи, окутывая их легким облаком. Почти такой же шарф, дополнявший в середине XIX века образ романтической красавицы, можно увидеть и на знаменитом «Портрете Н.Н. Пушкиной (Ланской)», написанном Макаровым не ранее 1851 года и хранящемся сегодня в Москве, в Государственном музее А.С. Пушкина...
РОД КРЕПОСТНЫХ
Мы подходим к картине Макарова «Две молодые мордовки». На полотне – две крестьянки в праздничных эрзянских нарядах. Здесь преобладают темные тона, фон еле различим, но за женскими фигурами все же угадываются бревенчатая стена и кусты. Трудно поверить, что мастер, написавший столичных красавиц, и автор этой работы, на которой, кстати, впервые запечатлен праздничный эрзянский наряд, один и тот же художник! «Вот так его учил писать отец – Кузьма Александрович Макаров, который сам учился рисовать у Александра Васильевича Ступина в Арзамасе», – говорит Наталья Осянина.
Между прочим, именно с картины «Две молодые мордовки» начался для Ивана Кузьмича Макарова путь из Саранска в Императорскую Академию художеств. Позже он стал вхож в петербургские салоны, хозяек которых он писал.
В мордовском музее хранится крупнейшее собрание работ Ивана Макарова. И это вполне закономерно: в уездном Саранске, который в XIX веке относился к Пензенской губернии, прошли детство и юность художника. Семья Макаровых жила в городе до переезда в Пензу в 1852 году. Здесь же, в Саранске, в Мордовской республиканской картинной галерее имени Ф.В. Сычкова (ныне – Музей изобразительных искусств им. С.Д. Эрьзи) в 1972 году состоялась выставка, посвященная 150-летию со дня рождения художника. Как, впрочем, и все остальные юбилейные выставки художника. На одну из них были приглашены потомки Макарова – москвичи Юрий Николаевич Макаров и его дочь Марина, тоже художники. Они участвовали в закладке памятной аллеи и посетили место, где ранее находилось здание живописной школы, принадлежавшей отцу Ивана Кузьмича. В ней и начинал обучение будущий академик живописи. Местоположение ее раньше было неизвестно, но в начале 1970-х годов его определил местный краевед, профессор Иван Дмитриевич Воронин. Он же отыскал внука художника – Ивана Кузьмича Макарова и уговорил его переехать из Минеральных Вод в Саранск. Вместе с внуком вернулась и хранившаяся в семье коллекция работ живописца Макарова.
На основе рассказов внука и архивных изысканий Воронин написал книгу «Саранская живописная школа», рассказывающую о династии художников Макаровых. А сам Иван Кузьмич незадолго до смерти успел издать в Саранске свои мемуары – «Записки о семье художников Макаровых». В них приводится семейная легенда о том, что пензенский помещик Горихвостов нанял в качестве домашнего учителя детей молодого образованного турка Бек Еникея, попавшего в плен во время одной из русско-турецких войн. Турок влюбился в местную крепостную девушку и выпросил у Горихвостова разрешение жениться на ней. Ради брака Бек Еникей принял православие и крестился, получив имя Макар. Однако по тогдашним законам, женившись на крепостной, турок и сам попал в крепостную зависимость. Так начался род крепостных Макаровых.
ТАЛАНТ ИЗ САРАНСКА
Отец будущего академика живописи, Кузьма Александрович, родился около 1778 года. Он рано осиротел, и помещик пристроил мальчика учеником маляра: в имениях Горихвостовых было 9 церквей и 8 помещичьих дворов, так что работы для маляров хватало. Позже Петр Петрович Горихвостов отправил способного юношу в Арзамасскую школу живописи, в которой преподавал Александр Ступин. Он обычно хлопотал перед помещиками за талантливых учеников из крепостных. Так было и в случае с Кузьмой: вняв увещеваниям Ступина, помещик Горихвостов дал вольную семье Макаровых.
Кузьма Александрович провел в школе Ступина семь лет, пройдя путь от ученика до преподавателя. Вместе с учителем он писал иконы и расписывал соборы в Нижегородской губернии. Здесь же, в Арзамасе, в 1822 году у него родился сын Иван. В 1828-м Кузьма Александрович вернулся с семьей в Саранск, где стал учителем рисования в уездном училище. Жалованье преподавателя было небольшим, семья жила бедно. Но Кузьме Александровичу с помощью брата удалось скопить денег и купить дом для школы рисования, которую он решил открыть. Тем не менее семья по-прежнему едва сводила концы с концами. Кузьма Макаров часто брался за сторонние заказы, подрабатывая и архитектором, и художником, и иконописцем, и маляром. Иногда вместе с ним работали и его ученики. «Среди этих тревог разъездной жизни, отрывающей меня от того, что любил всей силой сердца и воли, среди этой размалеванной нищеты, я жил день за день, отыскивающий себе насущную пищу… я жил искусством и для искусства, и широко разметывалась потребность души моей в горячо исполняемых созданиях…». Так описывал свою жизнь Кузьма Александрович в направленном в декабре 1841 года прошении в Императорскую Академию художеств с просьбой предоставить его сыну, Ивану Макарову, звание свободного художника за картину «Две молодые мордовки». Отец подчеркивал, что талант к живописи обнаружился у сына с ранних лет.
Иван Кузьмич учился в отцовской школе в 1834–1840 годах. Первой большой и самостоятельной его работой стала роспись новой церкви в селе Саловка Инсарского уезда. Писатель Илья Александрович Салов в своих мемуарах отмечал, что живописью этот храм «действительно отличался, так как заведовал ею живописец Макаров, сын которого Иван Кузьмич сделался впоследствии известным художником. Этот тогда еще очень молодой человек писал уже местные иконы, запрестольный образ и некоторые картины на стенах. Кисть молодого Макарова превзошла кисть своего учителя». Тогда же Иван Макаров начал работать над картиной «Две молодые мордовки», позировали ему девушки из соседнего с Саловкой села Шайгово. Полотно вместе с прошением отца было отправлено в Санкт-Петербург 25 декабря 1841 года. А уже 14 января 1842 года Совет академии определил: так как «представленные работы живописцем Макаровым доказывают хорошие способности сына его в живописи и рисовании, но между тем он состоит в мещанском обществе, то в уважении его дарований обратиться от Академического совета к Пензенскому гражданскому губернатору с просьбой принять свое участие к увольнению Макарова из мещан, дабы он мог беспрепятственно образоваться по художественной части». 24 марта 1842 года Совет академии удостоил Ивана Макарова звания неклассного художника и выдал ему аттестат. 7 мая 1842 года академия уведомила Ивана Макарова о присвоении ему этого звания. Работу его оставили в музее академии, заплатив автору 75 рублей серебром.
Академический аттестат открывал для молодого художника новые перспективы: Иван решил отправиться в Петербург, чтобы продолжить обучение в академии. Отец выдал сыну на расходы 400 рублей ассигнациями, практически полностью опустошив семейный бюджет. Он верил в талант сына. И не ошибся. Если в 1845 году Иван Макаров еще посещает классы академии и занимается у профессора Алексея Маркова, то уже в 1846-м молодой художник сопровождает в поездке за границу великую княгиню Марию Николаевну (в браке герцогиня Лейхтенбергская), чтобы учить рисованию ее детей. А вернувшись в Петербург, берется за разные заказы, в том числе и за роспись храмов.
«ЭТО ОДИН ИЗ ЛУЧШИХ МОИХ ПОРТРЕТОВ»
В Санкт-Петербурге заговорили о Макарове как об искусном портретисте после того, как он в 1849 году написал портрет Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской в красной накидке. «Необходимость заставляет сказать тебе, в чем заключается мой подарок – это мой портрет работы Макарова, который сам предложил написать его без того, чтобы я об этом просила, и ни за что не хотел взять за него деньги, – писала Наталья Николаевна своему мужу, Петру Петровичу Ланскому. – <...> Он (Макаров) назначил сеанс на другой день, был трогательно точен, три дня подряд я позировала... Мой портрет был закончен удивительно быстро... Она (Александра Николаевна – сестра Натальи Николаевны) нашла, что нос слишком длинный, и сказала это Макарову, который и внес значительные изменения, и стало гораздо лучше, чем было. Выражение рта, по словам тех, кто видел портрет, не совсем удалось, и все же это один из лучших моих портретов».
Раньше считалось, что эти слова Натальи Николаевны относятся к хранящемуся в московском музее портрету кисти Макарова, на котором Пушкина-Ланская изображена в легком газовом покрывале. И что именно его Наталья Николаевна отослала Ланскому в Ригу, где он в то время был на учениях. Однако благодаря работе заведующей отделом технологических исследований Государственного Русского музея Светланы Римской-Корсаковой стало ясно, что «подарочным» и «дорожным» является другой портрет Натальи Николаевны, исполненный на картоне. Сегодня он хранится в Музее-квартире А.С. Пушкина в Санкт-Петербурге. Ранее искусствоведы считали, что его автором являлся художник Тимофей Нефф, но в итоге выяснилось, что написал его Иван Макаров.
Желая порадовать мужа-генерала, Наталья Николаевна выбрала для портрета туалет в цветах кавалергардского мундира: белое платье и красную накидку. Она также добавила синюю бархотку, заколотую бриллиантовой брошью. Возможно, сочетание белого, красного и синего цветов на портрете – отсылка к цветам российского флага.
«При всем уважении к московским коллегам, мы придерживаемся точки зрения Римской-Корсаковой, – замечает Наталья Осянина. – А портрет с газовым шарфом написан не ранее 1851 года».
В 1849 году Макаров также пишет портреты дочерей Пушкина. Младшую, Наталью, современники называли «прекрасной дочерью прекрасной матери». А старшую, Марию, Макаров писал дважды: одновременно с портретами матери и сестры, а затем – в первые годы замужества. Тут нелишне напомнить, что внешность Марии Александровны в свое время поразила Льва Николаевича Толстого. Считается, что именно она стала прототипом главной героини романа «Анна Каренина».
С каждым новым портретом умножалась слава Макарова. В 1855 году сбылись самые смелые мечты художника из Саранска: Академия художеств присвоила Макарову звание академика портретной живописи. В 1865-м Иван Кузьмич участвовал в росписи плафона главного купола храма Христа Спасителя «Триипостасный Бог» по эскизу своего учителя Маркова. А вскоре ему доверили писать портреты детей Александра III...
ПРАВДА СТАРОГО ХУДОЖНИКА
В саранском Музее изобразительных искусств выставлена репродукция картины Макарова «Избранные святые (Картина в память чудесного спасения)». Здесь же хранится эскиз к этому полотну, переданный внуком художника.
На написание этой картины Макарова вдохновил трагический эпизод из жизни царской семьи. В октябре 1888 года, когда императорский двор возвращался из Крыма в Петербург, возле местечка Борки поезд сошел с рельсов. Во время крушения Александр III удерживал на своих плечах рухнувшую крышу вагона до тех пор, пока жена и дети не выбрались из-под обломков. «Поскольку Макаров до этого писал членов царской семьи, то случившееся он воспринял как личное несчастье, – говорит Наталья Осянина. – На картине он изобразил святых покровителей императора и членов его семьи».
К тому моменту популярность Макарова была так высока, что многие богатые семьи Санкт-Петербурга стремились иметь портреты его работы. В своих мемуарах Макаров-внук отмечает, что про деда его тогда говорили: он поднял кисть, выпавшую из рук Карла Брюллова. Писал Макаров быстро. Фон делал за один сеанс, недели за две писал портрет. Если что-то не нравилось в работе, то ничего не исправлял, просто откладывал холст в сторону и брал новый. Особенно удавались ему детские портреты, причем настолько, что ему даже заказывали писать по фотографиям портреты умерших детей. Заказов было так много, что Макаров практически не сумел закончить ни одного портрета собственных детей.
Рисовала детей художника его жена, Ольга Николаевна Мясоедова. Внук Макарова, родившийся в 1896 году, в мемуарах писал, что помнил бабушку. Портретами своих детей – некоторые из них Макаров сам подправил – она увешала стены гостиной. После смерти мужа в 1897 году Ольга Николаевна завершила некоторые заказы, которые он не успел закончить. Над могилой мужа, у которой она проводила дни, Ольга Николаевна поставила чугунную ажурную часовню, а в квартире развесила портреты Ивана Кузьмича. За завтраком, обедом и ужином справа от вдовы на столе стоял прибор и лежала салфетка в костяном кольце с монограммой покойного мужа, рядом всегда был свободный стул...
Наталья Осянина пыталась разыскать на Никольском кладбище Александро-Невской лавры могилу Ивана Кузьмича Макарова. Но поиски не увенчались успехом. Зато Осянина ухаживает за могилой внука-тезки живописца. Музей обязан ему не только самой большой коллекцией работ Макарова, но и возвращением в Саранск самой первой картины, «Две молодые мордовки», с которой началась карьера художника. Дело в том, что раньше эта работа хранилась в Русском музее. В самом конце 1960-х годов в Нижнем Новгороде (тогда – Горьком) проводили мероприятия, посвященные юбилею Александра Ступина и его школе живописи, в которой учился отец Макарова. В связи с этим в город привезли и «Двух молодых мордовок». В то же время внук Макарова и Иван Воронин обивали пороги чиновников, убеждая провести в 1972 году юбилейную выставку художника. Тогда же они попросили коллег из Горького и Ленинграда разрешить привезти картину на выставку в Саранск. А когда холст оказался в Саранске, то возникла идея попросить ленинградцев передать картину местному музею. В Русском музее пошли навстречу. Таким образом «Две молодые мордовки» вернулись туда, где они и были написаны.
...Мы идем с Натальей Осяниной к тому месту, где находилась Саранская живописная школа. От нее уже давно не осталось ни кирпича, ни бревнышка. Но рядом с одним из исторических зданий Саранска, в котором сейчас находится Музей мордовской народной культуры, разбит Народный сквер художников Макаровых. На памятном знаке – худощавый мужчина с изможденным лицом, обвисшими усами, в воротничке и галстуке. Даже если бы здесь не было подписи, понятно, что это Кузьма Александрович Макаров – бедный художник. Здесь и находилась его школа рисования. Когда в засуху 1852 года она запылала, обезумевшего Кузьму Александровича вывела из горящего здания жена. Спустя несколько лет Макаров-старший основал еще одну школу рисования, в Пензе. Но сгорела и она...
...Стоишь на пыльной городской улице, на которой ничего не осталось от XIX века, смотришь на лицо художника и невольно представляешь, как в далеком 1841 году на этом самом месте Кузьма Александрович, отмыв руки от красок и сменив кисть на перо, медленно выводил чернилами прошение в Академию художеств: «…И тут среди красок и полотен, возрос мой сын, моя надежда, упование семейства… С истинно отеческой любовью смотрел я, как в юноше росло и крепло стремление к знанию, любовь к искусству, ко всему, что есть благо и прекрасно».
В каждом слове старого художника была святая правда.